Почти одновременно к церкви подъехали две кареты, запряженные дивными рысаками.
Из первой кареты вышла невеста, окруженная "подругами", вторая карета отъехала в сторону.
Те, кто ожидал прибытия невесты, чтобы посмотреть, какова она, были жестоко разочарованы: из-за плотного шелкового тюля-газа фаты лица совсем не было видно. К тому же невеста не отнимала от лица кружевного платка.
-- Что это она так закрылась?
-- Стыдится, может...
-- Да чего ей стыдиться-то? Говорят, красавица писаная. Сопутствуемая посаженой матерью, рыхлой купчихой в богатейшем наряде, невеста вошла в храм.
Навстречу ей спешил жених, кудрявый молодой человек во фраке с глупой бараньей физиономией.
-- Дорогая... -- тихо шепнул он ей.
-- Гря-а-ди, гряди, голубица! -- грянул хор приветственный концерт.
На одну секунду невеста остановилась, вздрогнула, словно страшась идти дальше, но потом, очевидно, взяв себя в руки, она -- под руку с женихом -- направилась к аналою.
-- Что это она платок держит у лица? Плачет, что ли?
-- А как же не плакать: последний девичий денек, чай.
Сотни глаз, жадных, любопытных, устремлены на пару, которую сейчас будут венчать.
Священник, мягко, ласково улыбаясь, встречает жениха и невесту, устанавливает их у аналоя. Шафера занимают свои места за женихом и невестой. Заливаются тенора, гудит октава.
"Гря-а-ди, гряди, голубица..."
-- Как она волнуется!
-- Зато как ликующе весел и победоносен жених!
Венчание началось.
Но не успел еще священник произнести несколько слов, как вдруг церковь огласилась безумно-страшным криком жениха:
-- Ай! Господи, что это?
Храм вздрогнул. Все, как один человек, направили свои взоры на венчающихся, и то, что они увидели, заставило и их испустить возгласы, полные не меньшего страха:
-- Глядите! Глядите! Что это такое?
Невеста стояла, откинув с лица венчальную фату.
-- Усы! Мужчина!
Батюшка отшатнулся. Жених окаменел.
На лице невесты красовались весьма изрядные усы!
-- Что это... кто это? -- бормотал жених, бледный как полотно, с выпученными глазами.
-- Что такое? Что случилось?
-- Мужчина... усы... невесту подменили...
Пользуясь общей паникой, вернее, общим оцепенением, невеста с усами быстро направилась к выходу.
В "сенях" храма к ней бросилась высокая мужская фигура, закутанная в широкий плащ, и схватила невесту на руки.
-- Скорее! Моя! Моя! -- прозвучал громкий, ликующий голос. Все, как бараны, шарахнулись в сторону.
Держа невесту на руках, похититель выскочил на паперть, сбежал по ступенькам и крикнул:
-- Семен, давай!
Карета лихо подкатила и, когда в ней скрылся похититель со своей добычей, быстро понеслась и скрылась за углом следующей улицы.
-- Держи! Держи! -- раздался чей-то испуганный крик.
То, что произошло затем в церкви и перед ней, не поддается описанию.
Когда миг столбняка, овладевшего всеми, прошел, начались сцены, сделавшие бы честь любой трескучей мелодраме.
-- Что же это такое? -- дрожащим голосом спросил донельзя пораженный священник, обращаясь к жениху, которого уже окружала толпа родственников и знакомых, как его, так и его невесты.
Тот бессмысленно хватался руками за голову.
-- Ничего... ничего не понимаю... не знаю.
И бросился вдруг к посаженой матери невесты.
-- Как же это так? Кого вы привезли?!
За ним наступал и его посаженый отец:
-- Стыд! Позор! Бесчестие! Кого вы привезли, матушка?
-- Как кого? Глашеньку Сметанину... -- лепетала обезумевшая от всего происшедшего посаженая мать.
-- Это с усами-то?... Это у Глашеньки в одну ночь усы выросли?! Да это бунт, заговор.
Купчиха, посаженая мать, сомлела и опрокинулась навзничь.
Ее подхватили. Это еще более усилило общую панику.
-- К родителям невесты!
-- Дать знать полиции!
-- Вот так история! Невесту с усами выкрали!
Жених ломал в отчаянии руки и громко плакал. Его утешали шафера, родственники, знакомые.
-- Да в чем дело? Как же так могло это произойти? Таких чудес еще не бывало!
-- А я почем знаю, я откуда знаю? -- захлебывался злосчастный жених с бараньим лицом. -- Осрамили, ославили!...
-- Да откуда же у нее усы выросли?
-- Наваждение... Диавольское наваждение и искушение. Может, это и не невеста, а оборотень?
-- Так зачем же этого оборотня стали похищать?
-- Скандал! Скандал! На какую свадьбу нас пригласили?
-- Н-да... можно сказать: красивенькая история!... Батюшка уныло смотрел на диакона.
-- Тридцать пять лет священствую, а такого чуда не видывал... -- сокрушенно бормотал он.
-- Что говорить: "душеспасительная" свадьба, отец Александр, как вы соизволили ее назвать... -- насмешливо отвечал диакон.
На клиросе шло не меньшее волнение.
-- Вот так "голубица"! -- ужасной октавой гремел бас. -- У этой голубицы усы чуть-чуть поменьше моих. А еще регент говорил: и зачем это вы, Колюченко, насосались винищем? А ежели я предчувствовал, может, сие церковное поношение? А? Иван Елпамидонтович, как же вы полагаете: прав был я или нет, взявши подкрепление загодя?
Регент только руками разводил.
-- Ну-ну... Пропала мзда за концертное пение... Живо обсуждали происшедшее и перед церковью.
-- Невесту украли! Вот так фунт изюму с кисточкой!
-- Слышь, паря: у невесты под венцом усы выросли!
-- Ври больше...
-- А ей-Богу! Усы -- во какие!
-- А как это он ее ловко, братцы, слямзил! Молодчина!
-- Это по-нашенски: орел!
-- Матушки! Святители! -- шамкала какая-то ветхая старушка с костылем. -- Неужто правда? А где ж у ней, у поганой, усы-то выросли?
-- На губе, бабушка, на губе!... -- с хохотом отвечали ей голоса зубоскалов.
Паника росла, увеличивалась.
К вечеру весь Петербург кричал о необыкновенном приключении с венчанием двух отпрысков известнейших миллионеров-купцов. Стоустая молва, конечно, разукрасила все это, и многие невесты-девицы со страхом бросались к зеркалу:
-- Господи помилуй, уж не выросли ли и у меня усы?