Дѣло было на Рождествѣ. Извѣстно, что праздникъ этотъ у насъ на Руси обыкновенно стараются провести, насколько возможно, шумно и весело. Веселятся люди богатые, знатные въ городѣ, веселятся и простые крестьяне въ деревнѣ,-- каждый веселится по своему.
Въ прежніе годы, до войны съ нѣмцами, въ селѣ Михайловскомъ молодежь обоего пола обыкновенно на святкахъ собиралась къ сосѣдямъ на посидѣлки. туда же приходили и ряженые...
Рыболовъ Никита неизбѣжно появлялся въ эти собранія въ вывороченномъ мѣхомъ на верхъ овчинномъ тулупѣ, представляя собою медвѣдя. На потѣху публики, онъ барахтался по полу, съ ревомъ подбѣгалъ къ малымъ ребятишкамъ и къ краснымъ дѣвушкамъ. Тѣ, дѣлая видъ, будто пугаются, съ визгомъ и хохотомъ забивались по угламъ... Сапожникъ Еуземка, извѣстный весельчакъ, появлялся на тѣ же посидѣлки выряженнымъ не то туркомъ, не то казакомъ. Онъ такъ ловко забавлялъ всѣхъ потѣшными прибаутками, наигрывая на гармоніи плясовыя пѣсни, притопывая ногами, что заражалъ своимъ весельемъ окружающихъ... Не только молодежь, а и старые, и малые, всѣ пускались подъ его веселую музыку въ плясъ... Словомъ, веселье шло такое, что, какъ говорится, дымъ стоялъ коромысломъ; съ посидѣлокъ, бывало, не расходились вплоть до разсвѣта. Нынче же было совсѣмъ не то...
Въ каждой почти семьѣ не хватало кого-нибудь, изъ ея членовъ... У кого отецъ... у кого мужъ... у кого сынъ... находились на войнѣ... Не до веселья, не до пляски было оставшимся дома сельчанамъ.... Каждому думалось: что-то дѣлается тамъ, гдѣ то они, живы ли, не ранены ли? И въ воображеніи рисовались мрачныя картины... Прошелъ первый день праздника, второй, третій. Въ общемъ ни въ чемъ они; почти и не отличались отъ будней, только развѣ время тянулось дольше. Не хотѣлось сокращать его работой, да и грѣха такого никто бы не взялъ на душу...
-- Бабуся, обратился Миша къ своей старой бабушкѣ, когда они, поужинавъ втроемъ, уже укладывались спать по своимъ кроватямъ,-- у меня сегодня Степа цѣлый день съ ума нейдетъ.. Какъ ты думаешь, что это значитъ?
-- Не знаю, родимый. Можетъ, онъ также тебя вспоминаетъ. Тогда, говорятъ, съ ума нейдетъ человѣкъ...
-- Что тамъ ни говорите, а съ колечкомъ Степа какъ-то начудилъ, вмѣшалась Марина. Никакъ я не могу взять въ толкъ, что такое Игнатій въ своемъ письмѣ разсказываетъ...
И разговоръ на эту тему надолго занялъ семью Игнатія. Бесѣда затянулась едва не до полуночи, и вотъ въ эту позднюю пору на дворѣ вдругъ раздался; громкій лай Полкана. Дворовый несъ со всѣхъ ногъ бросился къ воротамъ, потомъ послышался скрипъ полозьевъ по мерзлому снѣгу, и у воротъ остановились сани.
Миша подбѣжалъ къ окну, и такъ -какъ ночь была звѣздная и лунная,-- то онъ легко разсмотрѣлъ пріѣзжихъ.
-- Кажись, къ намъ подъѣхали? спросила Марина. Кому бы только быть въ такую позднюю пору?..
-- Да, у воротъ стоятъ санки, отвѣчалъ Миша. Лошадь-то, никакъ, отца Павла... Вѣрно, батюшка въ городъ ѣздилъ за покупками... Можетъ, съ почты ламъ письмо есть...
И, наскоро накинувъ тулупъ, мальчуганъ поспѣшно выбѣжалъ сначала въ сѣни, а потомъ на улицу.
