Юбилей Толстого, 28 сентября 1908 г.
Долговечный, упорный Толстой теперь владеет всемирной славой. Но, говоря словами Толстого, "все это образуется". Ведь 75-летие Толстого прошло совершенно незамеченным. Но в последующее пятилетие произошли события, казавшиеся невозможными. Россия была побеждена Японией. По всей нашей стране разлилась революция, которая теперь уже подавлена. Рикошетом эта революция страшно вознесла Толстого. Распространители его идей и брошюр отсиживали в тюрьмах. Он сам стал проситься в тюрьму. Отлучение его от церкви, после объявленной "свободы совести", сделалось смешным. Изуверы "православия", пользуясь торжеством реакции, проклинали его. Все это сделало из Толстого фетиша революционных партий. Затеялась энергичная агитация для всесветного чествования. Чем труднее было устройство юбилея, тем более горячились и напрягали усилия приверженцы свободы. А тут еще, чуть не накануне юбилея, Толстой написал "Не могу молчать!" против виселиц. Как раньше он просился в тюрьму, так теперь он предлагал правительству затянуть петлею его "старую шею".
Тысячи телеграмм, адресов и проч., проч. Всемирный апофеоз.
Повторяю, все это со временем "образуется".
Все произведения Толстого -- колоссальная автобиография. Насколько он силен, как художник, я уже сказал в моих очерках. Если же говорить о его морали, то искание "морали" было в нем крепко-накрепко заложено в самый день рождения. В этом искании -- вся сила и трагедия его выдающейся жизни. По-видимому, в разные возрасты и мораль у него была иная. В юности фат, развратник, расточитель. Затем убийца в качестве офицера и охотника. В зрелые годы счастливый семьянин, эгоист, думающий только о себе и своих, совершенствующий свое хозяйство, наслаждающийся литературной работой. А к 60-ти годам кризис, мысль о самоубийстве. И наконец, "своя" религия. Все эти факты я беру из подлинной исповеди писателя.
Только благодаря долголетию, Толстой нашел какой-то выход из преследовавших его ужасов жизни. Он пришел к бесконечному добродушию, к вегетарианству, непротивлению злу и т.д. Но дети, юноши, люди цветущего возраста, т.е. вся закваска человечества, вправе сказать ему: "Да, если доживем до 60-ти, мы будем, как вы".
Убежденное и воинствующее самомнение Толстого покорило ему простодушные массы людей. Если Толстого и можно назвать гением, то лишь как гениального выразителя общелюдской наивности. Впрочем, он еще удивителен, как художник-самородок. Но если Толстой возомнил себя обладателем "истины", то эта истина -- его личная, и только. Он желает подогнуть под нее всех, -- конечно, из самых лучших и чистых побуждений, -- и однако же, никакого "откровения" он не дал. Он считает всех ниже себя, опять-таки с величайшею искренностью. И ошибается. Чтобы сразу пояснить мою мысль, сошлюсь хотя бы на его отзыв об одном из "младшей братии" -- о Чехове. По мнению Толстого, "Чехов недостаточно глубок". Почему же? Неужели потому, что Чехов не ковырялся в себе самом, не резонировал? Нет. Это неверно. В Чехове есть тайна. А это и есть глубина.
Преобладающее чувство, вынесенное мною из произведений Толстого -- увеличенное отвращение к самому себе. Казалось, я его имел уже достаточно от природы. А он его описал до мелочей и усилил.
Но где же спасение? Все-таки не в Толстом, не в его разрешении всех недоумений жизни. Вопрошающий необъятный гений Пушкина куда выше!..