Ночевали на пароходѣ. Послѣдняя ночь. Публика, перезнакомившаяся за недѣлю безостановочнаго пути и десятидневнаго ожиданія парохода въ Генуѣ, была особенно возбуждена и радостна. За ужиномъ болтали безъ умолку, пѣли кто былъ склоненъ къ выпивкѣ, "пробовалъ" крѣпость греческихъ винъ
Кого-кого только не было въ вашей пестрой компаніи "русскихъ бѣженцевъ", вся Россія представлена: поляки, латыши, евреи, армяне, грузины, колонисты-нѣмцы, малороссы... всѣ ѣхали изъ чужбины домой, торопились, какъ торопятся люди на пожаръ, на большое семейное несчастье. Вся мужская молодежь, конечно, съ намѣреніемъ стать "подъ красную шапку" а женщины просто домой. Вѣдь нельзя же, въ самомъ дѣлѣ, быть внѣ дома, когда въ домѣ бѣда.
Причинъ для радостнаго возбужденія на этотъ разъ было особенно много. Во-первыхъ, кончился морской путь. И хорошо кончился, безъ качки и болѣзней, безъ страшныхъ турецкихъ и нѣмецкихъ минъ, которыми насъ стращали, безъ подводныхъ лодокъ. Во-вторыхъ, за цѣлыхъ семь дней узнали новости, цѣлый снопъ новостей, и всѣ новости съ войны были для Россіи счастливы. И въ-третьихъ., что грѣха таить, самая существенная радость пріѣхала къ намъ на пароходъ въ лицѣ русскаго консула и раздавала нуждающимся денежныя пособія.
И Притула, и ткачъ изъ Барселоны, и поляки-рабочіе, которыхъ бережно охраняли отъ лихого глаза цѣлыхъ пять ксендзовъ, расхаживали еще до ужина фертами. За ужиномъ пошелъ у нихъ форменный кутежъ, и смѣшившій всѣхъ трепаный, худой, какъ осиновая жердь, еврей изъ Америки съ особой выразительной страстностью пѣлъ:
Чарочка моя, серебряная!
Кому чару пити,
Тому здраву быти!..
И Господь его вѣдаетъ, какъ умудрился этотъ еврейчикъ, тоже ѣдущій домой защищать родину, коверкающій русскую рѣчь на всѣ лады и безъ всякихъ ладовъ, вывезти изъ Америки въ Солунь старинную русскую заздравицу, которую пѣвали наши прадѣды во время богатырскихъ пировъ.
Съ вечера же стали записывать желающихъ выѣхать съ утреннимъ поѣздомъ. И съ этой записью планы мои относительно подробнаго осмотра Солуни разбились въ дребезги. Помѣшало благоразуміе, этотъ всегдашній спутникъ неудачъ и неуспѣховъ.
На этотъ разъ благоразуміе пришло ко мнѣ въ лицѣ все того же знакомаго серба.
-- Вы что, уже спать собрались? -- спросилъ онъ удивленно,-- а тамъ на носу записываются въ очередь, ѣхать съ утреннимъ поѣздомъ въ Нишъ.
-- Я рѣшилъ побродить пару деньковъ по городу.
-- Хм... смѣло.
-- Почему? Развѣ есть еще опасности?
-- Видите... какъ вамъ сказать? благоразумнѣе уѣхать. Я полагаю, что черезъ Болгарію надо проскочить возможно скорѣе... Кромѣ того, здѣсь по дорогѣ два моста... вы ихъ увидите. Если они еще не взорваны болгарами -- ваше счастье!
-- Вы шутите? Неужели болгары начнутъ войну противъ васъ?
-- Да, готовятся.
-- Но вѣдь эта война и противъ Россіи?
-- Конечно. На Россію они не посмотрятъ.
Дѣло это происходило осенью 191-й года, еще въ началѣ общеевропейской войны, когда, правда, поведеніе Болгаріи вызывало подозрѣнія, но мысль о враждебныхъ отношеніяхъ ея къ Россіи все же казалась чудовищной. Особенно невѣроятной показалась она мнѣ, такъ какъ среди болгаръ у меня были друзья, и я намѣтилъ даже по пути заѣхать къ нимъ въ Софію на пару деньковъ, повидаться. Я видѣлъ и зналъ, что болгары, въ сущности, русскіе люди,
-- Не можетъ быть этого! -- сказалъ я сербу,-- да, наконецъ, что вамъ дѣлить? голую Македонію? Отдайте вы ее болгарамъ, сами получите добрый кусокъ Австріи. Еще лучшій кусокъ, по крайней мѣрѣ, культурный!
-- Ха! Дѣло вовсе не въ этомъ.
И угрюмый сербъ, котораго я не видѣлъ до того смѣющимся, улыбнулся сквозь густые, черные, какъ сажа, усы.
-- Ежели мы отдадимъ Македонію хоть сейчасъ,-- Болгарія все равно кинется на насъ.
-- Слушайте! Но почему?
-- Вамъ, русскимъ, трудно понять это. Вы мало живете политикой, не сталкиваетесь ежедневно съ сосѣднимъ, чужимъ народомъ. Вы, благодаря простору, всегда дома. Пожили бы, какъ мы: шагнешь впередъ,-- передъ носомъ Австрія. Рукой махнешь -- Болгарія. Головой качнешь -- въ Грецію попадешь... У насъ чутье есть на это. Болгарія будетъ воевать! -- и добавилъ послѣ долгой паузы:
-- На германскія деньги. Вѣдь Россія не можетъ дать теперь ничего.
Мы долго еще протолковали на эту тему, и я, запасшись рядомъ практическихъ совѣтовъ относительно сербскихъ порядковъ и обычаевъ, пошелъ записываться на утренній поѣздъ.
-- "Проведу-ка я эту пару лишнихъ дней въ Софіи,-- думалось мнѣ при этомъ,-- авось мои болгарскіе друзья наговорятъ еще большихъ страховъ и ужасовъ про Сербію".