Къ Салоникамъ подошли мы передъ вечеромъ. Я бы не сказалъ, что вблизи здѣсь красиво. Издали -- да. Тогда хоть рисуй иллюстрацію къ "Тысячѣ и одной ночи". Десятки тонкихъ, блѣдныхъ минаретовъ, а рядомъ громадныя кубическія постройки съ куполовидными верхами. Все это изъ бѣлаго, чуть розоватаго камня, или только кажущагося издали розоватымъ, не знаю. Вокругъ мечетей, а можетъ быть, это и не мечети, но цѣлые магометанскіе монастыри и дворцы,-- вокругъ нихъ глухіе бѣлокаменные кремли и фіолетовые, мертвенные, безъ вздоховъ и тревоги, кипарисы. Удивительное дерево -- этотъ кипарисъ. Только послѣ того, какъ пришлось мнѣ много разъ видѣть его тамъ, на югѣ, при полномъ ростѣ, смогъ я ощутить истинный характеръ этого дерева и понялъ, почему его садятъ надъ могилами, на кладбищахъ. Не тую, не ель, а именно кипарисъ. Это дерево создано для того, чтобы быть монументомъ, выражать безконечную покорность и какую-то свою, чисто восточную стойкость къ превратностямъ судьбы.
Нашъ ладанъ напоминаетъ кипарисъ. Въ томъ, какъ пахнетъ дымъ ладана, и какъ сторожатъ нѣмые богатыри, кипарисы сѣдую старину здѣшнихъ мѣстъ, прячется одно и то же настроеніе: настроеніе печали, грусти, покорности и все же... все же тревоги.
Тѣсной грудой приткнулся городъ съ пологому скату голой горы. Безъ улицъ и площадей сползаетъ онъ къ морю, и ужъ у моря разстилается въ широкое полотнище грязи, пыли, трамвайнаго лязга, крикливыхъ магазиновъ, нагло блестящихъ неестественными огнями кинематографовъ, праздныхъ зѣвакъ, карманныхъ воровъ... словомъ, всего того, что называютъ уличнымъ движеніемъ крупнаго торговаго центра.
Пароходъ нашъ, видимо, пришелъ сюда первый разъ. Это было морское чудовище Добровольнаго флота изъ новопостроенныхъ, съ обычными рейсами отъ Одессы до Владивостока и обратно. Война закинула его сначала въ Геную, а оттуда съ толпой русскихъ бѣженцевъ въ Солунь.
Команда не знала расположенія порта, и потому мы ненужно долго толклись въ срединѣ залива, пока не подъѣхалъ на лодкѣ агентъ другой,-- не Добровольнаго флота,-- пароходной русской компаніи и не разсказалъ намъ, какъ и гдѣ надо причалить.
Потомъ на катерѣ подъѣхали греческіе чиновники провѣрять пароходные документы, а потомъ уже мы пристали къ берегу.
Пока все это происходило, наступилъ, и наступилъ дружно по-южному, темный теплый вечеръ. Верхъ города сразу померкъ, пропалъ, и запылалъ красными огнями низъ.
Я положилъ-было пробыть въ Салоникахъ не меньше двухъ дней, потому что, кто знаетъ, когда подшутитъ надо мной судьба во второй разъ и закинетъ въ эти страны. Хотѣлось полазить по верхнему городу, по его, очевидно, узкимъ, изломанымъ улицамъ, подсмотрѣть чужую таинственную жизнь, или не жизнь, можетъ быть, а умираніе... По виду здѣсь такъ много признаковъ этого умиранія. Пустая, разсчитанная на сотни большихъ кораблей, гавань, чертовски удобная гавань! Куда лучше, чѣмъ въ Генуѣ, или въ Одессѣ. Неподалеку дома съ заколоченными окнами, сараи съ растворенными пастями и безлюдные, навѣрное пустые и заброшенные, покинутые амбары и магазины. Чье это все? Австрійское, германское? Почему никому больше не нужно? Неужели война и здѣсь наложила свою разорительную лапу?
Мою догадку объ умираніи города подтвердилъ знакомый сербъ-журналистъ, который ѣхалъ на нашемъ пароходѣ домой изъ Франціи.
-- Э-э! -- сказалъ онъ, какъ бы отмахиваясь отъ моего вопроса,-- здѣсь тоже кроется одна изъ причинъ теперешней войны. Салоники -- милліонное предпріятіе. И пока они обслуживали турецкія области, вложенные сюда милліоны оправдывались, а какъ только бывшій Балканскій Союзъ подѣлилъ эти области межъ собой,-- Солунь пала. Торговля убавилась чуть ли не втрое... и винятъ въ этомъ насъ же, сербовъ. Болгары говорятъ, что -- будь Солунь болгарскимъ городомъ, онъ бы не только не палъ, а еще больше выросъ.
-- Но почему же васъ именно винятъ? Вѣдь городъ греческій?
-- Греческій. Но развѣ грековъ привыкли винить въ чемъ-нибудь? Греки всегда въ сторонѣ. Греція никогда ни въ чемъ не отвѣтственна. Таковъ ужъ взглядъ на нее.
И сербъ мой махнулъ безнадежно рукой, словно Греція была и въ самомъ дѣлѣ не больше мальчишки изъ приготовительнаго класса.
-- Однакожъ,-- не унимался я,-- Греція ваша союзница.
-- Союзница,-- согласился онъ уныло и добавилъ: -- A propos. Будете имѣть здѣсь денежныя дѣла,-- покрѣпче держите въ рукѣ кошелекъ!
Изъ бесѣды съ тѣмъ же сербомъ выяснилась для меня и прямая причина паденія торговаго значенія Салоникъ. Причина эта, какъ и все на Балканахъ, политическая. Раздѣленныя между "союзниками", турецкія области принуждены были послѣ войны тяготѣть къ тѣмъ торговымъ центрамъ, которые въ этихъ странахъ со времени освобожденія ихъ отъ турокъ наладились. Такъ, новоболгарскія земли должны были повернуться лицомъ къ Софіи, новосербскія -- къ Бѣлграду.
Кромѣ того, послѣдняя междоусобная балканская война до того раздражила и разгнѣвила народы, что болгаринъ, напримѣръ, предпочиталъ гнать свой товаръ черезъ какое угодно мѣсто, абы бо не черезъ Грецію.
-- Легче черезъ Сѣверный полюсъ, чѣмъ черезъ Солунь, пока она греческая!
Греки тоже, въ свою очередь, такъ облагаютъ товары пошлиной, что вынести это обложеніе рѣшительно не подъ силу. И еще придираются, задерживаютъ, строятъ мелочныя козни и каверзы.
Послѣ, когда мы проѣзжали окрестностями Салоникъ, я, грѣшнымъ дѣломъ, открылъ еще одну причину, уже собственнымъ разумѣніемъ: окрестности эти, благодаря только-что бывшимъ двумъ войнамъ, представляютъ изъ себя пустыню, похожую на земли послѣ великаго потопа. A пустыня, при всемъ своемъ желаніи "тяготѣть" къ торговому центру, немного можетъ сдѣлать въ смыслѣ поднятія этого центра до верховъ благополучія.