-- Шапку-то возьми!.. Этакой морозъ, а онъ безъ шапки простоволосый изъ избы выскакиваетъ, заворчала бабушка. Въ то же время она сняла висѣвшую на гвоздѣ шапку, чтобы подать ее Мишѣ, но послѣдняго уже и слѣдъ простылъ. Вскорѣ онъ снова, показался на порогѣ въ сопровожденіи двухъ закутанныхъ путниковъ, лица которыхъ были плотно обмотаны башлыками.
Средній изъ этихъ путниковъ былъ высокій мужчина, а съ правой стороны поддерживалъ его не то мальчикъ, не то очень низенькій человѣчекъ. Съ лѣвой шелъ -- Миша... Лицо его сіяло радостью.
-- Мама, бабушка, смотрите, кого я веду! крикнулъ онъ дрожащимъ отъ волненія голосомъ.
Обѣ женщины, слушая его и глядя на его спутниковъ, находились въ полномъ недоумѣніи.
-- Присядь поскорѣе, присядь на лавку... Видно тебѣ стоять-то не въ моготу, продолжалъ между тѣмъ Миша, стараясь усадить высокаго путника на стоявшую по близости деревянную лавку. Второй же маленькій его спутникъ этимъ временемъ старался стащить съ себя башлыкъ. И каково же было удивленіе бабушки и Марины, когда онѣ узнали въ немъ маленькаго Степу!
-- Степа! крикнули женщины и бросились обнимать мальчика.
-- А это кто же? спросила Марина, оглянувшись на неподвижно сидѣвшаго человѣка.
-- Это... это... я... отозвался Никита тихимъ голосомъ, стараясь сдержать подступившія къ горлу слезы. Простите меня Христа ради!.. Я кругомъ виноватъ передъ вами...
Онъ хотѣлъ опуститься на колѣни передъ Мариной, но деревяшка, замѣнявшая ему отнятую ногу, не позволила этого сдѣлать.
-- Самъ-то я не посмѣлъ бы даже и на глаза вамъ показаться, если бы Степѣ не пришло на умъ загладить мою вину, если бы не ушелъ онъ въ дальній путь передать Игнатію святое колечко... Остальное ваше добро, конечно, пропало... Вольно мнѣ это... и очень... очень стыдно... Но я знаю, что вы больше всего дорожили колечкомъ... А колечко доставлено... Игнатій уже носитъ его на пальцѣ...
-- Да разскажи ты мнѣ, Никита, ради Бога, и про Игнатія и про все, про все подробно, стала просить Марина.
Но Никита не въ состояніи былъ говорить. Онъ настолько ослабѣлъ и отъ военныхъ дѣйствій, и отъ болѣзни, и отъ продолжительнаго пути, и отъ переживаемыхъ душевныхъ волненій, что совершенно потерялъ силы.
Тогда Марина немедля накормила и напоила чаемъ Никиту съ помощью бабушки, приготовила для: него постель, раздѣла его и уложила спать. Что же касается подробнаго разсказа о всемъ пережитомъ путниками, то это взялъ на себя Степа, также подкрѣпившійся послѣ дороги съ Никитой- Оказалось изъ его разсказа, что въ то время, когда Никиту вмѣстѣ съ другими тяжело ранеными солдатиками перевозили изъ деревенскаго лазарета въ Варшаву, лазаретную линейку случайно обогналъ полкъ, въ которомъ служилъ Игнатій. Замѣтивъ на козлахъ лазаретной линейки Степу, сопровождавшаго дядю,-- Игнатій его окликнулъ и въ короткихъ словахъ переговорилъ о-всемъ, что было нужно. Тутъ для него и выяснилось непонятное появленіе священнаго кольца въ голенищѣ его сапога. Тратить много времени на разговоръ объ этомъ предметѣ было нельзя, такъ какъ полкъ двигался скорѣе, чѣмъ лазаретная линейка, и разговоръ между ними прекратился.
-- Скажи домашнимъ, что колечко у меня.. Пусть они не тревожатся. Я твердо вѣрю, что теперь со мною Божье благословеніе,-- были послѣднія слова Игнатія.
Въ отвѣтъ на это, Степа только успѣлъ крикнуть: ладно -- все разскажу -- не сомнѣвайся!.. Послѣ этого разговора привезенъ былъ вскорѣ Никита въ варшавскій Уяздовскій госпиталь. Тамъ опытные врачи искусно и благополучно отняли у него лѣвую ногу, залѣчили ее и снабдили Никиту деревяшкою. На эту искусственную ногу Никита, первое время, совсѣмъ не могъ ступить безъ посторонней помощи. Поэтому-то Степа, зачисленный въ санитарную команду, и состоялъ неотлучно при немъ, чтобы помогать ему при ходьбѣ.
