В Энской столичной церкви заканчивались спешные приготовления к богатому венчанию. Одни служители расстилали нарядный, но уже значительно потертый ковер, другие устанавливали аналой, осматривали паникадило, люстры, смахивали пыль, что-то чистили тряпками.
-- Старайся, Егор, сегодня, кажись, нам хорошо перепадет! -- вполголоса говорил один сторож другому.
-- Нешто очень уж богатые?
-- Чего богаче: миллионы венчаться будут.
-- Как так миллионы? -- глупо переспросил служитель.
-- А так: невеста -- первейшая богачиха, единственная дочка купца первой гильдии Сметанина, жених -- тоже страшный богач будет, сын купца Русанова. Вот и выходит, что миллионы на миллионы пойдут!
-- Ой ли!
-- Дурак, правду говорю.
Это известие окрылило Егора. Мысль о щедрых чаевых утроила его старание, и он с каким-то зверским удовольствием плевал на тряпку и обтирал ею перила и карнизы иконостасов.
На клиросе -- справа и слева -- уже толпились певчие в парадном одеянии.
Регент особенно суетился и волновался.
-- Вы, Колюченко, кажется, опять уже того? Успели уж! Насвистались? Эх, что с вами и делать!... Сегодня ведь трудный концерт предстоит...
В голосе регента слышалась укоризна.
-- Не беспокойтесь, Иван Елпамидонтович, как известно вам, октаве необходимо подкрепление. Какая же мыслима октава без водки! Конфуз один выйдет... А я вот как гряну:
"Гря-а-ди, гряди, голубица-а-а!..."
И он грянул действительно так, что у регента выпал из рук камертон, а долговязый сторож вздрогнул и чуть не изрек ругательство.
-- Эх ведь, как его пробирает!
Тенора, дисканты, альты пробовали "верхи" по тону.
В церкви были уже и батюшка, и отец диакон.
-- Хорошая свадьба! -- убежденно крякал отец диакон,
-- Душеспасительная... -- соглашался батюшка.
Кое-кто из публики, толпившейся около церкви, проник во внутренность ее.
Это поставило в тупик церковный причт.
-- Как отнестись к сему? Пускать народ, жадный до таких зрелищ, в церковь или не пускать?
-- Распоряжений особых не было... Стало быть -- можно... -- решил батюшка. -- Как в храм Божий не пускать публику?
-- Эх! -- злобно и сокрушенно ворчали сторожа, взирая на "любопытных", наполняющих храм. -- И что это они прутся?
-- Ну, вы, почтенные, не лезьте, не толпитесь, не закрывайте проходу... Не для вас, чай, ковер разостлали! Становитесь в сторонку!
-- Известно дело, не для нас... Где нам на бархатных коврах стоять... -- шипели достославные "цикорки", обожающие лицезрение богатых венчаний. -- А храм-то, чай, не для одних-то толстосумов...
-- Ну, ну, ладна... Не прохлаждайтесь, а, пожалуйста, в сторонку! -- окрысивались сторожа.
В церковь уже начали съезжаться приглашенные на церемонию венчания. То и дело подкатывали экипажи, все -- собственные, из которых выходили представители и представительницы именитого петербургского купечества, разодетые в шелка, бархаты, сверкающие массой драгоценных камней.
-- Гляди... гляди... Ишь, как сияет!... -- доносилось из толпы.
-- Чего им не сиять при эдаких деньжищах...
-- А что, жених-то еще не приехал, миленькие?
-- Нет. Сейчас, должно, прибудет... А ты что: перехватить его у невесты хочешь, тетка?
В толпе, запрудившей собою место перед церковью, паперть и сени ее, прокатывается здоровый, веселый смех.
-- Тьфу, тьфу! -- плюется, негодует "тетка". -- Во-первых, какая я тебе тетка, а потом от живого мужа нешто можно за другого выходить?
-- А небось хотела бы за такого миллионщика пойти? -- не унимается досужий балагур-зубоскал. -- Эх, жалко, что ты замужняя: беспременно влюбился бы в тебя жених.
Кругом смех усиливается... "Тетка" в пылу благородного негодования и оскорбленной гордости начинает уже ругаться.
-- Господа! Потише, без безобразий! -- решительно изрекает будочник, следящий за порядком перед церковью. -- Потеснитесь! Не прите!
Экипажи, привезшие своих богатых владельцев, отъезжали в сторону.
Сквозь узкий проход между двух стен толпы-публики проходила нарядная вереница свадебных гостей.
Церковный староста, видя, что любопытных прибывает все более и более, крикнул сторожам:
-- Протяните канаты! Живо, живо!
-- Па-а-ди! Берегись! -- доносились громкие, жирные окрики чудовищно толстых кучеров.
-- Ах, милушки, уж не жених ли?
-- И то как будто...
-- Чего вы врете, какой это жених...
Шумит, волнуется, жужжит, судачит и злословит толпа.
-- Едет! Едет! -- прокатилось в ней волной. Действительно, из роскошной кареты вышел жених, окруженный щегольскими шаферами под руку с посаженым отцом.
-- Ах, молодой, красивый!... -- заволновалась толпа.
-- И такой миллионщик!...
В церкви уже зажжены люстры, паникадило, вся она сверкает морем огня. Блеск свечей переливается радужным светом в бриллиантах нарядных дам и девиц богатого купеческого царства.
Теперь началось ожидание невесты. Любопытство и нетерпение толпы достигло крайнего напряжения.