А обстановка была действительно на редкость необычайная, такая, в какой я еще никогда не бывал с моим другом, талантливейшим русским сыщиком.
А куда только, как вам известно, не заносила нас судьба! Бывали мы в самых страшных вертепах Сенной и иных столичных притонах, где заседали воры, убийцы, проститутки, бродяги; попадали мы в самые тайно заповедные уголки сектантских изуверских "кораблей" (скопцов и хлыстов); доводилось нам дневать и ночевать в монастырских коридорах, подвалах и кельях; попадали мы на ослепительно блестящие рауты-балы петербургской знати, где величайшие мошенники и шулеры были облачены во фраки от Тедески.
Но сегодняшнее наше пребывание, честное слово, было особенно любопытно!
Ночь... Глухое, отдаленное кладбище... Крошечная хибарка кладбищенского сторожа...
И в ней -- великий сыщик в генеральском чине и ваш покорнейший слуга, доктор медицины.
И по какому делу? По какому поводу? Абсолютно по совсем непонятному, по крайней мере, для меня...
-- Ну, старина, -- ласково обратился Путилин к старику сторожу, -- если уж ты назвал гостей, так будь и любезным хозяином. Не соорудишь ли ты самоварчик? Признаться, я чертовски прозяб, да и доктор тоже.
-- О, Господи, да с радостью, ваше превосходительство! Честь такая... Только не обессудьте: чаишко плохонький у меня, -- засуетился донельзя смущенный старик.
И вот вскоре в убогой конуре на колченогом столе появился и запел свою заунывно-тоскливую песню старый-престарый, кривобокий самовар.
-- Ну, доктор, распоряжайся, а я немного подумаю. -- И, скрестив руки на груди, низко склонив свою характерную голову, Путилин погрузился в продолжительное раздумье.
Необычайность обстановки взвинтила мои нервы, и я, подобно Путилину, не притрагивался к налитому стакану чая.
Злобные порывы осеннего ветра с воем проносились над сторожкой, словно хотели сорвать и унести ее старую крышу.
Мелкие, но частые капли дождя били в стекла маленького окна. Пламя крохотной жестяной лампочки вздрагивало.
Путилин по своей всегдашней привычке что-то тихо бормотал сам про себя.
Несколько раз до меня долетало:
-- А если так... нет, нет... но кто?
-- Да, кто, доктор? -- вдруг громко спросил Путилин.
Я от неожиданности вздрогнул.
-- Что такое, Иван Дмитриевич? О чем ты говоришь?
-- Я тебя, мистика и оккультиста, спрашиваю, кто появляется в белом на могиле?
-- Бог с тобой, Иван Дмитриевич, я-то почем знаю? -- ответил я.
-- Кто из этих мертвецов выходит из гроба и нарушает зловещий покой этого последнего пристанища мятущегося человечества?
-- Свят, свят, свят! -- донеслось до меня испуганное шамканье-всхлипывание старика сторожа. Его всего трясло от страха. Путилин посмотрел на часы. Было начало одиннадцатого часа. Он стал одевать пальто.
-- Куда ты? -- с удивлением спросил я его.
-- Надо, почтенный доктор, еще раз осмотреть кое-что, -- спокойно ответил он.
-- Как?! Ты один собираешься идти в эту тьму в глубь кладбища? -- вскричал я.
-- Да. Ни ты, ни этот почтенный страж не нужны мне сейчас. Что касается тьмы -- у меня, как тебе известно, есть отличный помощник.
И он указал на свой знаменитый потайной фонарь.
-- Но мало ли что может случиться? Ты -- один. Тут такая глушь... Разреши мне идти с тобой.
-- Не надо. Мертвецов, выходцев из гроба, я не боюсь, а живых людей -- тоже. Как тебе известно, я умею недурно стрелять из револьвера.
И он ушел.
Тревожное чувство не покидало меня.
Чтобы как-нибудь рассеяться, я втянул старика-сторожа, предложив ему стакан чая, в оживленный разговор. Но -- увы! -- вся тема разговора опять сводилась чудесным образом к кладбищу, покойникам, к тем разным случаям и происшествиям, вплоть до заживо погребенных, свидетелем которых довелось быть старику.
Правда, порассказал он мне немало любопытного.
Особенно врезался мне в память рассказ его о девушке, похороненной в состоянии летаргического сна.