Пролѣчившись послѣ того въ Варшавѣ еще болѣе двухъ мѣсяцевъ, пока залѣчена была и раненая рука,-- Никита былъ уволенъ со службы навсегда и отправленъ на родину. Степѣ удалось подучить отпускъ, чтобы проводить дядю, но затѣмъ онъ долженъ былъ снова вернуться въ дѣйствующую армію.
Никита на первое время рѣшилъ нанять себѣ помѣщеніе у своего прежняго сосѣда и приняться за прежній заработокъ. Зимою сталъ онъ плести рыболовныя сѣти, а лѣтомъ началъ опять ловить рыбу. Сбывая: послѣднюю на городскомъ рынкѣ знакомымъ рыбопромышленникамъ, онъ добывалъ достаточный заработокъ. Даже и при неудачномъ уловѣ, все же ему хватало денегъ за проданную рыбу для безбѣднаго существованія. Въ особенности, деньги водились у него потому, что уже вина нигдѣ нельзя ему было достать, да и не чувствовалъ онъ больше къ нему прежняго пристрастія...
Марина, однако, не хотѣла отпустить несчастнаго инвалида отъ себя и, въ благодарность за доброе дѣло, выполненное Степой, настоятельно требовала, чтобы Никита остался жить съ ними и безъ всякой за это платы. Бабушка и Миша своими просьбами поддерживали ея требованіе.
-- А прошлые то грѣхи мои и беззаконія! печально сказалъ въ отвѣтъ Никита и заплакалъ, какъ малый ребенокъ.
-- Ну-ну! что было, то прошло и быльемъ поросло! О прошломъ-то мы никогда и вспоминать не будемъ! возразила Марина, махнувши рукой.
-- Прошло, такъ и ладно!.. сказалъ въ тонъ матери Миша.
Никита не находилъ словъ для выраженія своей благодарности. Но все же онъ согласился принять предложеніе подъ условіемъ, что будетъ понемногу выплачивать стоимость пропавшихъ вещей изъ получаемой имъ за свои раны пенсіи.
Степа пробылъ въ семьѣ Марины около двухъ недѣль. Въ продолженіе этого времени, сосѣди ежедневно приходили разспрашивать его про войну и про то, какъ онъ попалъ туда.
Степа охотно, по нѣскольку разъ, повторялъ свой занимательный разсказъ и выслушивалъ общія похвалы себѣ, послѣ же отъѣзда, онъ писалъ не особенно часто, но насколько оказывалось возможнымъ при той "ложной работѣ, которую онъ несъ въ полевомъ лазаретѣ. Притомъ въ военное время для него бывали нерѣдко очень затруднительны прямыя сообщенія съ почтой. Въ одномъ изъ своихъ писемъ онъ разсказывалъ очень подробно, что ему удалось случайно узнать о старушкѣ Мацкевичъ. Она осталась жива и поселилась у родственниковъ въ Варшавѣ, такъ какъ фольваркъ ея совсѣмъ разоренъ былъ нѣмцами. Отъ Игнатія письма также приходили, отъ времени до времени; находясь въ строю и участвуя въ бояхъ, конечно, онъ часто писать не могъ. Но, когда только выпадала свободная минута, онъ тотчасъ же ею пользовался, чтобы разсказать въ письмецѣ, какъ стойко дерутся съ врагами наши солдатики, какъ они бодры духомъ и какъ твердо вѣруютъ въ помощь Божью и въ свое правое дѣло. Въ побѣдѣ надъ врагомъ они ни на минуту не сомнѣваются. Въ заключеніе каждаго письма онъ пролилъ домашнихъ о немъ не тревожиться, утѣшая и поддерживая ихъ слѣдующими словами: "колечко отъ мощей св. великомученицы Варвары при мнѣ, и, по милости Божіей, оно сохраняетъ меня отъ всякой опасности".
Читая и перечитывая эти строки, родные Игнатія набожно крестились и благословляли Бога за Его неизреченную къ нимъ милость.