"Народъ идетъ -- какъ съ кручи бросается" толковали крестьяне, когда стремленіе къ переселенческому движенію въ нашей мѣстности приняло почти эпидемическій характеръ. Но продолжалось это недолго,-- на второй ужъ годъ стали появляться "обратные", возвращавшіеся, большею частью, съ дороги, не дойдя до мѣста, и приносившіе всегда самыя недобрыя вѣсти. Тѣ изъ переселенцевъ, которымъ удалось устроиться на "новыхъ земляхъ", занятые обзаведеніемъ и поглощенные хозяйственными заботами, не баловали своихъ однодеревенцевъ пріятными извѣстіями. Очевидно, имъ было не до переписки. Но тѣ, что возвращались обратно,-- а такихъ, къ сожалѣнію, было большинство,-- значительно окоротили своими разсказами размѣры народныхъ мечтаній о новыхъ земляхъ. "Уралъ", о которомъ никогда никто не имѣлъ опредѣленнаго представленія, изъ обѣтованной земли очень скоро превратился въ представленіяхъ крестьянъ -- въ нѣчто ужасное, отъ чего надо бѣжать. Въ нѣчто такое, куда заманиваютъ людей только шарлатаны и обманщики. Въ самыхъ мрачныхъ краскахъ рисовали теперь этотъ таинственный "Уралъ" тѣ именно изъ переселенцевъ, которые, какъ я уже сказалъ выше, вернулись съ дороги, не видя никакихъ новыхъ земель, не имѣя объ нихъ никакого понятія и не выходя во все время своего путешествія даже изъ предѣловъ внутренней Россіи. Всѣ свѣдѣнія, которыя они почерпали о новыхъ земляхъ, получались ими на пути, отъ "встрѣчныхъ", т. е. иногда отъ такихъ же обратныхъ, какъ и они сами, или же и отъ такихъ, которые могли и въ самомъ дѣлѣ разочароваться въ своихъ мечтаніяхъ, которые были на новыхъ земляхъ, видѣли неурядицы, попробовали канцелярской волокиты и беззащитности. Но вообще, какъ въ началѣ движенія, слухи о благодатныхъ новыхъ мѣстахъ возбуждали народъ къ переселенію, такъ -- годъ или два спустя -- тотъ же народъ разочаровывался въ своихъ фантазіяхъ также, главнымъ образомъ, при помощи слуховъ. Но, разочаровываясь въ надеждѣ поправить свои дѣла помощью переселеній, они, однако жъ, не покидали мысли о поправленіи дѣлъ и изобрѣтали новыя фантазіи.
Въ с. Черногоровкѣ мнѣ встрѣтился одинъ изъ вернувшихся переселенцевъ.
-- Что-жъ это ты назадъ-то?-- спросилъ я его.
-- Большую ошибку дали! Такую дали ошибку -- въ вѣкъ не развязаться!.. Чего вздумали! Того вздумали, что вотъ теперь я и дома не имѣю,-- продалъ его, какъ уходилъ; и хлѣба у меня нѣтъ, и годъ даромъ у меня пропалъ, и задолжалъ я, гдѣ только можно, запутался -- а все-таки я Господу Богу возношу мою благодарность и до вѣку буду благодарить, что сподобилъ онъ меня домой воротиться! Дома я -- слава тебѣ, Господи!
-- Вы что же -- до самыхъ "мѣстъ"доходили?
-- Нѣтъ! Сподобилъ Господь на дорогѣ добрыхъ людей встрѣтить, не далъ пропасть! Встрѣтились люди, идутъ обратно, разсказали -- "земля тамъ негодная, воды нѣту, жара смертельная, а звѣрья всякаго тьма!.."
-- А вѣдь въ письмахъ-то другое писано?
-- Чего тамъ письма!.. Это все, чтобы самимъ назадъ возвратиться... Письмами заманятъ, затащатъ туда, а тамъ и плачутся -- "отвезите назадъ". Нашего брата кто не обманетъ...
-- Далеко ли вы дошли?
-- Да передъ Оренбургомъ, на двадцать на восьмой верстѣ, насъ добрые люди-то встрѣтили, разговорили... Какъ они думки-то наши разбили,-- мы и не знаемъ, куда идти... Пошли въ Оренбургъ, посылали людей къ губернатору, земли просили.. Три раза просили -- отказано.-- "Земли, говорятъ, нѣту, а арендуйте участки у владѣльцевъ и живите..." А у насъ и денегъ-то не было ужъ ни копѣечки..
