Покончив с визитацией больных, приехав домой и отобедав, я только что собирался прикурнуть, как лакей мой доложил мне о прибытии любимого курьера моего гениального друга Путилина. Я поспешно вышел в переднюю.
-- В чем дело, дружище?
-- Письмо к вам от его превосходительства Ивана Дмитриевича.
Он протянул мне знакомый конверт.
-- Что-нибудь случилось важное? -- спросил я, поспешно распечатывая конверт.
-- Случай, можно сказать, господин доктор, необыкновенный...
Но я не слушал его, весь погрузившись в чтение записки.
"Доктор, приезжай немедленно. Торопись, ибо я не могу из-за тебя находиться черезчур долго в страшном соседстве.
Твой Путилин".
-- Что такое? -- начал было я, но, махнув рукой и зная любимый загадочный стиль моего друга, наскоро надел пальто и помчался в сыскное к моему другу.
Курьер на своей неизменной тележке-тарантасе следовал за мной.
В сыскном, когда я туда приехал, я заметил на лицах служащих испуг, растерянность.
"Что такое случилось?" -- мозжила меня мысль. Я быстро прошел знакомой дорогой в служебный кабинет Путилина, порывисто распахнул дверь.
-- Ради Бога, Иван Дмитриевич, что такое?
Путилин, отдававший приказания своему помощнику, обернулся ко мне.
-- А, это ты, доктор?..
-- Как видишь.
-- Так вот, не можешь ли ты оказать помощь этому несчастному господину?
И он сделал знак по направлению дивана. На нем, свесившись мешком, полулежал, полусидел молодой щеголь в бобровой бекеши, с лицом сине-бледным, с таким лицом, на котором мы, врачи, безошибочно различаем печать смерти.
-- Дайте знать, Виноградов, прокурору, судебному следователю и нашему врачу.
-- Сию минуту, Иван Дмитриевич.
Пока они говорили, я приступил к господину. Но лишь только я раскрыл его бекеш, как волна крови вырвалась и залила диван. Брызги крови ударили в мое склонившееся лицо. Голова господина зашаталась и свесилась еще ниже.
-- Ну? -- спросил Путилин.
-- Да ведь он мертв. Это труп! -- воскликнул я, неприятно пораженный тяжелым зрелищем.
-- Ты исследовал?
Я открыл его глаза... Веки были свинцовые, зрачок -- мертво остекленевший.
-- Когда, приблизительно, наступила смерть, доктор?
-- Сейчас, до подробного осмотра, это трудно определить, но судя по сокращению глазных нервов, можно думать, что не так давно. Часа два, полтора.
Помощник вышел отдавать распоряжения.
-- Откуда у тебя появился этот несчастный?
-- A-а, это крайне загадочная история. Видишь ли, минут сорок тому назад ко мне вбежал испуганный агент-дежурный и заявил, что на лестнице лежит тело какого-то господина... Я бросился туда и увидел этого господина. Думая, что он еще жив, я велел перенести его ко мне в кабинет. Но, увы, это был, как ты видишь, труп.
-- Но как он попал на лестницу вашего сыскного отделения?
-- Этого никто не знает, доктор. Один из недавно прибывших агентов, правда, видел, что какая-то карета, запряженная отличными лошадьми, остановилась у подъезда сыскного. Но, занятый другим делом, он не обратил ни малейшего внимания на это обстоятельство. Мало ли кто останавливается у нас в каретах?
-- Ужасная рана! -- вырвалось у меня. -- Пуля попала, очевидно, в сердечную сумку. Смотри, какая масса крови!
-- Ну и годок! -- печально произнес Путилин. -- Преступление за преступлением... Я начинаю думать, что криминальный Петербург скоро заткнет за пояс Лондон и Париж.
Не скажу, чтобы присутствие страшного посетителя-гостя было особенно приятно. Его открытые глаза, в которых застыл ужас предсмертных мук, были прямо устремлены на нас.
-- Теперь ты понял, доктор, почему я тебя торопил?
-- Да.
-- Откровенно говоря, мне не особенно улыбается мысль затягивать визит неожиданного гостя.
Путилин посмотрел на часы.
-- Они сейчас прибудут. Ну а пока скажи, каково твое мнение: убийство это или самоубийство.
