I
С 7 ноября но 19 декабря 1908 года в городе Екатеринославе временный Одесский военно-окружной суд рассматривал дело "о захвате революционерами линии Екатерининской ж. д. в декабре 1905 года" и в результате этой шестинедельной судебной процедуры приговорил 32 человека к смертной казни и 60 человек к каторге на равные сроки.
Это страшное дело, по которому судились 131 человек, сложилось совершенно неожиданно для подсудимых.
Кроме небольшой группы революционеров, остальные подсудимые представляли собою обыкновенных служащих и рабочих, вовлеченных в движение событиями и настроениями 1905 года. Машинисты, станционные агенты, рабочие железнодорожных мастерских, телеграфисты и конторщики -- все они приняли участие в октябрьской железнодорожной забастовке, присоединившись к движению, которое, казалось, должно было создать новую, свободную жизнь.
Но в самый день объявления манифеста о свободе поднялась кровавая волна черносотенных погромов. Тогда железнодорожники стали грозить правительству объявлением новой забастовки. Правительство, само не верившее своим обещаниям и не хотевшее расстаться с самодержавными порядками, упорно, тупо и жестоко вело свою линию погромов и усмирений. В результате в декабре 1905 года в Москве действительно была объявлена вторая всеобщая забастовка, приведшая к вооруженному восстанию.
Екатеринославские железнодорожники без рассуждений, тотчас присоединились к ней, в смутной надежде, что только что завоеванные свободы будут спасены. Но новый кабинет министров, во главе с Витте и Дурново, двинул на них воинскую силу, и забастовка перешла в восстание. Местных войск было мало, и восставшие захватили в сбои руки почти всю линию Екатерининской ж. д., общим протяжением, с рудничными и заводскими подъездными путями, более 2.800 верш. Этот захват железнодорожных путей на пространстве всего Донецкого бассейна мот бы создать базу для нового революционного правительства, но провинциальные железнодорожники оглядывались на Москву и Петербург. А там события пошли не в пользу революции; тогда стало падать настроение, и новое столкновение с воинскими силами, после решительной, но слабой по вооружению попытки сопротивления, привело к разгрому. Меньшинство, т. е. действительные революционеры, приняло меры к тому, чтобы укрыться до лучших времен; рядовые же участники восстания, составлявшие главную его массу, укрылись в своих квартирах и быстро заселили собою все местные тюрьмы и всякие временные моста заключения.
Потом для них настала долгая и мрачная полоса безмерных физических и моральных страданий. В начале 1906 года, когда правительство еще колебалось и проводило выборы в Первую Государственную Думу, был учрежден на Екатерининской ж. д. особый комитет для разбора степени виновности арестованных, главным же образом для восстановления нормального движения с помощью бывших забастовщиков. Переговорами с судебными и охранными властями комитет этот достиг этого, что большая часть арестованных была возвращена на прежние места. Они вернулись к своей прежней беспросветной жизни, но с памятью о пережитом и с тревогой за будущее, так как было начато судебное дело, и исход его никому не мог быть известен.
Кроме небольшой группы революционеров, оставленных в заключении, все остальные, общим числом около трехсот, были освобождены, и те из них, которые чувствовали себя скомпрометированными в глазах власти, рассеялись по всему свету. Судебные власти обо всех скрывшихся разослали публикации о розыске, а о возвратившихся на прежние места продолжали вести следствие, которое потекло канцелярским порядком, почти механически, потому что политический интерес к этому делу у властей быстро миновал: в их глазах оно было по существу уже ликвидировано.
События, происходившие в декабре 1905 года на Екатерининской ж. д., попали в политический архив. Но судебное производство о них, по неумолимому канцелярскому порядку, продолжало итти. И так как в деле было замешано множество лиц и допрашивалось очень большое количество свидетелей, то оно начало странствовать по канцеляриям, по следователям, прокурорам, почти по всей России. Прошло уже больше двух лет, а обвиняемых, выпущенных на свободу под залог и под поручительство или подписку о невыезде, в течение всего этого времени никакие судебные власти не беспокоили. Они служили на той же дороге и постепенно погружались в свои служебные, семейные и личные заботы. Многие из них успели совсем позабыть о своем состоянии под судом и в значительной степени утратили из памяти подробности своего участия в событиях, а судебное дело юсе не кончалось.
