После этих показании следствие по существу было закончено. Полные внутренней правды показания Чернецкого так повернули вое дело, что сами подсудимые вполне уверовали в избавление от казни. В перерыве заседания они, забывшись, громко говорили, делясь друг с другом впечатлением от очной ставки, изображали в лицах, как Чернецкий взял Покасанова за плечо, смотрел в глаза и убеждал покаяться. Они радостно улыбались мне, как люди, мимо которых уже прошла смертельная опасность, и так оживились, что звон и лязг их двойных цепей как-то даже радостно наполнял весь зал.
После перерыва начался допрос по очереди всех солдат из конвоя Покасанова. Они выходили один за другим, с укупоренными наглухо душами, и отвечали перед судом наизусть, как робкие ученики на экзамене, о той измышленной "геройской" схватке с арестантами, длившейся около двух часов, рассказ о которой был записан у ротмистра и у судебного следователя. Бессвязно давая свои затверженные показания, они явно страшились суда и наказания и, стоя перед генералом, ждали только возможности поскорее уйти.
А председатель, добиваясь правды, спрашивал каждого, что он делал, когда была перебита половина, три четверти или большая часть арестантов. И все одинаково упорно твердили, что они продолжали драться до конца под командой Покасанова. На все другие вопросы генерала, прокурора и мои свидетели-солдаты отрывисто отвечали только казенными словами:
-- Не могу знать.
-- Никак нет.
Пока так допрашивали, приводили и уводили одного за другим шестнадцать -свидетелей-солдат, прошло часа полтора. И все в рале быстро привыкли к этому однообразному процессу и начали томиться и скучать.
Наконец следствие кончилось. Председатель объявил перерыв до следующего дни. Все встали, и оживленный шум голосов наполнил зал. Я пошел к председателю. По его виду я сразу понял, что ему и судьям дело казалось ясным. В эту сессию это было уже третье страшное дело, из которых два первых прошли благополучно {Дело политического ссыльно-поселенца И. Ф. Рогожина по обвинению в убийстве начальника Тобольской каторжной тюрьмы Богоявленского и дело о бунте в Тобольской каторжной тюрьме No 2, описанные ниже.}. И ясно было, что в этом страшном деле трагедия закончилась двадцатью двумя смертями на этапе, и что в суде, несмотря на все давление на судей со стороны властей, яри этом председателе смертных приговоров не будет.
Чтобы успокоить меня, Кригер громко сказал:
-- Ну, и молодец ваш Чернецкий. Один разъяснил все дело.
И тихо добавил:
-- 279-я статья во всяком случае исключена.
По существу дело было закончено. Кригер и двое судей пехотных полковников, т.-е. три голоса из пяти, уже стояли за оправдание. Двое судей, казачьи полковники, могли требовать от них только какого-нибудь, не очень большого относительно, наказания.
От генерала я пошел к подсудимым, передал свой разговор с председателем.
Вернувшись в номер гостиницы, я застал телеграмму, вызывавшую меня в суд, который должен был заседать в породе Туринске, по обвинению некоего юноши Георгия Руднова по делу о взрыве бомбы в слободе Туринской.
Я опять покатил на бойком сибирском извозчике обратно в военное собрание, советоваться с генералом Кригером, что мне делать, и он посоветовал мне спокойно ехать.
-- Я считаю, что все обстоятельства дела вполне разъяснены. Едва ли речи сторон могут внести что-нибудь новое,-- сказал председатель.
Уезжая в Туринск, я оставил дальнейшую защиту подсудимых тобольскому частному поверенному Василию Николаевичу Пигнатти. Затем отправился прощаться с подсудимыми и просить их разрешения на отъезд. Они были огорчены, но без колебаний отпустили меня, и я уехал на лошадях в Тюмень (264 версты) и затем немедленно в Туринск (еще 170 верст).
Проездом в Тюмени ta получил условленную телеграмму от Пигнатти, что суд оправдал всех девятерых по обвинению в нападении на конвой с целью побега, т.-е. по 279-й статье, и лишь продлил им сроки каторги за то, что, уйдя с этана, они воспользовались этим случаем для побега, а не явились добро" больно к властям для ареста.
Это было сделано очень дипломатично, так как прокурор ни при таких условиях оправдательный приговор не оставил бы без протеста, а главный военный суд в таком случае наверное отменил бы его, и в новом составе суда все девять наверное были бы осуждены на казнь. С другой стороны, этот соглашательский по виду обвинительный приговор по существу являлся оправданием, так как очень мало отягчал положение подсудимых, и без того осужденных по прежним своим приговорам на каторгу без срока или не менее, чем на двадцать лет.
Чтобы не поднимать вопроса о поведении конвоя, прокурор так оке (дипломатично, как и следовало ожидать, оставил приговор генерала Кригера без протеста, и все девять моих подзащитных были спасены.