Я лежал, не решаясь пошевельнуться, но нестерпимая боль в виске заставила меня открыть глаза.
Первое, на чем остановился мой взгляд, было столь неожиданно, что я, забыв все недуги, радостно вскочил на ноги.
-- Санька! ты?! Ты жив?
-- Здесь нет никакого Саньки, -- строго прозвучало в ответ.
-- Ну, Змеиный Зуб... разве тебя мустанги не совсем раздавили?
-- Гм! Смешной вопрос. Как будто мне трудно управиться с парой-другой каких-нибудь мустангов.
-- Но ведь их было целое стадо?
-- Нам пора привыкнуть не бояться и целого стада, -- уклончиво отвечал храбрый вождь.
Я растерялся и не знал, что сказать; но боль в виске напомнила все предыдущее.
-- А тебя мужик веревкой не бил?
-- Какой мужик? -- удивился Змеиный Зуб.
-- Когда мycтанги убежали в степь, то на нас сделал нападение мужик с толстой веревкой и хотел избить...
-- За что?
-- А кто же его знает.
-- Нет, -- вмешался в разговор Крокодил, -- мужик хотел избить нас за то, что Васька украл у него петуха!
-- Что-о?
-- Что ты врешь! -- накинулся я на Крокодила.
-- И не вру вовсе. Мужик сказал, что ты еще в прошлый раз петуха-то украл, да и теперь хочешь украсть, -- потому он и замахнулся веревкой.
-- Да он не про меня это сказал, а про каких-то цыган. Ты слушай хорошенько.
-- Я хорошо cлышал.
-- А вот как дам тебе по затылку!..
-- Смирно-о! -- закричал Змеиный Зуб, становясь между нами. -- Следопыт, бери свои вещи и веди нас дальше.
-- Я не хочу с ним, он меня изобьет, -- говорил Крокодил.
-- Ага, струсила, плаксивая баба, -- не утерпел я.
-- А вот нарочно пойду, петушиный двор.
-- Что-о?
Дело обещало принять угрожающий оборот, вмешательство Змеиного Зуба не приводило к цели, и... но в это время вдали послышался опять этот ужасный крик и гул.
-- Мустанги!!..
И в одну минуту Союз Пяти оказался по ту сторону изгороди и залег между двух гряд моркови. Гул сотни копыт приближался к нам, неистовый рев оглашал воздух.
Дрожащий от страху Крокодил прижался ко мне и тревожно спрашивал:
-- А если они тоже перескочат сюда?
-- Беда, -- прошептал я, выбивая дробь зубами.
-- И зачем только мы пошли на эти Столбы?
-- Ребята, а ведь это не мустанги, -- нерешительно заметил Кубырь.
-- А кто?
Рев и гул быстро приближались.
Мы все невольно обернулись в сторону реденького плетня, отделявшего нас от дороги, по которой должны были пробегать мустанги.
-- Вася, Васенька, что же будет-то с нами? -- вне себя от ужаса, бормотал Крокодил.
Бледный, с дрожащими губами, Змеиный Зуб замер, уставившись на плетень.
И вот они тут; они с ревом пронеслись мимо; их было хорошо видно из нашей засады; мы их увидели -- и все стыдливо поникли головами, не решаясь посмотреть друг на друга....
То было стадо баранов.
Обескураженные, мы молча перелезли плетень и пошли в деревню.
-- Ну, штука, -- произнес Кубырь, готовый уже похохотать приключением, но его никто не поддержал.
-- А если бы вернуться домой... -- нерешительно предложил Крокодил.
-- Никогда!! -- горячо воскликнул Змеиный Зуб. -- Пусть с меня снимут два скальпа и вырежут язык, но я буду на Столбах!
Решимость нашего вождя несколько рассеяла невеселое настроение храбрых искателей приключений, и Союз Пяти, хотя и не в блестящем виде, но уже довольно решительно вступил в Базаиху.
Ряд чистеньких домиков с террасами и садиками стройно вытянулся вдоль широкой улицы. Кое-где из-за откинутых парусин с террас выглядывали любопытные обыватели и внимательно нас осматривали. Кучка белобрысых ребятишек приветствовала нас какою-то особою серенадою, очень напоминающею мяуканье кошек, и затем все враз показали языки. Кубырь не утерпел и ответил им тем же.
