Шествие открывал престарелый патер-иезуит с распятием в руках. За ним, поддерживаемый двумя черными сутанами, шел осужденный граф. Теперь он не кричал, не сопротивлялся: предсмертный ужас овладел им. Сознание как-то совсем покинуло его.
Когда процессия поравнялась с той таинственной комнатой-судилищем, где был произнесен смертный приговор, из нее вышла новая процессия, которую возглавлял "его эминенция". У всех в руках были зажженные свечи.
При виде новых лиц граф Ржевусский словно пришел в себя.
С раздирающим криком он рванулся из рук державших его иезуитов.
-- Во имя Бога, спасите меня! Пощадите меня!
-- Вы призываете Бога?... С каких пор вы, еретически поносивший Христа и Святую церковь, уверовали в него? -- раздался резкий, суровый голос.
-- Неправда!... Неправда! Клянусь крестом, я не поносил ни Бога, ни Святую церковь.
-- Вы лжете! Вы говорили, что служители католической церкви, отцы-иезуиты, торгуют Христом оптом и в розницу.
-- Но разве иезуиты равносильны Христу? -- с отчаянием закричал граф.
-- Вот видите: вы поносите тех, которые служат Его Величию... Довольно. В этом мире уста ваши не будут больше произносить хулы. Вы предстанете сейчас на суд Его самого.
По знаку, поданному старшим духовным лицом, мрачные своды страшного коридора огласились пением процессии.
-- Morituris laudare dеbet Deum {Идущий на смерть должен восхваляй, господа (лат.)}... -- послышались торжественно заунывные звуки реквиема.
Поняв, что все кончено, что спасения нет и не может быть, граф стал точно безумным.
Громовым голосом он старался заглушить страшное похоронное пение.
-- Негодяи! Убийцы! Палачи! Вы оскверняете алтари. Руки, которыми вы держите распятие, обагрены кровью! Я умру, но моя смерть жестоко отомстится вам. Ваши проклятые гнезда будут разрушены...
-- Ad misericordiam Christi ac santissimae Virginis Mariac { К милосердию Христа и Св. Девы Марии (лат.) } -- все громче и громче гремит процессия.
-- И они еще произносят имя Христа! О, подлые изуверы-богохульцы! -- Лицо осужденного сделалось страшным. Колпак еретика слетел с его головы. -- Будьте вы прокляты!
В конце коридора (в нише) виднелась бронзовая статуя Богоматери. Спокойно скрещенные руки, печать святой благости и любви на св. челе.
-- Что это... что это такое?
-- Статуя Святой Девы.
-- Но вы... вы приговорили меня к смерти через поцелуй Бронзовой Девы?
-- Так.
-- Так... как же я могу умереть через поцелуй святых бронзовых уст? Да не мучьте меня! Говорите! Я с ума схожу, палачи!
-- Вы это узнаете... -- загадочно ответил добровольный палач. -- Где о. Бенедикт? Он должен дать последнее напутствие осужденному.
-- Отца Бенедикта не было! Он исчез.
-- Что это значит? Где же он? -- строго спросил его эминенция.
-- Не знаем... может, отлучился... Он, кажется, болен...
-- Тогда исполните эту обязанность вы, о. Казимир. Молодой граф пошатнулся. Красные, синие, желтые, фиолетовые круги и звезды замелькали, закружились в его глазах.
"Конечно... все кончено... Смерть... идет... вот сейчас... Господи, спаси меня... Страшно... что со мной будут делать?"
Его глаза с ужасом, тоской и мольбой были устремлены на кроткий лик Бронзовой Богоматери.
-- Спаси меня! Спаси меня! -- жалобно простонал он.
-- Вы должны покаяться в ваших грехах, сын мой... Скоро вы предстанете перед Вечным Судией.
-- Не хочу! Пустите меня, пустите! -- осужденный почувствовал, что его крепко держат и все ближе подводят-подталкивают к бронзовой статуе.
В груди все застыло. Волосы шевелятся на голове... Перед глазами -- все, все прошлое, вся жизнь, молодая, кипучая, радостная, с песнями, с любовью, цветами, с воздухом и солнцем.
