Мы долго бежали. Узенькая каменистая тропинка, виляя из стороны в сторону, поднималась в гору и с каждым шагом становилась вce круче и круче; все чаще и чаще выступали по ней острые края глубоко внедренных в землю камней. Молчаливый лес как будто сдвинулся, потеснился, переплетясь ветвями в один бесконечный шатер. Тихо, только легкий топот беглецов нарушает эту тишину. Не видно неба, не видно и солнца, и кажется, что ночь уже близка.
Я едва передвигаю точно свинцом налитые ноги, в голове звенит и шумит. Я давно потерял копье; котомка съехала на бок и больно натерла левую лопатку. Мелькает мысль, что нужно потянуть веревочку, лежащую на правом плече, и что тогда котомка ляжет на свое место и не будет причинять боли, но меня охватило какое-то тупое равнодушие. Мне теперь все равно: будет ли больно спине, или нет... пусть нас настигнет погоня, пусть убьют... тогда я упаду вот сюда, в сырую траву, умру... и мне будет так хорошо лежать в этой прохладе...
А перед самым моим носом торчит мокрый от пота затылок Крокодила; он еще бежит, но я чувствую, что он сейчас упадет и мне страшно захотелось, чтоб он упал; тогда бы я запнулся, конечно, за него и тоже упал бы, и мне не нужно было больше бежать.
Но Крокодил не падал. Судорожно взмахивая руками, он бежал и бежал.
"Зачем он бежит? -- думал я, -- все равно погибать, и если есть еще опасности, то мы бессильны бороться с ними; один дикий теперь легко перебьет наc всех".
И это неожиданно пришедшее в голову соображение сразу вернуло мне трезвое сознание.
-- Стой! -- закричал я.
И в ту же секунду все четверо, как колеса одной машины, враз остановились и безмолвно повалились на землю, причем моя голова попала на спину Крокодила, а Змеиный Зуб уткнулся носом в голенище моего сапога.
Только теперь я почувствовал, как я устал. Мне казалось, что никакие силы не смогут теперь отодрать от земли мое тело, которое все ныло и горело, и я лежал, лежал без желания встать когда-нибудь, без всякой мысли о прошедшем и предстоящем.
Высоко-высоко, на самой вершине сосны, около которой мы свалились, на золотистом стволе могучего дерева играло светлое пятнышко, а за ним синел крошечный клочок неба.
"Солнышко, -- подумал я, -- значит еще не слишком поздно".
Какая-то шустрая птичка суетливо бегала по толстым ветвям и время от времени с любопытством наклонялась, чтоб посмотреть на нас. Толстая коричневая гусеница, вся покрытая блестящими волосками, не торопясь пробиралась по стебельку около моей головы. Мне почему-то казалось, что она ползет задом, но приподняться и удостовериться было не под силу.
"Должно быть, задом... вот глупая, задом ползет... конечно, задом", -- назойливо вертелось в голове.
Потом я опять увидал шуструю птичку. Она поймала что-то маленькое, зелененькое, взглянула одним глазком на меня и нырнула в дупло.
-- Птенчиков кормит... а мне вот совсем не хочется есть; даже такой маленькой козявки, и то не съесть...
-- Что ты говоришь? -- спросил меня чей-то хриплый незнакомый голос.
Я повел глазами и никого не заметил.
Должно быть, померещилось.
-- Что? -- спросил опять хриплый голос.
Я приподнял голову, чтоб осмотреться, но в это время зашевелился Крокодил.
-- Ты с кем это разговариваешь? -- спросил он.
-- И сам не знаю.
Крокодил посмотрел кругом и равнодушно снова опустил голову на траву.
-- Вася... -- хрипел неизвестный.
Я не отвечал.
-- Вася...
Я приподнялся и сел.
-- Что?
-- Воды-ы... капельку воды...
-- Санька, что с тобою?
Змеиный Зуб безнадежно махнул рукой и еще раз прохрипел:
-- Воды...
-- Васенька, миленький, -- раздалось сзади, -- найди воды, а то он умрет, -- и Крокодил торопливо сунул мне в руки котелок.
-- Я не знаю, где здесь вода; я не знаю, где мы.
-- Ступай, Васенька, миленький, -- твердил неузнаваемый Крокодил, заботливо снимая с вождя его бороду, -- ступай скорее: его, должно быть, ранили... он умирает.
