УДИВЛЕНИЕ
Что варварские и непросвещенные народы иногда и от удивления к необыкновенным качествам человеческим боготворят подобных себе смертных, о том почти и сомневаться не можно. И сие самое хотя я уже несколько и изъяснил двумя примерами премудрого и сильного существа, однако надобно еще пространнее доказать, в каких обстоятельствах и в рассуждении каких наипаче качеств человеческих и вещей непросвещенные восхищаются удивлением и но причине оного богонеистовствуют. Обстоятельства народные кроме других примет могут быть нам известными наипаче по натуральному и приобретенному состоянию. Ибо и натуральном состоянии, то-есть когда народы скитаются в лесах, степях и по горам рассыпанные без утвержденного жилища, во-первых, телесные качества, примеченные в человеке, боголепно почитаются превосходными, потому что у таких народов силою и огромным тела движением все почти совершается, а не остротою разума и прозорливостию, и такие качества служат им премного при всяких встречающихся случаях, как, например, на войне, на ловле и во всяких важных предприятиях. Следовательно тот, который превосходил всех сверстников в силах и оными совершал великие чудодействия, натурально привлекал на себя взор всех зрителей. Непросвещенные зрители в таких обстоятельствах, то-есть от безмерного толикому героя могуществу и силе удивления в изумление приходят и его одного поставляют выше жребия смертных, будучи в таком мнении, что он не собою, но некоторым невидимо присутствующим в нем существом такие необыкновенные и невозможные дела совершает. Так, например, положим, что одному из варваров удалось свирепого тигра и неприступного льва страшные челюсти растерзать, или одною рукою поколебать какое огромное здание со множеством находящегося в нем народа, то сии его дела будут доказывать, что он Геркулес, Самсон и Атлас. Или положим еще, что и другому удалось одним ударом низвергнуть и обезглавить ужасно вооруженного какого-либо Исполина и Голиафа, то пред таким вскоре и самые колена Израилевы все затрепещут и ему одному в гимнах жертву воссылать станут. И так от удивления произошло новое земнородное божество, которому глубокая древность воздвигла олтари и храмы, и сих, гремящих по вселенной славою, смертных сынов имена в неприступном сиянии написаны были на блестящих златых скрыжалех, им же и изваяния соделаны из неветшаемого металла и твердого мрамора. Потомки, с. восхищением взирая на такое рукотворенное существо, напоследок причли их в лик небесных и веки оных назвали геройскими {Из мифологии известно, что древние богатыри наконец все почти назывались полубогами или меньшими богами (semidii vel dii minores пес non dii medioxiimi). У древних також геройским веком (heroica aetas) назывался оный век, чрез который ныне разумеются первоначальные народов общества в трояком состоянии, то-есть: 1) когда они живут ловлею диких животных, 2) когда начинают присваивать и приучать животных и живут ордами в изобилии скота, и 3) когда они начинают жить хлебопашеством и на утвержденных жилищах.}.
