Скромный служитель алтаря приветствует вас, сын мой. Исповедь -- великое дело... -- ласково проговорил тучный, упитанный настоятель-ксендз... N-ского варшавского костела, когда перед ним за исповедательными ширмами предстала высокая, стройная фигура молодого красавца графа Болеслава Ржевусского, сына местного магната. -- Облегчите свою душу чистосердечным покаянием.
-- Я прихожу к вам, отец мой, в последний раз... -- несколько неуверенно начал молодой граф.
-- Почему в последний раз?
-- Потому что я люблю и скоро собираюсь жениться.
-- Но разве женатые не исповедуются, сын мой? -- удивленно вырвалось у служителя католической церкви.
-- Вы не дали мне докончить. Я люблю русскую, я собираюсь жениться на православной.
Лицо ксендза как-то сразу потемнело и сделалось угрюмо-суровым.
-- Что ж... -- усмехнулся он. -- Таких случаев, к прискорбию, немало... Это -- дело вкуса и известного влечения. Но, конечно, вы сами будете пребывать в лоне святой католической церкви?
Молодой граф отрицательно покачал головой.
-- Нет... -- твердо произнес он.
-- Как?! Вы...
Ксендз-исповедник даже отшатнулся, отпрянул от молодого человека.
-- Я перехожу в православие. Родители моей невесты ставят непременным условием нашего брака мой переход из католичества в православие.
-- И вы? -- сурово, гневно спросил один из верных слуг ордена Игнатия Лойолы {Т. е. ордена иезуитов. Игнатии Лойола (1491? -- 1556) был его основателем.}.
-- И я принял это условие.
Какие-то хриплые звуки вырвались из груди духовника-иезуита.
-- Я... я не верю своим ушам... Я не хочу, не могу этому верить, вы шутите...
-- На исповеди не шутят, отец мой... -- серьезно ответил молодой граф.
-- Вы, вы -- единственный отпрыск высокочтимого рода Ржевусских, самых пламенных и верующих католиков, переходите в иную, чужую веру?
-- Чужая вера? Что это за странное определение, отец мой? Разве Бог -- не один и тот же? Разве есть специально православный Христос и специально католический Христос.
-- Не смешивайте Господа с церковью! -- гневно прошептал исповедник.
-- Я вот именно и не смешиваю, это делаете вы, разделившие Христа на разные алтари разных церквей... -- в тон ему ответил взволнованно граф.
-- Берегитесь! Вы богохульствуете.
Глаза фанатика-ксендза загорелись бешеным огнем.
-- Я? Вы ошибаетесь. Если бы я переходил в магометанство или в иудейство -- я мог бы понять взрыв вашего негодования, вашей духовной скорби. Но я перехожу в ту веру, которая высоко чтит Бога Христа. Что же это вас так устрашает, отец мой?
-- Вы переходите в веру тех, которые являются врагами нашего народа, ваших отцов, матерей, сестер и братьев.
-- Позвольте, отец мой, вы затрагиваете уже ту область, которая менее всего может касаться вопроса веры, религии: вы переходите на политику. Но разве это уместно здесь, в храме, на исповеди, перед святым Распятием? Или католическое духовенство отлично совмещает в себе служение политическим интригам со служением Богу?
Лицо ксендза стало багрово-красным.
-- Еще раз повторяю вам: берегитесь! Вы начинаете издеваться над священнослужителями католической церкви. Вы с ума сошли! О, я узнаю в этом проклятое влияние православных изуверов... Сколько вы получили наставлений от их попов?...
-- Мне стыдно за вас, отец мой... -- отчеканил молодой граф. -- Вы -- слуга Милосердного Бога -- позволяете себе предавать проклятию в святом месте таких же правоверных христиан, таких же христианских священнослужителей, как и вы сами.
-- О, подлый орден Игнатия Лойолы живуч! Вы -- оптом и в розницу торгующие Богом -- вы остаетесь верны проклятому, вовсе не христианскому, завету: "Цель оправдывает средства". И вы, славшие людей на костер ad majorem Dei glorian (для вящей славы Бога), действительно не брезгуете никакими средствами. Я не ребенок, отец мой... Мне отлично известны проделки католического духовенства, менее всего думающего о догмах христианского евангелия. Прощайте. Я ухожу отсюда примиренным с Богом, но не с вами.
И, поклонившись, граф повернулся, чтобы выйти из исповедальни. Секунду ксендз-исповедник стоял пораженный, словно оглушенный... Потом он вздрогнул и резко крикнул:
-- Стойте, граф! Я вас предупреждаю, что сегодня же я сообщу об этом вашему отцу. Посмотрим, как отнесется он к вашему ренегатству.
-- Вы сообщите? Но разве духовник имеет право рассказывать кому бы то ни было о том, что ему говорилось на духу?
-- Для спасения погибающей души... для торжества церкви... -- залепетал ксендз-иезуит.
Молодой граф рассмеялся.
-- Ну, разве я не прав, когда только что сказал, что у вас -- "цель оправдывает средства"? Вы вот готовы быть клятвопреступником, дабы выслужиться перед вашим орденом, а заодно... и перед знатным, богатым магнатом.
-- Погодите, стойте! -- исступленно схватил за руку графа верный прислужник католической церкви. -- Я умоляю вас именем Бога отказаться от этого безумного решения!
-- Нет! -- резко ответил Ржевусский.
-- Но вы забываете одно, что Бог иногда очень сурово карает вероотступников. Знаете ли вы это, безумец? -- свистящим шепотом пронеслось по исповедальне.
Глаза ксендза сверкали. Что-то молчаливо-угрожающее было видно в этом сверкании, было слышно в этом шепоте.
-- А-а... -- отшатнулся от него молодой граф. -- Я вас понимаю, святой отец: вы грозите мне местью не Бога, а местью его служителей? Что ж, я и этого не боюсь... Работайте, старайтесь, но не забывайте, что теперь -- не средние века, что ужасы святой Инквизиции отошли в область мрачных, отвратительных преданий. Прощайте!...