-- Что ты делаешь! -- зашипел Змеиный Зуб.
-- А что?
-- Как что! Вдруг окажется, что подобные телодвижения и знаки у этого племени служат вызовом на войну?
Кубырь сперва опешил и даже не без страха оглянулся на ребятишек.
-- Ну, тоже племя, -- сказал он, -- ведь это мальчишки!
-- Чем меньше неприятностей, тем лучше, -- вразумлял вождь, -- нам следует сберегать силы.
-- Хе! -- поощрительно фыркнул Кубырь и, поотстав от строгого вождя, показал мальчишкам кулак.
Еще несколько шагов, и вдруг вождь остановился и стал прислушиваться.
-- Стой! что это за шум? -- обратился он ко мне.
-- Это водопад шумит.
-- Водопад! -- встрепенулись все и прибавили шагу.
-- Действительно. Я теперь вижу реку! -- воскликнул Змеиный Зуб.
-- Где же водопад?
-- Погодите, вот сейчас взойдем на мост и увидим.
Через минуту мы прильнули к перилам высокого деревянного моста, под которым с шумом неслись из мельничной запруды хрустально-чистые струи горной речки. Вода разбивалась о камни, кружилась бешеным водоворотом, и длинные полосы белоснежной пены, извиваясь, как гигантские змеи, ныряли под мост.
Ветхая мельница, позади которой застыло в невысоких берегах зеркальное улово, эта мельница, хилая, как столетняя старушка, -- она, как нам казалось, только чудом стоит еще на своем месте, на берегу этого страшного водопада.
Мы теперь находились как раз посредине деревни, чистенькие домики которой, вытянувшись в ряд по обоим берегам речки, уходили в глубь узкой долины. Высокая и крутая гора налево, горы направо, а там, за деревней, замыкая долину, высоко-высоко поднялся к небу черный утес.
---- Что это? -- указал на него Змеиный Зуб.
---- Это Такмак.
--Тот самый, про которого сказку рассказывают?
---- Да.
-- Высоко как, -- сказал Крокодил.
И мы долго стояли, любуясь невиданным зрелищем, забыв все только что пережитые невзгоды.
-- Вот здесь, наверное, ельцы хорошо клюют, -- проговорил Кубырь, мотнув головой на улово.
-- Ну, ельцы что, ерунда, а вообще хорошо здесь, -- необычайно словоохотливо отозвался Змеиный Зуб, -- вот присесть бы на бережку, котелок с чайком скипятить и того... этак посидеть, посмотреть...
Напоминание о чае нашло живой отклик в наших пустых желудках.
-- Поесть-то бы не мешало.
-- Недурно.
-- Нет, ребята, идем до Лалетиной речки, всего две версты, а там уже устроим кормежку.
-- Вишь ты! Две версты не шутка, и так уже поздно, -- недовольным тоном ворчал любивший поесть Кубырь.
-- Идем! -- решил наш вождь, и мы пошли.
-- Конец деревни? -- спросил Змеиный Зуб, когда мы, миновав еще одну коротенькую улицу, увидали впереди тенистую березовую рощицу.
-- Конец.
-- А это что, там за рощей?
-- Это овин.
-- Идем дальше.
Два-три изгиба узенькой с глубоко пробитыми колеями дороги -- и роща кончилась. Мы вышли за ворота поскотины и оказались на пашне.
-- Ну, теперь, несомненно, конец? -- и наш вождь остановился, оглянувшись на Базаиху.
-- Да. Теперь и овины кончились.
-- И больше нет впереди ни одного человеческого жилья?
-- Ни одного, -- решительно отвечал я.
-- А там что же будет? -- осведомился Крокодил.
-- Теперь вплоть до самых Столбов будут только горы, леса, реки и овраги.
-- Горы, леса и реки! -- восторженно повторил Змеиный Зуб, -- итак, друзья, теперь мы не школьники, а сыны дебрей! Мы идем по диким, не населенным странам, и мы увидим чудеса природы, и, может быть, тысячи опасных приключений ждут нас впереди!..
Я слушал вождя, размышляя о том, какие чудеса природы мы увидим.
Крокодил робко озирался кругом, а Кубырь втихомолку жевал кусок хлеба.
-- Отломи мне кусочек, -- шепнул я.
-- Ты ведь сказал: две версты пустяки.
-- Дай, а то Саньке, скажу.