Но как искусство по природе есть второй источник совершенств человеческих и натуральное притом состояние народов по своему течению переменяется в лучшее и возвышается в совершеннейшее, того ради и качества человеческие, оказываемые в возвышающемся смертных состоянии, натурально кажутся еще удивительнейшими несравненно первых. Ибо как скоро народы начинают приходить и познание вещей и самих себя, то они опытом же узнают и то, что хитростию, проворством и подобными им душевными качествами несравненно счастливое и большие совершаются дела, попели одним гигантским сложением тела, почему премудрым законодатель и утвердитель общества в возвышающемся состоянии натурально удивительнейшим кажется, нежели Геркулес и подобные тому богатыри. Ибо в сем случае несравненно большие дела и с большею удобностию производятся. Следовательно, если кто, происшедши от неизвестной породы, сделается напоследок вождем народным и повлечет за собою тьмы разных народов, разного состояния и разных нравов, такое удачливое дарование души не только самовидца, но и слышащего натурально приводит в изумление и заставляет думать, что такой человек имеет или непосредственное сообщение с некоторым невидимым существом, или в его ипостаси сам всесильный бог толикие и такие совершает дела. А что такие предприимчивые люди могли случаться особливо в первенствующие веки, о том и сомневаться не должно. Ибо нельзя статься, чтобы все смертные и в какие-нибудь времена были одинакого сложения, одинакого дарования или проворства и хитрости; сверх сего, и то надобно знать, что такому произведению великих и представляющихся богу подобными людей не меньше в тогдашние времена споспешествовала оная непросвещенных народов легковерность, по причине которой они аки бы с природы весьма склонны приписывать человеку, превосшедшему в одном, и вое качества, какие одному токмо богу приличествуют. В таких обстоятельствах жрецы, которые, кроме как только чтоб предстоять олтарю, ни к чему больше не способны, в необыкновенной испещренные одежде {И одно одеяние необыкновенное на предстоящих олтарю действительно имеет такой успех в рассуждении простого народа, что непросвещенные, например, римляне, в первый раз увидев кардинала в блестящей от злата и камней одежде со свещеносными пред ним предтечами, в восторг приходят от удивления и, будучи в изумлении, спрашивают друг друга, ест ли то он и пьет ли, как и прочие люди? Хотя в самом деле он такой же грешник, как и тот самый крестьянин, который от невежества столько удивляется ему и по своей простоте его обожает.} невеждам казались имеющими непосредственное сообщение с оным существом, к которому и весь прибегает народ. И сей, по несправедливости своих рассуждений, одним аналогическим образом и то еще заключает часто, что жрецам, как ближайшим всегда к богу предстателям, натурально следует поручить и все правление. Сходно с таким заключением мы видим из истории варварских веков, что такие жрецы были купно и правителями целого народа, какими примечаются у древних британцев друиды, а у турок Магомет, который и один есть довольным доказательством сея истины. От сего також ослепленного удивления народного, не упоминая других причин политических, и папа римский сделался наместником божиим и по подобному о себе простого народа разумению принял меч духовный и гражданский.
Впрочем, свободно можно утверждать, что невежественные народы не токмо подобных себе смертных, но равномерно и самые неодушевленные вещи по причине необыкновенных их действий боголепно почитали. И таких вещей, о которых и ныне невежды от удивления богонеистовствуют, находится в натуре неисчерпаемое море, почему, оставляя многих исчисление и описание, можно только то вообще здесь доказывать, что непросвещенные удивляются вещам и оные от удивления боготворят единственно по незнанию точных причин, производящих странные в вещах действия. Ибо у простолюдимов и ныне самое высочайшее о непонятных им вещах винословие не далее простирается, как токмо до того, что бог ведает о том, чего они не поминают. Здесь все их пространство рассуждений кончится, и за сей предел более они винословствовать не могут. И ежели кто поумнее станет доказывать простому человеку, каким образом точно происходит что в натуре, на такого знатока он еще и вознегодует и будет желать, чтобы тот, кто инако толкует ему что-либо непонятное и необыкновенное, внезапно наказан был тем же самым действием вещи, которое он от удивлении и от ослепления за божественное почитает {Когда в Петербурге профессор Рихман по причине той, что его так называемый кондуктор не имел сообщения с землею, электрическою силою был убит, тогда весь простой народ еще и обрадовался тому, что бог так наказал его за то, что