Весной 1907 года делом о захвате революционерами Екатерининской ж. д. в 1905 году по каким-то случайным причинам заинтересовался всесильный в то время временщик Столыпин. Повидимому, кто-то из чиновных карьеристов подсунул ему ЭЮ дело, и началась очень сложная переписка между гражданскими и военными губернаторами, между судебными властями и прокуратурой, между директором департамента полиции Вуичем, генералом Каульбарсом, командовавшим Одесским военным округом, и самим Столыпиным о том, чтобы направить зю дело в военный суд. С необычайной изворотливостью и искусством изыскивались формальные доказательства того, что такое направление не было бы нарушением закона. Особенно старались обойти то препятствие, что Екатеринославская губерния и весь район Екатерининской ж. д. были объявлены на военном положении только с 20 декабря 1905 года, события же разыгрались между 8-м и 17-од числами декабря, т. е. до этого указа. То ловко, то очень грубо гнули закон, куда хотели, и добились своего: дело как бы само собой оказалось у прокурора Одесского военно-окружного суда. Судебный следователь привлекал обвиняемых по 129-й, 132-й и 126-й статьям Уголовного уложения, т. е. за агитацию, произнесение речей, распространение прокламаций, или за принадлежность к противоправительственному сообществу; обвиняемым грозило заключение в крепости или, в крайнем случае, ссылка на поселение. В военном суде положение изменилось. Помощник военного прокурора Одесского военнонокружного суда капитан Шевяков составил обвинительный акт, по которому большинству было предъявлено обвинение по 102-й статье Угол. уложения, а 71 лицу -- по 100-й статье того же уложения. Это означало, что большинству обвиняемых угрожала каторга, а некоторые из них, при условии особо жестокого отношения суда, очутились под угрозой смертной казни. В таком виде обвинительный акт 14 января 1908 года был утвержден командовавшим войсками округа генералом Каульбарсом. В течение весны копии его вручили обвиняемым, служившим на различных станциях Екатерининской ж. д.
Однако и после вручения копий обвинительного акта находившиеся на свободе не были заключены под отражу, -- даже те из них, которым была предъявлена грозная 100-я статья. Оставление на свободе, примеры других железнодорожных процессов, а главное -- надежда на оправдание -- все это внушало им мысль о том, что предъявленное им обвинение несерьезно. То же самое, очевидно, думали и прокурор Одесского военно-окружного суда и командующий войсками; иначе, конечно, они не оставили бы обвиняемых на свободе. Повидимому, никто -- ни суд, ни местное начальство, ни печать -- не были осведомлены о замыслах Столыпина и департамента полиции и наивно воображали, будто дело попало в военный суд по неумолимым велениям закона, или, точнее, в силу только того, что Екатеринославская губерния состояла на военном положении.
Обвиняемые забеспокоились о защите и обратились к адвокатам, вызвали свидетелей и, когда получили сообщение, что суд удовлетворил их ходатайства о допущении указанных ими Защитников и о вызове в суд тех лиц, показаниями которых они предполагали оправдываться, снова погрузились в свои служебные дела и домашние заботы.
Прошло еще полгода, и осенью 1908 года появилось в газетах сообщение, что скоро в Екатеринославе временный Одесский военно-окружной суд будет разбирать это дело и всем обвиняемым прокуратура предъявит 100-ю статью, грозящую смертной казнью. Сообщалось также, что главный военный суд (командирует поддерживать обвинение по этому делу помощника военного прокурора подполковника Филимонова, а председательствовать будет военный судья генерал-майор Владимир Александрович Лопатин.
Но замечательно, что и после этого власть не тронула обвиняемых, которые продолжали мирно служить на своих железнодорожных станциях. Все они прочли газетные сообщения и все-таки не поверили, что суд поставит их под угрозу смертной казни и что вообще такая растрава может действительно случиться. Более осторожные из них отправились к своим адвокатам и от них узнали, что, по закону, нельзя менять обвинение в сторону усиления в самом судебном заседании, что и на практике, при всех репрессиях за события 1905 года, таких случаев не бывало. И адвокаты, и обвиняемые ломали головы над газетным сообщением о выплывшей вдруг 100-й статье, наводили оправки, писали друзьям и знакомым в Петербург, но никаких новых сведений не получали. Все как будто эагслохло, как будто опять никто, кроме непосредственных участников, не интересовался делом. И в газеты никаких новых сообщений не проникало.