-- Говорите, повторяйте за мною, сын мой: "Обручаюсь я с тобою на жизнь Вечную, Святая Мария".
-- Salve, o Santsssima { Приветствую тебя, о святейшая (лат.) }... -- грянули иезуиты, но в эту секунду громовой голос покрыл голоса певших:
-- Стойте! Ни с места, проклятые злодеи!!!
Быстрее молнии из-за колонны выскочил Путилин и одним прыжком очутился около осужденного
-- Вы спасены, вы спасены, бедный граф! Мужайтесь!
Крик ужаса огласил своды инквизиторского логовища иезуитов. Они отшатнулись, замерли, застыли. Подсвечники со звоном выпали из рук палачей. Лица... нет, это были не лица, а маски, искаженные невероятным ужасом.
Путилин быстро разрезал веревки. Граф чуть не упал на плиты в обморок.
-- Ну-с, св. отцы, что вы на это скажете?
Оцепенение иезуитов еще не прошло... Это были живые статуи.
Путилин вынул два револьвера и направил их на обезумевших от страха тайных палачей св. ордена.
-- Итак, во славу Божию, вы желаете замарать себя новой кровью невинного мученика? Браво, негодяи, это недурно!...
Первым пришел в себя его эминенция.
-- Кто вы? Как вы сюда попали?... -- пролепетал он дрожащим голосом.
-- Кто я? Я -- Путилин, если вы о таком слышали.
-- А-а-ах! -- прокатилось среди иезуитов.
-- А попал я сюда вместе с вами, участвуя в вашей процессии.
-- К... как?
-- Так. Я ведь не только Путилин, но и о. Бенедикт! -- злобно расхохотался великий сыщик.
-- Негодяй... предал!... -- бешено вырвалось у монахов.
-- Вы ошибаетесь. О. Бенедикт и не подозревает о моем существовании. Он преблагополучно беседует с графом Сигизмундом Ржевусским.
Молодой человек целовал руки Путилину.
-- Что вы? Что вы? -- отшатнулся Путилин.
-- Вы спасли меня от смерти. Но от какой? Я ничего не мог понять.
-- Вы... вы ошибаетесь, граф! -- вдруг ласково обратился его эминенция к графу. -- Все это -- святая шутка, чтобы попугать вас... Мы и в мыслях не имели убивать вас... Вас решили наказать за ваши дерзости по адресу духовных лиц.
-- Шутка? Вы говорите: шутка? Ха-ха-ха! Хороша шутка! Я вам сейчас покажу, какая это шутка. Не угодно ли вам, ваша эминенция, поцеловать Бронзовую Деву?
-- Зачем... к чему... -- побледнел важный иезуит, отшатываясь от статуи.
-- А, вы не хотите? Вы трясетесь? Ну, так смотрите.
И Путилин, подняв с пола длинный факел, шагнул к статуе.
-- Не ходите! Не смейте трогать! -- закричал иезуит, бросаясь к Путилину.
-- Ни с места! Или даю вам слово, что я всажу в вас пулю.
Он нажал факелом на бронзовые уста статуи, и в ту же секунду руки Бронзовой Девы стали расходиться, и из них медленно стали выходить блестящие острые ножи-клинки. Но не только из рук появилась блестящая сталь. Из уст, из глаз, из шеи -- отовсюду засверкали ножи. Объятия раскрылись, как бы готовые принять несчастную жертву, и затем быстро сомкнулись.
-- Великий Боже! -- простонал молодой граф.
-- Вот какой поцелуй готовили вам палачи! В ту секунду, когда вы прикоснулись бы к устам Бронзовой Девы, то попали бы в чудовищные объятия. В ваши глаза, рот, грудь, руки вонзились бы эти острые клинки, и вы медленно, в ужасных мучениях, испустили бы дух.
Угрожая револьвером, Путилин выбрался со спасенным графом из мрачного логовища иезуитов.
Негласное секретное расследование уже не обнаружило статуи Бронзовой Девы. Очевидно, ее немедленно куда-нибудь убрали или совсем уничтожили.