Я взглянул на Саньку, и мое сердце болезненно екнуло.
Наш вождь лежал, стиснув зубы, с иссиня-бледным лицом и трясся всем телом.
Я схватил котелок и наугад пошел вперед. Страх и опасение за жизнь Саньки взбодрили меня, и я забыл про усталость.
Дорожка круто поднималась в гору, и мелкая дресва с шумом катилась из-под ног.
-- Где это мы? -- спрашивал я сам себя и тщетно оглядывался кругом, стараясь найти хоть какую-нибудь примету, по которой можно бы было опознать местность. Деревья, стоявшие кругом, так походили одно на другое, солнечные блики, игравшие кое-где, говорили так мало, что я становился в тупик.
Но не прошел я и десяти сажен, как тропинка разветвилась надвое. Та, по которой я шел, поднималась дальше, а другая, поворачивала направо и спускалась вниз.
-- Где это я? Куда идти?
Я оглянулся кругом еще раз и тут только заметил две крестовидные насечки на осине, которая стояла на распутье.
-- Как? Столбовский водопой? Значит, мы близ cамых Столбов?
Не веря еще себе, я быстро свернул на вторую тропинку и бегом побежал дальше. Две-три минуты, и передо мною открылось крохотное озерко и впадавший в него серебристый ручеек. Зачерпнув воды, я так же быстро пустился назад.
-- Скорей, скорей, -- махал руками Кубырь, завидев меня, -- он того... он совсем... и Кубырь не мог договорить.
Вождь, широко распластавшись, с закрытыми глазами неподвижно лежал на земле, а Крокодил вцепился в него обеими руками и, захлебываясь от слез, говорил:
-- Санечка... Саня... Зачем ты умираешь? Погоди маленько... Санькa, посмотри: какие большие деревья стоят кругом... посмотри, какая трава... Санька, открой глаза... посмотри...
-- Что с ним?
-- Ох, Васька... он похохотал немного и помер! -- и Крокодил горько зарыдал.
Заплакал и Кубырь, опустившись на колени перед вождем.
У меня слезы застилали глаза, и я, не зная, что делать, стал обливать голову Саньки водою.
Тот очнулся и с удивлением посмотрел кругом.
-- Он жив! -- встрепенулся Крокодил. -- Санька, ты еще живой? -- и Крокодил гладил вождя по голове, целовал его в лоб и заглядывал ему в глаза.
-- Жив, -- чуть слышно отвечал Змеиный Зуб и жадно прильнул к котелку.
-- Пей, пей! Больше пей, хорошая вода... очень хорошая вода, -- бормотал Крокодил, радостно утирая слезы.
Но Змеиный Зуб вдруг опять задрожал, и частые слезы брызнули из его глаз.
-- Ничего, ничего, -- говорил он, -- ха-ха-ха-ха! -- и он закатился каким-то неудержимым хохотом, страшным хохотом сквозь слезы.
-- Ха-ха-ха... ха-ха-ха!
-- Его, должно быть, ранили ядовитой стрелой, -- догадался Крокодил, и он теперь захохочется до смерти.
Мне стало жутко. Кубырь прижался спиной к дереву и с широко открытыми глазами растерянно щипал какой-то цветок, а Санька все так же безумно хохотал, заливаясь слезами.
-- Санечка, родимый, -- кричал Крокодил, обнимая голову вождя, -- не хохочи; пожалуйста, не хохочи.. Ой, Санька!.. бедный Санька, зачем ты так страшно хохочешь? Перестань же, я тебе подарю свой новый перочинный ножик...
Змеиный Зуб крепко спал, когда остатки Союза Пяти сбились в тесную кучку для обсуждения дел. Совет состоялся тут же, в полутора шагах от спящего, и велся тихим шепотом.
-- Он умрет? -- спрашивал Крокодил.
-- Нет, -- почему-то решил я, -- он поспит и проснется.
-- Да, он поспит и проснется, -- уверенно подтвердил серьезный, как никогда, Кубырь.
-- Но что же мы теперь будем делать?
-- Об этом-то и нужно поговорить.
-- Будем сидеть и ждать, -- предложил Крокодил.
-- Скоро будет ночь.
-- Пусть!
-- Здесь нет воды, здесь нельзя развести огня...