-- Такъ всѣ и вернулись?
-- Гдѣ всѣ! Разбрелись, какъ мухи. Намъ еще раньше люди говорили:-- "Разбредетесь вы, говорятъ, какъ мухи, растеряетесь невѣдомо гдѣ!.." А мы не вѣрили -- какъ можно! Всѣ, молъ, 58 семей въ одно мѣсто безпремѣнно сядемъ. А, однако, на самомъ-то дѣлѣ и вышло, что разбрелись... Какъ перешли Волгу, такъ и пошло: то одинъ отстанетъ, то другой,-- и что дальше, то больше подводъ стало отставать... Поразспроситъ встрѣчнаго съ Урала, испугается и отстанетъ... Такъ всѣ и расползлись, измаялись, разорились. Какъ туда шли, по 80 к. за паромъ черезъ Волгу съ подводы платили, а оттуда ужъ Христовымъ именемъ перевезли... Ошибка, однимъ словомъ, вотъ какая,-- въ вѣкъ не изжить! Хоть живы-то воротились -- и то слава тебѣ, Господи!
Черезъ день, черезъ два встрѣчаю и другого такого же горемыку; почти слово-въ-слово разсказалъ онъ мнѣ то же, что и первый, но закончилъ свой разсказъ не только благодарностью Богу за счастіе возвращенія домой, а присовокупилъ къ нему нѣкоторое собственное соображеніе.
-- Что намъ на Уралъ шляться! Не надо намъ этого... Это только одно разоренье. А думаемъ мы, что и здѣсь Господь надъ нами смилуется...
-- Какимъ образомъ?
-- А сказываютъ такъ, что будетъ на арендаторскія земли не семьдесятъ пять копѣекъ налогу, какъ теперь, а по десять рублей на десятину... Вотъ тогда арендаторы-то и должны бросать земли, а мы ихъ подберемъ!
-- Вздоръ все это! Болтовня пустая!
-- Болтовня!.. Нѣтъ, ужъ это не такъ! Какъ только о чемъ въ народѣ заговорятъ,-- оно хоть сначала и кажется, что вздоръ, чепуха,-- а потомъ рано ли, поздно ли, а ужъ выйдетъ точно такъ, какъ говорено... Болтовня! Никто вѣдь не вѣрилъ, что крестьянъ-то освободятъ? Анъ вотъ освободили... И про машину тоже... Нѣтъ! Ужъ пошла молва -- такъ оно будетъ!
Я, быть можетъ, не обратилъ бы вниманія на эти разсужденія, если бы черезъ нѣсколько дней мнѣ не пришлось имѣть еще болѣе интереснаго разговора съ однимъ крестьяниномъ.
Я ѣхалъ на пароходѣ по Днѣпру. Большинство пассажировъ 3-го класса состояло изъ крестьянъ, возвращавшихся домой послѣ окончанія работъ по "сплаву". Между ними обращалъ на себя особенное вниманіе какой-то очень оригинальный человѣчекъ, видимо не принадлежавшій къ сплавщикамъ. Останавливало вниманіе его лицо -- до того доброе, что его нельзя было не отличить среди множества лицъ пароходной толпы. Добродушнѣйшая улыбка не переставала освѣщать его доброе, ласковое лицо, кажется, ни на одну минуту. Онъ такъ хорошо смотрѣлъ на всѣхъ и каждаго, что, кажется, хотѣлъ сказать:-- "Чѣмъ бы мнѣ услужить тебѣ, добрый человѣкъ?" Меня тянуло поговорить съ нимъ, для чего я и сѣлъ близко около него. И раньше, чѣмъ я собрался сказать ему что-нибудь, онъ уже самъ спрашивалъ меня:
-- Далеко ли ѣдете, господинъ?
-- До Гомеля!-- отвѣтилъ я...
-- До Гомеля? Вотъ и я также!-- обрадовался онъ почему-то.-- Я цегельникъ, цеглы дѣлаю. Работалъ я здѣсь въ Екатеринославской губ. у одного помѣщика, почетнаго мирового судьи. А теперь кончилъ тамъ работу... Слава Богу, заработалъ и ѣду домой, отдохну!..
Онъ все это высказалъ такъ мило, что невольно передалъ мнѣ частицу своей радости по случаю хорошаго заработка и радостной возможности воротиться домой.