он высшее своего понятия испытывал. И многие невежды и пустомели, а особливо дряхлые и престарелые в уме старухи, клятвенно уверяли всякого, что они в то время действительно видели ангела с огненною проволокою, которою он так ударил профессора по голове, что в мигновении ока и души в нем не осталось, утверждая притом, якобы гром есть такая тайна, коей еще и евангелисту Иоанну, своему наперстнику, бог не открыл [В этом примечании сказалось непосредственное влияние трактата Ломоносова "Явление Венеры на Солнце, наблюденное в Санктпетербургской императорской Академии наук" (1761). Аничков вслед за Ломоносовым осуждает нелепые суеверия и бредни, которые распространялись в народе всякого рода невеждами, гадалками и ворожеями, и своеобразно использовал даже слова Ломоносова, который писал, что распространителями суеверных сказок о небесных телах являются "бродящие по миру богоделенки, кои не токмо во весь свой долгий век о имени астрономии не слыхали, да и на небо едва взглянуть могут, ходя сугорбясь". Профессор Рихман -- академик Г. В. Рихман, друг Ломоносова, убитый в 1753 г. молнией во время изучения явлений атмосферного электричества.].}. Следовательно, если для обмана простых людей и для скверной прибыли выдумает жрец какое-либо изваяние или образ, плачущий водою сквозь потаенные скважины, или оракул, глаголющий необыкновенным механическим голосом, то к такому месту тотчас толпами пойдут идолопоклонники молиться и удивляться как новоявленным чудесам. Равным образом если электрическая сила, стремясь из земли в выспрь, выходить станет и, одерживаемая металлом на гранадерской голове, осветит шишак оного, то римский солдат, увидев сие, без сомнения, заключит, что ему явился Кастор либо Поллюкс [Кастор либо Поллюкс (Поллукс) -- в античной мифологии два брата (Диоскуры), покровители воинов и мореплавателей.]. И ежели еще та же электрическая сила, выходя из земли чрез куст и озаряя оный, не повредит, то и в таком случае подле стоящий простодушный пастушок, конечно, подумает, что ему явился бог в неприступном сиянии, причем ежели скотина его покажется здоровою и веселящеюся, то он не преминет и сие приписать оному ж явлению, равномерно как и солдат свою победу -- мнимому Кастору или Поллюксу. Премного о таких и подобных сим явлениях баснословит римский историк Ливни. Подобное ж примечается богонеистовство, происходящее от удивления и у нынешних невежественных варваров, как то из Ансонова путешествия [Имеется и виду кругосветное путешествие английского адмирала Джорджа Ансона и 40-х годах XVIII века.] известно, что когда его поенный корабль приплыл к народам, никогда не видавшим такой величины судна, то зрители, приметя оное, движимое некоторою невидимою силою, по выстрелу из одной пушки все пали на колена и оному поклонились. Подобным образом и камчадалы думали, что русские солдаты были сыны Громовы и никаким их оружием непрепобеждаемые, когда в первый раз увидели от них залп и беглый огонь из ружейного выстрела. Кратко сказать, для невежд всякая необыкновенная вещь кажется божественною. Из всего, что я ни говорил здесь, кажется, довольно явствует, что причинами суеверия, многобожия и богонеистовства были главными страх, привидение и удивление. А как сии причины действовали и имели свой успех, то-есть совокупно ли все или порознь каждая, того я доказывать на себя не принимаю, довольно с моего знапия прибавить к сим еще одну, как содействующую причину, какою я поставляю оную природную особливо простым народам склонность ко лжи, по которой они столь ревностно всегда увеличивать готовы всякую вещь и всякое явление, какие только им странными и непонятными кажутся. Ибо во всяком человеке, не выключая и просвещенного, действительно примечается столько склонности к тщеславию, самовластию и к самолюбию, сколько и ко лжи, почему ходящая толпами на поклонение к идолам языческая чернь и оттуда обратно возвращающаяся несравненно усугубляет и увеличивает виденное там больше, нежели как оно в самом деле было. Слышащая от нее другая чернь охотно принимает то и, рассказы на рассказы прибавляя, весь наполняет свет многобожием, суеверием и лжею. От чего напоследок языческая вера во всем бывает не иное что, как введенное преданием обыкновение и долговременным наблюдением утвержденное богонеистовство, которого без опасных следствий не токмо переменить, но ниже поправить не можно. Ибо все то, что множеством народа принято и повсеместно наблюдается чрез множество веков, весьма трудно отменить. Народ за то обыкновенно везде негодует на правление и, в противном случае возъярясь и взбесясь, до крайностей великих доходит и стоит за свои заблуждения, не щадя ни души, ни тела. Доказывать сие примерами излишним покажется.
