Прошло нѣсколько лѣтъ. Въ одинъ апрѣльскій вечеръ, въ тотъ часъ, когда солнце, заливая малиновымъ свѣтомъ бѣлая стѣны Голубинскаго хутора, клонилось къ закату, Филиппъ Антоновичъ, освѣженный продолжительнымъ послѣобѣденнымъ сномъ, расположился на крылечкѣ, поставивъ предварительно около себя съ одной стороны стаканъ чая, а съ другой -- трубку. Время мало измѣнило его; только сѣдина замѣтнѣе пробилась въ темной, густой бородѣ, да морщинки мелкой, частой сѣткой окружили добродушнне глаза. Положивъ руки на колѣни, онъ безмятежно поглядывалъ по сторонамъ. Степь, еще не выжженная солнцемъ, зеленая, сочная, цвѣтущая, насыщала прозрачный воздухъ запахомъ полыни, мяты и тмина.
-- Еще не видать его? спросила молодая женщина, съ груднымъ ребенкомъ на рукахъ, выходя изъ дома на крыльцо.
-- Нѣтъ; я все смотрю, возразилъ онъ, заслоняя глаза рукой и всматриваясь въ даль, гдѣ желтой лентой вилась почтовая дорога.
-- Какъ долго его нѣтъ, съ досадой промолвила она, поворачивая голову въ ту сторону, въ которую онъ смотрѣлъ.
Только по голосу и по нетерпѣливымъ порывистымъ движеніямъ можно было узнать въ этой статной, полной здоровья и силы женщинѣ прежнюю Васюту. Она выросла, пополнѣла; свѣжій румянецъ игралъ на щекахъ и губахъ; волосы, заплетенные по-старому въ двѣ косы, казались и гуще, и длиннѣе.
-- Вѣрно теперь скоро будетъ, успокоительно замѣтилъ Голубинъ.
-- Ему давно пора быть здѣсь. Пожалуй, что-нибудь случилось!
-- Ну, ну! Ужь и случилось! Не бойсь! Пріѣдетъ! А покажи-ка мнѣ этого пузанчика.
Крошечное, худенькое существо, завернутое въ бѣлое пикейное одѣяльце, ни въ какомъ случаѣ не заслуживало подобнаго названія. Васюта подсѣла къ отцу и раскрыла розовое личико.
-- А знаешь, мамочка, онъ очень на тебя похожъ, промолвилъ Филиппъ Антоновичъ, любовно кивая младенцу, который безсмысленно таращилъ круглые глазенки.
-- Вовсе нѣтъ. Онъ вылитый портретъ отца; тѣ-же глаза, губы, рѣшительно объявила Васюта, подправляя подъ чепецъ торчащіе вверхъ волоса ребенка.-- Мама! крикнула она выходившей изъ сада Людмилѣ Павловнѣ.-- Поди сюда, пожалуйста. На, подержи Колю. Папка уронитъ его. Я пойду на Бобкину могилку. Оттуда вся дорога видна.
Она передала мальчика матери и сбѣжала съ крыльца. Людмила Павловна заняла ея мѣсто.
-- Безпокоится, замѣтилъ Филиппъ Антоновичъ.
-- Напрасно. Онъ писалъ, что въ ночи будетъ. Чего тутъ безпокоиться.
-- Можно-ли было думать, Нилочка, что она къ нему такъ привяжется. Сколько времени она и слышать о немъ не хотѣла.
-- Гдѣ вамъ, ученымъ людямъ, видѣть то, что для простыхъ смертныхъ ясно, какъ Божій день, отвѣтила она съ торжествующимъ смѣхомъ.
И Людмилу Павловну время пощадило; годы не только не состарили ее, но, напротивъ, она будто даже помолодѣла и посвѣжѣла.
-- Такъ, такъ, Милочка, смиренно произнесъ Филиппъ Антоновичъ,-- каюсь! Я тогда оплошалъ. Если-бы все такъ благополучно не кончилось, вѣкъ я-бы себѣ не простилъ, что вздумалъ тебѣ перечить.
