На дворѣ стоялъ довольно теплый весенній день; снѣгъ началъ уже таять и кое-гдѣ изъ-подъ него пробивалась травка. Дѣти князя Шумилова съ нетерпѣніемъ ожидали поѣздки въ подмосковное имѣніе, гдѣ они обыкновенно проводили съ родителями раннюю весну и цѣлое лѣто.
Они знали, что имъ тамъ будетъ очень весело: у нихъ громадный садъ, въ которомъ множество цвѣтовъ, ягодъ, зелени, затѣмъ сейчасъ же за площадкой передъ балкономъ расположено озеро; дѣти иногда катаются по немъ въ лодкѣ съ гувернанткой; вообще жизнь въ Отрадномъ,-- такъ называлось имѣніе,-- проходила необыкновенно пріятно, и потому не удивительно, что дѣти считали минуты, чтобы скорѣе перебраться туда; наконецъ, эта блаженная минута наступила, день отъѣзда былъ назначенъ.
Дѣти поднялись чуть не съ первыми лучами восходящаго солнца и успокоились только тогда, когда, сѣвъ въ вагонъ, отъѣхали версты двѣ-три отъ города.
На слѣдующій день къ вечеру они уже были въ Отрадномъ. Сколько радости, сколько удовольствія предстояло при разборкѣ вещей, устройствѣ комнатъ и осмотрѣ всѣхъ милыхъ сердцу, давно знакомыхъ, мѣстъ въ саду и въ паркѣ!
Маленькаго князька Модю чрезвычайно забавляло, что снѣгъ хрустѣлъ подъ его ногами и мѣстами проваливался; онъ весело прыгалъ съ дороги черезъ канаву и обратно; сестры его, Маня и Шурочка, шли сзади съ гувернанткой.
-- Маня, Шурочка!-- позвалъ ихъ вдругъ мальчуганъ,-- посмотрите, какія чудеса: тамъ, направо, лежитъ большой комъ снѣга и копошится!
Дѣвочки немедленно прибѣжали на зовъ брата и дѣйствительно увидѣли въ нѣсколькихъ шагахъ отъ себя что-то бѣлое, круглое, шевелящееся; но чѣмъ ближе подходили онѣ, тѣмъ яснѣе и яснѣе видѣли, что это не снѣгъ, а хорошенькая бѣлая птичка, которая билась и трепетала на одномъ мѣстѣ, словно подшибленная.
-- Но это вовсе не снѣгъ,-- сказала Маня,-- это прелестный бѣлый голубочекъ,-- и, нагнувшись къ голубку, она взяла его на руки.
-- Какой хорошенькій!-- сказала Шурочка.
-- Только, что это съ его ножкой, посмотри,-- вмѣшался въ разговоръ, все время молча слѣдившій за сестрою, Модя.
Маня и Шурочка принялись разглядывать птичку ближе. Ея крошечная розовая ножка болталась какъ ниточка, а изъ-подъ бѣлаго крылышка струилась кровь.
-- Осторожнѣе,-- замѣтила гувернантка,-- птичка эта вѣрно или подшиблена, или побывала въ когтяхъ какой-нибудь злой кошки; посмотрите, она вся изцарапана.
-- Бѣдняжка! Неужели мы ее здѣсь оставимъ?
-- О, нѣтъ, ни за что на свѣтѣ,-- сказала Маня,-- я возьму ее къ себѣ, буду за ней ухаживать, постараюсь вылѣчить, а затѣмъ, когда настанетъ лѣто и на дворѣ сдѣлается совершенно тепло, выпущу на свободу.
Съ этими словами Маня бережно завернула голубка въ полу своего бархатнаго пальто и понесла въ комнату. Папа досталъ изъ домашней аптеки какой-то примочки, а Маня, съ помощью Шурочки и Моди, обложила бѣдненькую птичку компрессами.
Ушибъ или рана, по всей вѣроятности были довольно серьезные, потому что голубокъ, несмотря на тщательный уходъ окружающихъ, поправлялся очень медленно.
Только съ наступленіемъ жаркихъ лѣтнихъ дней, голубокъ сталъ летать по всѣмъ комнатамъ, онъ такъ привязался къ дѣтямъ, что всюду слѣдовалъ за ними, въ особенности же зналъ Маню. Стоило ей только крикнуть: "гуль, гуль"! какъ бѣлый голубокъ сію же минуту прилеталъ и садился на плечо дѣвочки.
-- Теперь пора выпустить его на свободу,-- сказала однажды гувернантка.
Дѣти давно это знали, но имъ такъ жаль было разстаться съ голубкомъ, что они все откладывали, до откладывали минуту разлуки, но, наконецъ, все-таки пришлось приступить къ ней.
-- Прощай, гуленька,-- сказала Маня, выйдя со своимъ любимчикомъ въ садъ,-- прощай, мой дорогой, лети на свободу, будь счастливъ!
На глазахъ дѣвочки навернулись слезы. Модя и Шура стояли около, молча смотрѣли на голубка и тихо плакали.
Голубокъ въ свою очередь, словно понявъ, что наступила тяжелая минута разставанья, медлилъ подняться наверхъ и продолжалъ сидѣть на плечѣ Мани, какъ-то вопросительно поглядывая по сторонамъ; но вотъ, наконецъ, онъ поднялъ крылышки, расправилъ ихъ, вытянулся и, вспорхнувъ вверхъ, полетѣлъ куда-то далеко, далеко...
Дѣти печально опустили головки; ни игрушки, ни куклы не забавляли ихъ въ этотъ день -- все казалось скучнымъ. Маленькія сердечки невольно тосковали о бѣломъ голубкѣ; но каково же было ихъ удивленіе и радость, когда вечеромъ, выйдя на. площадку передъ балкономъ, они вдругъ увидѣли, что голубь снова прилетѣлъ къ нимъ.
-- Гуленька, гуленька!-- раздалось со всѣхъ сторонъ. Маня бросилась въ столовую, открыла буфетъ, достала булку, принесла гуленькѣ.
Гуленька клевалъ очень охотно и съ этого дня акуратно, каждое утро около двѣнадцати часовъ, являлся къ дѣтямъ сначала одинъ, затѣмъ вдвоемъ съ такимъ же голубкомъ, а потомъ и съ цѣлымъ обществомъ.
Дѣтокъ это очень забавляло; они всегда запасали угощеніе для своихъ милыхъ гостей, были совершенно счастливы въ ихъ обществѣ и съ грустью думали о томъ времени, когда придется снова на зиму ѣхать въ городъ и не видѣть голубковъ до слѣдующаго лѣта.