ПРИВИДЕНИЕ *
{* Чрез привидение я разумею здесь невещественные образы, какими у древних назывались ideae, phantasmata, simulacra et imagines rerum [идеи, сказки, призраки и привидения].
Nunc agere incipiam tibi, quod vementer ad has rea
Attinet, esse ea quae rerum simulacra vocamus;
Quae, quasi mcmbranaa summo de corpore rerum
Dereptae, volitant ultroque citroque per auras,
Atque eadem nobis vigilantibus obvia mentis
Terrificant atque in somnis, cum saepe figuras
Contuimur miras simulacraque luce carentum,
Quae nos horrifiee languentis saepe sopore
Excierunt...
(Vid. Lucrelius, Do rerum natura, Hb. 4, ver. 29 et seqq.)
[Я приступаю к тому, что тесно сюда примыкает.
Есть у вещей то, что мы за призраки их почитаем;
Тонкой подобно плеве, от поверхности тел отделяясь,
В воздухе реют они, летая во всех направлениях.
Эти же призраки, нам представляясь, в испуг повергают
Нас наяву и во сне, когда часто мы видим фигуры
Странные призраков тех, кто лишен лицезрения света;
В ужасе мы ото сна пробуждаемся, их увидавши.
(Лукреций, цит. изд., кн. 4, стихи 29--36, стр. 209.)]
Cuius, uti memoro, rei simulacrum et imago
Ante oculos semper nobis versatur et instat.
(Idem, lib. 2, ver. 112 et 113.)
[Образ того, что сейчас описано мной, и явленье
Это пред нами всегда и на наших глазах происходит.
(Там же, книга 2, стихи 112--113, стр. 79.)]
Nam veluti pueri trépidant atque omnia caecis
In tenebris metuunt, sic nos in luce timemus
Interdum, nilo quae sunt metuenda magis quam
Quae pueri in tenebris pavitant finguntque futura.
(Idem, lib. 3, ver. 87--90.)
[Ибо, как в мрачных потемках дрожат и пугаются дети,
Так же и мы, среди белого дня, опасаемся часто
Тех предметов, каких бояться не более надо,
Чем того, чего ждут и пугаются дети в потемках.
(Там же, кн. 3, стихи 87--90, стр. 149.)]}
Но только ли что страхом и одним воображением многобожие языческое совершается? Никак. Ибо за одним качеством души следует другое, и воображение, однажды вперив в голову особливо что-либо странное и необыкновенное, навсегда предает оное памяти, которая при встречающихся подобных прежде бывшим случаях и местах возобновляет все то, что тревожило человека прежде за несколько лет. Отчего и страх, однажды вперенный в ум, напоследок бывает налогом природе человеческой. Истинно удивления достойно, что те самые качества, которыми смертный превышает прочих животных и уподобляется вышнему, служат иногда столько же к пагубе, сколько и к совершенству человеческого существа. Одни мысли рождают в нас другие, а как первые, так и последние, питая наши души, прекращают у нас жизнь. Геройских мыслей сила, стоик отваживался в глубокой древности доказать себя непоколебимым против всех неприязненных нашему существу помышлений {Стоики утверждали, что не должно человеку и в самых крайностях унывать духом, но надлежит стараться с посильным напряжением, чтоб не доходить до крайностей; при котором напряжении, если не удастся преодолеть все крайности, то тогда уже и все злополучие должно почитать за ничто, хотя бы от оного воспоследовало потеряние жизни, фамилии или и целого государства разорение. Словом: для стоиков смерть -- копейка, голова -- нажитое дело, и все безделя.}; однако всуе все такое было его сопротивление против природы, и может статься, что до такого величества души никто еще из смертных не достиг и не достигнет никогда. Мы чувствуем ежечасно, сколь трудно нам бороться со страстьми, сколь неудобно сопротивляться порывчивому воображению и сколь не в силах мы выгнать из памяти, что иногда и по пустому воображению в нее вселяется. И, напротив того, у нас ость больше охоты и склонности к воспоминанию того, что больше нам странным и неприязненным однажды показалось. Когда ж сие действительно и ежечасно с нами случается, а притом и в такие, веки, в которые столько уже средств против худых воображений и против несправедливых рассуждений изыскано, -- то какому неспокойству души и какому заблуждению в мыслях должны подвержены быть народы, которые для своей скудости ума едва ли еще в состоянии и два отличить от трех. В таком недостатке разума человек действительно принимает за истинное существо, что только есть мечта и одно привидение {Sed quaedam simulacra modis pallentia miria;
Unde sibi exortam aemper florentia Homeri
Commemorat speciem...