Наконец, в октябре были получены повестки о лавке в суд на 7 ноября 1908 года. В Екатеринославе недели за две до того открылась канцелярия военного суда в помещении здания арестантских рот на Тюремной площади. Съехались судьи и оба прокурора -- Филимонов и Шевяков. Председатель генерал Лопатин, при первых же обращениях к нему защитников о допущении к обозрению дела, о пропусках к тем обвиняемым, которые были заключены в тюрьме, обнаруживал сильное возбуждение и нередко без всяких внешних поводов терял равновесие. Эти признаки заставили очень насторожиться адвокатов. В самом деле, по закону и на практике, предъявления в суде нового обвинения по 100-й статье как будто не могло быть. Но, с другой стороны, адвокаты знали, что бывает и то, чего не может быть. Всеми средствами они старались узнать от Лопатина, от секретарей, от судей, от их знакомых и вообще в судебных сферах, правда ли, будто существует инструкция главного военного суда в самом судебном заседании предъявить 100-ю и даже 279-ю "висельную" статью. Но здесь все отзывались неведением и явно конспирировали.
Однако обвиняемые не чувствовали за собой такой вины, которая, по их пониманию, могла бы караться смертной казнью, и даже вообще не сознавали за собой никакой сколько-нибудь серьезной вины; они только тяготились долгим состоянием под судом. Поэтому, несмотря на сомнения адвокатов, а в некоторых случаях несмотря на их прямые советы скрыться от суда, несмотря на то, что каждый из них если и не мог скрыться, то, во всяком случае, мог легко, хотя бы на время, уклониться от судебной расправы, они, за исключением очень немногих, пошли на суд.
С раннего утра 7 ноября вся площадь перед зданием арестантских рот была окружена конными и пешими городовыми. Внутри дежурили караульные воинские части. За цепь городовых никого не пускали, кроме обвиняемых, у которых были повестки, свидетелей и защитников, предъявлявших пропуск за подписью самого генерала Лопатина. Обвиняемых, пришедших в суд, обратно уже не пускали, а в заседании суда их окружили тесным кольцом конвойных с шашками наголо. Едва открылось судебное заседание, прокурор Филимонов, по предписанию главного военного суда, сделал заявление об обвинении по 100-й статье Уголовного уложения и 279-й статье XXII кн. Свода военных постановлений. Защитники возражали, доказывая незаконность этого требования; но суд слушал их нетерпеливо. Лопатин обрывал их. Затем он объявил постановление суда о том, что все наличные подсудимые, за исключением одного, обвиняются как мятежники, поднявшие восстание с оружием в руках, с целью учреждения в России демократической республики взамен установленного основными законами самодержавия, и что, в виду тяжести этого обвинения, они все заключаются в тюрьму. Момент был тяжелый и удручающий, но большинство подсудимых и после этого не могли расстаться со своим наивным представлением, будто происходил суд над ними, а не судебная расправа с целью террора, и поэтому не верили в серьезность своего положения. Они отнеслись к этому, как к тяжелой и жестокой формальности, которую необходимо претерпеть, но которая не может причинить им действительного зла.
Совсем другое впечатление произвела в городе новая квалификация обвинения. Кошмар смертных казней с этого момента навис над подсудимыми. Стало понятно, что конспирировали и скрывали предложение главного военного суда только для того, чтобы обвиняемые не разбежались, что им устроили западню, в которой и захлопнули их. Суд как будто спокойно вел свою процедуру: выслушал чтение обвинительного акта, опросил подсудимых, произвел перекличку свидетелей, распределил порядок судебного следствия.
Затем в течение всех сорока дней судебного следствия подсудимые хотя и робели, но старательно вели свою защиту; и перед концом следствия, 6 декабря, в день именин Николая II, они отслужили в тюремной церкви молебен и послали ему поздравительную телеграмму. Этот шаг был инспирирован администрацией тюрьмы. Некоторые из подсудимых тупо и упрямо ухватились за него, видя в нем путь к спасению; большинству же из них этот шаг принес тяжелые моральные страдания: решившись на него под давлением угрозы смертной казни, они чувствовали себя как бы оплеванными и в то же время понимали, что отказ подписать телеграмму вел прямым путем на виселицу. Отказались присоединиться к телеграмме всего девятнадцать человек, из которых семь впоследствии не устояли и после смертного приговора подали ходатайство о помиловании.
Четверо из отказавшихся ходатайствовать имели в момент декабрьской забастовки 1905 года несовершеннолетний возраст, Это избавило их от применения смертной казни.
Остальные восемь человек, как читатель увидит из последующего, погибли но виселице.