Я еще раз сделал поверхностный осмотр трупа и ответил:
-- Мне кажется, что самоубийство. В это место, то есть в сердце, очень редко целятся убийцы. Висок и сердце -- это прицел тех, кто добровольно кончает жизнь.
-- Браво, доктор, кажется, ты на этот раз не ошибся!
В кабинет входили спешной походкой представители власти.
-- Что случилось, Иван Дмитриевич? У вас в кабинете? -- здороваясь, спросил прокурор.
-- Перенесен с лестницы. Ну, господа, приступайте.
Началась тяжелая, длительная процедура. Мой коллега совместно со мной осматривал труп. Путилин стоял рядом с судебным следователем, не сводя взора с трупа. Вдруг он быстро наклонился над ним.
-- Что это вы так пристально разглядываете, ваше превосходительство? -- спросил судебный следователь.
-- Мел на жилете и на сюртуке самоубийцы, -- ответил Путилин.
-- Самоубийцы?.. А разве вы уверены, что это -- самоубийство?
-- А вот, не угодно ли, -- усмехнулся Путилин, подавая тому листок бумаги, вынутый им из бобровой шапки мертвого человека.
Он протянул его следователю.
Тот громко прочел:
-- "Сегодня -- моя последняя ставка. Если она будет бита -- я застрелюсь. Я проиграл все, что имел, и даже чужое... А. Г.".
-- Ну вот и разгадка всей таинственности! -- нервно рассмеялся Путилин.
Следователь и прокурор были озадачены.
-- Значит, игра? Неудачная?
-- Как видите, господа. Очевидно, ставка, последняя ставка этого господина была бита.
И он указал рукой на труп молодого человека.
-- Да, но остается вопрос, кто этот господин... где он ставил свою финальную карту? -- глубокомысленно изрек следователь, злясь на то, что Путилин по обыкновению первый пролил свет на загадочное происшествие.
-- А это уж наш дорогой Иван Дмитриевич узнает. Ему и книги в руки, -- облегченно вздохнул прокурор, радуясь упрощению дела.
-- Но как вы предполагаете, ваше превосходительство: каким образом труп самоубийцы мог очутиться на лестнице сыскного отделения? -- задал вопрос судебный следователь.
Путилин, низко склонившийся над трупом и исследовавший пальцы самоубийцы, выпрямился.
-- Я оставляю за собой право ответить на этот вопрос позже, -- сухо отрезал он. -- Если бы сложные дела объяснялись и решались в полчаса, тогда... тогда, наверное, мы с вами, господин следователь, не были бы нужны русскому правосудию. Тогда вахтеры и курьеры могли бы исполнять обязанности следователей и начальников сыскной полиции...
Предварительное следствие было окончено. Труп увезли в анатомическое отделение Военной медико-хирургической академии.
-- Вся надежда на вас, ваше превосходительство, -- прощаясь, произнес прокурор.
-- А отчего же не на господина судебного следователя? -- иронически спросил Путилин.
Когда мы остались одни, я осторожно задал вопрос моему великому другу:
-- Отчего ты, Иван Дмитриевич, так демонстративно-сурово и насмешливо отнесся к судебному следователю?
Путилин сделал досадливый жест рукой.
-- Ах, оставь, доктор... Этот господин, едва соскочивший со скамьи привилегированного учебного заведения, ни бельмеса не понимает в настоящем, живом деле сыска, несколько раз язвительно пробовал "утирать мне нос". Моя слава стала ему колом поперек горла. Посмотрим, что он-то сделает.
Прошло несколько секунд, минут.
Путилин, погрузившийся в раздумье, вдруг стремительно вскочил.
-- Что с тобой? -- испуганно вырвалось у меня.
-- Я... я вывожу мою "кривую", любезный доктор. Поезжай домой. А впрочем... скажи: ты играешь в карты? Ты помнишь штоссе, банчек?
-- Ну да... Помню... Знаю, -- удивился я страшно.
-- Так давай с тобой сыграем...
Он подошел к шкафчику и вынул оттуда колоду карт.
-- Только вдвоем играть-то скучно... Не раздобыть ли нам третьего партнера?
Путилин позвал помощника и что-то тихо начал ему шептать.
-- Хорошо, Иван Дмитриевич.