Теперь, узнав, от каких причин и коликому заблуждению в вере подверженным бывает смертный, в следующем внемли всяк православному исповеданию, которое учит почитать истинного бога и любви и простоте сердца; прямому божеству жертва и кадило мерзостям, но жертва, оному благоприятна, -- сердце чисто и дух сокрушен. Глубока древность от заблуждения и от несправедливости рассуждений понимала бога одним страшилищем и призывала его с высоты в смертоносном блеске и из бездны в пламени огненном. Одно христианство признает его источником всякий благости и щедрот {Нигде в историях, ни в стихотворцах языческих не примечается, чтоб бог назывался у них всемилостивым и доброжелательным роду человеческому. Он у них везде описывается страшным и аки бы самым страшилищем, что самое доказывает, что бог происходит у них от страха.} и, обуреваемое в напастях, к нему вопиет: Авва отче! и, прибегая к нему на всякий час, представляет его родителем, веселящимся о всех смертных, аки о своих чадех. Христианство учит любить бога всею душою и всем помышлением и ближнего своего, аки самого себя. О! когда бы сие одно составляло в самом деле все православие и сие одно только вперяли бы в ум смертным истинные величества божий проповедники! На сих, уверяет спаситель сам, основан весь закон христианский, и сие сходно с натуральным рассуждением и с самого строгостию философии; и ежели бы сие ж самое и в действие всемирно произведено было, никогда бы не было в христианство несогласий, ни расколов; жили бы все без бранного навета, и всякому бы свое как должное отдавалось. Но в том великое смертных неблагополучие, что и самое христианство столько уже превратилось от своей первоначальной сущности и расторгнулось на толикие раздоры, что в оных согласить смертных и множества веков не довольно. Иезуиты, самые пастыри христова стада, которых по достоинству столько ненавидит весь мир, приватный из благочестия делают интерес, простирая алчные руки к ненасытному сребролюбию и под именем спасения разоряют порученное себе от бога и вверенное от монархов стадо, сделав самую пору завесою мнений своих ложных. Боже! удали от российский церкви такое злоупотребление, излей от духа благодати твоего на заблуждающих в брянских лесах и на непросвещенных в Севере. Соедини всех нас в единомыслие о тебе и утверди по вселенной истинную и одну веру.
ПОЛОЖЕНИЯ,
ВЫВЕДЕННЫЕ ИЗ ВСЕГО ПРИ СЕМ ПРЕДЛОЖЕННОГО
РАССУЖДЕНИЯ
I
Бога в троице без откровения натурально понимать не можно.
II
Противно натуре человеческой верить тому, чего в мыслях и в воображении представить не можно.
III
Все приписываемые богу совершенства происходят от человеческих мыслей, и потому оные не сообразны его существу и не могут быть доказательными его совершенств.
IV
Простой и непросвещенный народ склонен к многобожию и закосневает в оном.
V
Все веры, выключая откровенную, суть одни токмо обыкновения народные.
VI
Не должно чрез усилие никакой переменять веры, когда пременение оной соединяется с большим возмущением, нежели спокойством народным.
VII
При возвышающемся познании человеческом о вещах возвышается купно и человеческое понятие о боге.
VIII
И симом высочайшем и просвещеннейшем состоянии пароды не понимают бога инако, как токмо всемогущим и премудрым.
IX
Всякий раскол в вере рождается от неосновательных, а особливо предупрежденных мыслей.
X
Древность преданий много споспешествует к закоснению народов в суеверии.
XI
Невежественные токмо народы понимают бога страшным и неприступным в своих мыслях.