(Vid; Lu с retius. De rerum natura, lib. 1, ver. 123 et aeqq.)
[Но только призраки их удивительно бледного вида.
Он говорит, что ему появился оттуда Гомера
Вечно цветущего лик...
(Лукреций, там же, кн. 1, стихи 123--125, стр. 13.)]}. И сие приняв, во-первых, в мысли своей за истинное, после старается хотя простыми, но токмо усердными изобразить начертаниями и предать оные потомкам от рода в род, и на множество веков так, что напоследок ни строгость философии, ни твердость разума, и ниже самое премудрое правление сего богонеистовства прекратить не может. Ибо невежды и непросвещенные действительно услаждаются такими заблуждениями и, придумывая привидения на привидение, умножают и увеличивают многобожие и свое богонеистовство. Ныне всяк довольно уверен, что Юпитера и подобных сему никто руками в самом деле никогда не осязал; однако та-же мечта и привидение, которые вскоре, по представлении его в мыслях, и невидимым человеку делают, побудили смертного употребить руки и разум к изваянию и начертанию оного с находящимся в руке его множеством молний и с другими ему приписанными принадлежностьми. В православном исповедании нигде не сказано, какой точно и где находится для праведных рай, а для грешных ад; о первом и сам апостол утверждает, что оный есть такое жилище, какого еще око смертных не видало, ухо по слыхало и которое на сердце человеку еще никогда но всходило. О втором же Златоуст, когда его спрашивали, говорил, что и ведать не нужно, где и каков есть точно ад, а советовал только всячески стараться, чтоб не попасться никому в оный. Однако многие суть и в христианстве столько богонеистовые, которые нас клятвенно и ныне уверяют, что они, особливо в недугах, действительно видели рай и ад и что первый представлялся им прекраснейшим садом, преисполненным веселия, а другой преужасным котлом, клокочущим несгораемою некоею жирною материею, и что они при всем таком привидении, будучи с душою и телом на сем жилище, видели бога, которого они и в гадании не познают, лицем к лицу, и дьяволов также. Равным образом и из древних никто действительно, разве только одними мыслями, не снисходил в преисподние тартара жилища и не бывал на Елисейских полях, однако предания сих учат, что и в их тартаре есть печаль и теснота, а в раю веселые и пространные уготованы места. И хотя многие мифологи толкуют все языческое многобожие другим образом, однако с большею вероятностию можно утверждать, что оное все происходило просто от мечты, привидения и от великого суеверных углубления и закоснения в таких мыслях. Из сего всякому нетрудно догадаться, коликому бы неблагополучию род человеческий подвержен был, ежели бы, по прошествии болезни, вскоре забвению предаваемы не были оные невещественные и ужасные привидения, от которых одержимые сильными горячками столько мучатся. Отсюда также можно видеть, сколь нечеловечески поступают те, которые малолетным отрокам дозволяют читать и сами рассказывают о демонах, о леших и о прочих страшилищах. Ибо от таких нечувствительно вкрадывающихся в младенческие мысли идей нежное отрочество страждет безмерно {Когда младенца плачущего чем-нибудь страшным унимают, напоминая ему то, чего уже он и сам ужасается, то сие иногда с таким успехом совершается, что, и пришедши в возраст, ребенок не смеет ночью выйти один из покоев и, будучи наполнен и напуган такими страшными идеями, иногда и апоплектическим ударом поражается, что, может статься, в самом деле то же самое есть, что простые говорят, будто бы в то время некий родимец бьет ребят, при котором приключении если в скорости не будет употреблена такая предосторожность, чтоб закутать ребенка и скрыть его от света, то он по смерть сумасшедшим останется. О сем медики основательнее, нежели я, могут рассуждать. Впрочем, опытом сей премудрости наученный простой народ и такое средство в таких припадках с великим успехом употребляет.}. От сих також старые напрасно мучатся и, одержимые болезньми, сугубо претерпевают. Словом: от невещественных привидений больше суеверия, многобожия и зла рождается в свете, нежели от каких других причин.