-- Почему?
-- Сидеть на самой дороге и с огнем?!
-- Ну, мы отойдем немножко в траву, -- не унимался Крокодил, -- и будем сидеть ночь без огня.
В первый раз я услышал так много возражений от обыкновенно молчаливого и конфузливого Крокодила и был cбит этим с толку.
-- Гм... -- промычал я, не зная, что говорить.
-- Мы должны заботиться о Саньке и больше ничего, -- решительно сказал Крокодил.
-- Сидеть в лесу без огня ночью нельзя, -- вспомнил я, наконец, таежное правило.
-- Почему?
-- А звери?
Крокодил растерянно оглянулся кругом.
-- Что же делать-то? -- спросил он, готовый снова заплакать.
Сумерки заметно сгущались, и положение становилось безвыходным.
-- Сделаем носилки и понесем его с собой, -- предложил Крокодил.
-- Нельзя, потому что тогда придется его разбудить, да и не донести нам.
-- Разве далеко нести? Куда нести?
-- Нести-то недалеко, не больше ста сажен, только все в гору и в гору.
-- И потом куда?
-- В пещеру.
-- В какую пещеру? -- переспросил Крокодил.
-- В пещеру первого Столба.
-- Так разве до Столбов сто сажен только?
-- Да, не больше.
Робкий луч надежды блеснул в глазах моих собеседников.
-- И в этой пещере можно спрятать его от зверей?
-- Все спрячемся.
Союз Пяти окончательно ободрился.
-- Говори скорее, что нужно делать, -- почти враз сказали Кубырь и Крокодил, готовые теперь исполнять мои приказания.
Я чутьем понял свое положение и сам исполнился решимости.
-- Нужно, не теряя больше времени, приступить к делу и сделать следующее: один из нас останется здесь караулить Саньку, а двое пойдут в пещеру...
-- Зачем?
-- Там, -- продолжал я, -- они приготовят все к ночлегу, разведут костер, принесут воды и дров, а потом вернутся сюда за Санькой... Кто останется здесь?
-- Я! -- решительно заявил Крокодил.
-- Ты?? -- удивился Кубырь, -- что ж ты будешь делать, если...
Но Крокодил не дал ему кончить.
-- Вася, -- обратился он ко мне, -- позволь мне остаться.
Мне никогда не приходилось давать приказания и разрешения, и я смущался своею ролью, но Крокодил понял меня иначе.
-- Позволь, -- умолял он, -- ты ничего не бойся: у меня есть перочинный ножик, и Санькино копье вот лежит... я не побоюсь теперь никого и буду сражаться храбро... я ведь отчаянный.
И я видел, что он говорит правду.
-- Ну, оставайся.
Крокодил молча достал свой ножик, взял в руки копье и, сев у Санькиного изголовья, не обращал на нас уже ни малейшего внимания.
Мы с Кубырем стали собирать вещи, чтобы все сразу отнести в пещеру.
-- Котелок взять? -- спрашивал Кубырь.
-- Конечно. Чем же иначе мы возьмем воды?
-- А он? -- указал Кубырь на спящего вождя.
-- Да... как же так?
-- Крокодил, воды оставить здесь?
-- Налей в две чашки, -- ответил тот, не поворачивая головы.
Мы с Кубырем посмотрели друг на друга, пораженные догадливостью младшего члена Союза Пяти.
Все вещи наконец были собраны, нужно было идти, но я стоял, словно еще что-то не было сделано, словно не хватало чего-то.
-- Ну, так мы пошли, Крокодил.
-- Идите.
-- Ты, значит, смотри... того...
-- Не бойся.
-- В случае чего... тревожный сигнал дай...
-- Ладно.
-- Спит?
-- Спит.
Я постоял еще некоторое время и пошел; Кубырь за мною, кряхтя под тяжестью двойной ноши.
Пройдя несколько шагов, я оглянулся.
Крокодил неподвижно застыл у изголовья Саньки. В гигантской рамке великанов-деревьев он напоминал теперь сказочного гнома, подкарауливающего фей.
-- Он, наверное, ничего не слышит и не видит, -- шепнул Кубырь.
-- Неладное с ним что-то.
Кубырь слегка свистнул. Крокодил обернулся и махнул нам рукою.
-- Слышит.
Мы успокоились и пошли.