-- Друзья, -- неожиданно обратился к нам Змеиный Зуб, -- вы шепчетесь о тех опасностях, которые, может быть, предстоят нам при встречах с дикими зверями и индейцами?.. Это лишнее, друзья мои! Мы все хорошо помним клятвы, которые мы давали друг другу, составляя наш славный Союз Пяти. Обидевший одного из нас -- обидел всех, и мы все встанем на защиту брата. Отныне мы будем строго исполнять постановления Союза Пяти, а теперь нужно вооружиться. Идем вон в ту рощу и сделаем себе копья.
Мы вошли в рощу, сложили на траву пожитки и дружно принялись за четыре стройненькие елочки.
-- Мне жалко срезать ее, -- сказал Крокодил, ходя вокруг своего будущего копья.
-- Жалко, -- буркнул вождь, стараясь обломать ветку непокорной ели, -- а чем ты будешь защищаться от врага?
-- Гм... я его котелком стукну...
-- Брат мой, ты забыл, что все индейцы вооружены томагавками.
-- Ну так что?
-- А следовательно, мы должны иметь длинное оружие, чтоб заколоть его прежде, чем он зарубит тебя своим коротеньким томагавком.
-- Я не хочу никого закалывать.
-- Как! -- возмутился Змеиный Зуб, -- если ты увидишь, что меня одолевают враги, разве ты не поспешишь на помощь?
-- Поспешу... конечно, поспешу... -- заикался Крокодил.
-- И что же ты сделаешь?
-- Я буду прокалывать их копьем! -- неожиданно храбро заявил Крокодил и испуганно вытаращил глазенки.
-- Нy, так торопись вооружиться.
-- Разве они уже близко? -- окончательно перепугался Крокодил.
-- Кто?
-- Твои враги.
-- Это неизвестно... может быть, и близко, -- с деланным равнодушием сказал храбрый вождь.
-- И тебя будут убивать томагавком?..
-- Да руби ты, квашня этакая! -- вышел из себя Змеиный Зуб, но быстро овладел собой и мягко добавил:
-- Не беспокойся, о брат мой, мы вне опасности.
Через четверть часа мы выстроились во фронт и испробовали наше уменье владеть пиками.
Трехаршинные белоснежные палки были несколько тяжеловаты и еще липли к рукам, но это не помешало нам чрезвычайно искусно пронзить дружным натиском колючий куст шиповника.
-- Ловко! -- одобрил вождь.
-- Полуоборот нале-е-во!
Повернулись.
-- Коли черемуху!
Мы дружно бросились на куст и блистательно его убили.
-- Очень хорошо, -- еще раз похвалил сияющий вождь, -- а теперь -- в поход.
В одну минуту наши котомки оказались за плечами, пики на плечах.
Змеиный Зуб, искренно любуясь, обошел кругом.
-- Где же котелок? -- спохватился он.
Забытый котелок валялся под убитым кустом черемухи.
-- Это не годится, -- осердился вождь. -- Следопыт и Кубырь, вы возьмите ношу Крокодила и разделите ее себе поровну, а он понесет котелок, строго наблюдая, чтоб не потерять его.
Кубырь поморщился, но приказание вождя было беспрекословно выполнено.
-- Вперед, друзья! -- скомандовал, размахивая пикой, наш вождь, воодушевленный блестящими маневрами.
И Союз Пяти смело ринулся в неведомую даль гор и лесов.
Дорога шла вдоль отлогого склона горы, лесистая вершина которой, изрезанная оврагами и падями, словно огромная зубчатая стена, тянулась по левой стороне пути. Зеленые, желтые, черные квадратики пашен, по межам которых пролегала дорога, пестрея, как гигантская шахматная доска, раскинулись по всему склону горы и сбежали вниз до самого Енисея.
А он, могучий, застыв зеркальною гладью в крутых берегах, привольно залег в каменистой долине и, уходя вдаль, теряется там, в голубом мареве гор.
В сияющей синеве неба, широко распластав крылья, парит какой-то горный хищник, высматривая добычу; неугомонные куропатки невидимками перекликаются в хлебах.
Но путешественникам было уже не до красот природы. Время за полдень, становится слишком жарко. Неподвижный воздух, пропитанный ароматами нивы, пышет зноем, а дорога бесконечно тянется и тянется по заросшим полынью межам.