Разговорились. Между прочимъ, я спросилъ его и о крестьянахъ той деревни, гдѣ онъ работалъ.
-- Бѣдно живетъ тамъ народъ! очень бѣдно живетъ!' Земли мало, народъ работаетъ-работаетъ, а толку нѣтъ, жить нельзя... Бѣдствуетъ народъ, бѣдствуетъ!-- закончилъ онъ со вздохомъ.
-- А не переселяются на "Уралъ?" -- спросилъ я.
-- На Уралъ... Это, значитъ, на "новыя земли?.." Какъ же, ѣдутъ, ѣдутъ! Да вѣдь этимъ горю не пособишь!.. Тутъ дѣло безъ "нехорошаго" не обойдется!-- закончилъ онъ вдругъ энергично.
-- Т. е. какъ безъ "нехорошаго?" -- спросилъ я съ нѣкоторымъ удивленіемъ.
-- А такъ: непріятности будутъ всякія! Безъ этого, вотъ увидите, дѣло не обойдется... Ужъ очень неправильно все идетъ. Вотъ, примѣрно, у мирового судьи, гдѣ я жилъ,-- онъ почетный мировой судья уже 25 лѣтъ, съ самаго положенія,-- у него 1.500 десят. земли, онъ одинъ владѣетъ этимъ, а на цѣлую слободу -- тамъ, можетъ быть, 500 душъ -- тоже столько же земли, а можетъ -- еще меньше. Ну, вотъ и судите сами!
-- Да изъ-за чего же могутъ быть непріятности? И съ кѣмъ?
-- Да съ кѣмъ -- съ помѣщиками заведутъ... Землю будутъ рвать! Такъ не можетъ остаться: неправильно,
-- Это справедливо,-- подтвердилъ со вздохомъ, сидѣвшій неподалеку и все время внимательно прислушивавшійся къ разговору крестьянинъ.
-- Развѣ что,-- продолжалъ послѣ нѣкотораго раздумья мой собесѣдникъ:-- развѣ прибавятъ налогу на арендаторскія земли. Слухъ идетъ, что налогъ будетъ большой, сами побросаютъ! Тогда другое дѣло, тогда все обойдется хорошо!
Самымъ рѣшительнымъ образомъ я доказывалъ полную безсмыслицу такого слуха. Но собесѣдникъ мой рѣшительно не вѣрилъ ни одному моему доводу.
-- Нѣтъ, не говорите!-- стоялъ онъ на своемъ.-- По всему видно, что дѣло къ тому идетъ. Вы видѣли новыя бумажки?
-- Видѣлъ.
-- И двадцатьпятныя, и десятки,-- все новыя. А зачѣмъ это дѣлается? Вотъ вы не знаете, а я за вѣрное слыхалъ, отчего теперь будутъ бумажки разныхъ сортовъ: для арендаторовъ однѣ, для мужиковъ другія, а для евреевъ третьи,-- все разныя. И чтобъ не мѣнялись деньгами: всякій чтобъ при себѣ свои деньги имѣлъ, а другія не принималъ, будто и не деньги. Вотъ тогда мужикамъ нельзя будетъ работать по найму: имъ нельзя будетъ разсчитываться, потому что арендаторскія деньги для мужика все одно, что простая щепка. А безъ мужика какъ же арендаторъ будетъ землю держать? Что онъ съ нею будетъ дѣлать? Вотъ онъ ее и броситъ! Хе-хе-хе!..
И онъ радостно и добродушно разсмѣялся.
Такіе и еще болѣе оригинальные толки "насчетъ земли" мнѣ приходилось слышать въ разныхъ мѣстахъ отъ крестьянъ десятки разъ,-- но все это было нѣсколько лѣтъ тому назадъ. Съ тѣхъ поръ, какъ началось у насъ переселенческое движеніе, всѣ эти толки и легенды о землѣ какъ-то вдругъ исчезли. Ихъ не только не было слышно, но даже воспоминаніе о нихъ возбуждало у крестьянъ насмѣшку, какъ надъ пустыми бреднями. Однако миновали и дни увлеченія переселеніемъ, не оправдавшимъ народныхъ ожиданій,-- и опять стали оживать безконечныя по своимъ варіаціямъ фантастическія легенды и слухи "о землѣ", которую "царь отберетъ у помѣщиковъ и отдастъ крестьянамъ..."
1889