Обливаясь потом и уже совсем не браво волоча победоносные копья по земле, окончательно раскисшие путешественники тяжело передвигают ноги и с вожделением посматривают на зеленеющую впереди рощу.
-- Ух, -- вздыхает Кубырь, -- тяжко!
-- Терпи, брат мой, уже недалеко, -- пробует утешить его Змеиный Зуб.
-- А ты почему знаешь, что недалеко?
Вождь заискивающе смотрит на меня.
-- Да, -- поняв его взгляд, говорю я, -- очень недалеко. Сейчас кончатся пашни, и дорога пойдет в тени лесочка.
Но роща, в которую мы действительно скоро вошли, была слишком жидка: в ней было также душно, сильно пахло муравьями, а вместо ожидаемой тени по траве от неподвижной листвы раскинулась только фантастическая сеть узоров; тягучие паутины поминутно приставали к потным лицам, и нигде ни капли воды.
Настроение окончательно испортилось; вслед за истомой явилась какая-то странная злоба, и члены Союза уже совсем недружелюбно посматривали друг на друга и окружающую природу.
-- Почему ты не взял воды? -- злобно спросил Кубырь, -- ты вождь и должен был позаботиться.
-- А я почем знал, что тут будут безводные места! -- огрызнулся Змеиный Зуб, -- Следопыт меня не предупредил.
-- Я не знал, что будет так жарко, -- оправдывался я.
-- Тоже путешественники, -- ворчал Кубырь, презрительно оглядывая нашего вождя и меня, -- вам бы только с мустангами воевать... -- и он, искривив губы, кисло улыбнулся.
Я взглянул на вождя, но тот сделал вид, что ничего не слышит, а внимательно рассматривает тощий куст шиповника, общипанный проходящими.
-- Может быть, брат мой нашел кактус и хочет напоить нас его соком? -- ехидничал Кубырь.
-- Не могу больше идти, -- плаксиво простонал Крокодил, тащившийся позади всех: он тяжело дышал, широко раскрыв рот, как галчонок, и обливался потом.
-- А где твое копье? -- нахмурился вождь.
Несчастный Крокодил беспомощно махнул рукой и еле слышно прохрипел:
-- Потерял.
Змеиный Зуб поднял было кверху правую руку и открыл рот с очевидным намерением сказать грозную речь, но ничего не сказал и, утерев со лба пот, тяжело вздохнул.
-- Далеко до воды? -- обратился он ко мне.
Я посмотрел кругом, стараясь сориентироваться, но ничего не мог сообразить; у меня жгло в груди., а по голове словно кто молотком постукивал.
-- Давайте полежим, -- хотел сказать я, но вдруг вспомнил, что от этого не станет легче, и наобум сказал:
-- Осталось не больше тысячи шагов.
-- Тысяча! -- ужаснулся Крокодил и заплакал.
-- Ну, голубчик Крокодильчик, ведь это же очень немного: тысяча шагов -- это совсем пустяки, -- и Змеиный Зуб ласково похлопал. Крокодила по плечу.
-- У меня ноги не идут больше, -- глотая слезы, говорил тот.
-- Слушай, Васька, -- обратился ко мне Кубырь. -- Ты говоришь, что осталось тысяча шагов?
-- Не больше!
-- А если окажется больше?
-- Никогда.
-- Хорошо. Теперь сделаем так: мы пройдем ровно тысячу шагов, -- я буду считать, -- и если там не окажется воды, то мы сядем, а ты должен взять котелок и принести нам воды, откуда тебе угодно; кроме того, ты получаешь самую большую порцию лещей...
-- И, кроме того, навсегда лишаешься имени Следопыта, -- неожиданно добавил Змеиный Зуб.
Крокодил перестал плакать и со страхом смотрел на меня, как будто все эти кары уже упали на мою голову.
-- Бедный Васька, -- прошептал он.
-- Я согласен, -- сказал я, чувствуя полнейшее равнодушие к этим угрозам и ко всему на свете, кроме прохлады и воды; но соболезнование Крокодила неожиданно пробудило в моей душе горькое сознание того, что меня обижают, и обижают зря. Мне почему-то показалось, что я ужасно несчастен, что никому меня не жаль; у меня запершило в горле, и, скрывая неожиданно хлынувшие слезы, я отвернулся и пошел вперед.
Остальные медленно потянулись следом за мною.