-- Кто старое помянетъ, тону глазъ вонъ, весело возразила она.-- Не пищи! прикрикнула она на захныкавшаго-было младенца, бережно качая его.-- Ты у меня смотри, плаксой не рости.
Она пригрозила ему пальцемъ; подобіе слабой улибки промелькнуло на пухленькихъ губкахъ ребенка.
-- Отецъ Сергій ѣдетъ, обрадованнымъ голосомъ объявилъ Филиппъ Антоновичъ.-- Смотри, Милочка, онъ, кажется, не одинъ.
-- Нѣтъ, ихъ двое.
-- Кто-бы это могъ быть? Не зять-ли его?
-- Можетъ и зять.
Филиппъ Антоновичъ терялся въ догадкахъ.
Небольшая бричка остановилась у крыльца, и отецъ Сергій, сильно посѣдѣвшій и постарѣвшій, вышелъ изъ нее. За нимъ спустился на землю его спутникъ.
-- Лёвка! въ одинъ почти голосъ вскрикнули Голубины.
-- Да, онъ! Какъ снѣгъ на голову, промолвилъ отецъ Сергій.-- Не писалъ, не писалъ, и вдругъ, точно съ неба упалъ.
-- Какъ я радъ! Какъ я радъ! говорилъ Филиппъ Антоновичъ, обнимая Лёвку.-- Дай-ка, дай-ка на тебя посмотрѣть, продолжалъ онъ, отступая отъ него и оглядывая его сухощавую, высокую фигуру, на которой сѣрое суконное пальто болталось какъ на вѣшалкѣ.
-- Чего смотрѣть! съ неудовольствіемъ замѣтилъ отецъ Сергій.-- Высохъ, какъ щепка.
-- Да, похудѣлъ, съ сожалѣніемъ согласился Филиппъ Антоновичъ.
-- Ѣдетъ на Кавказъ лечиться, продолжалъ отецъ Сергій,-- къ намъ по пути на денекъ завернулъ.
-- Всего на одинъ день? спросила Людмила Павловна.
-- И за то спасибо, что хоть мимоѣздомъ вспомнилъ, промолвилъ отецъ Сергій.
Лёвка съ спокойной улыбкой слушалъ привѣтственные возгласы Филиппа Антоновича и ворчливыя замѣчанія отца Сергія.
-- Садитесь, садитесь, хлопотливо говорилъ Филиппъ Антоновичъ;-- И мы сегодня ожидаемъ нашего путешественника. Съ часу на часъ ждемъ.
-- А онъ не зналъ, что Васюта замужъ вышла, замѣтилъ отецъ Сергій, указывая на сына.-- Письмо, въ которомъ я сообщилъ ему эту новость, не дошло.
-- Неужто не зналъ? Вышла, братецъ ты мой, вышла. И какъ еще хорошо вышла. Такой славный человѣкъ.
-- Знаю я его. Я ей давно ужъ предсказывалъ, что быть ей за Булатовымъ, сказалъ Лёвка шутливо.
-- А вотъ, рекомендую -- сынишка ихъ, прибавилъ Филиппъ Антоновичъ.
Лёвка равнодушно, мелькомъ взглянулъ на младенца. Людмила Павловна съ тайнымъ недружелюбіемъ слѣдила за нимъ.
-- Такой-же чудакъ какъ и былъ, подумала она.
-- Лиза и Рая въ институтѣ премудрости обучаются? обратился онъ съ вопросомъ въ Филиппу Антоновичу.
-- Да, да, въ институтѣ. Совсѣмъ большія барышни стали. Ждемъ ихъ тоже на лѣто къ себѣ.
-- Юрій пишетъ, сказала Людмила Павловна отцу Сергію,-- что картину свою онъ продалъ.
-- Это хорошо-съ. Въ газетахъ прочиталъ очень даже лестный отзывъ.
-- Да, ему повезло. А ты что подѣлываешь? спросила она Лёвку.
-- Болѣю.
-- Это плохо, сочувственно замѣтилъ Филиппъ Антоновичъ.
-- Хорошаго мало, согласился Лёвка.
-- Ты, братецъ, серьезно лечись. При твоихъ занятіяхъ вдвойнѣ нужно здоровье.
-- Вотъ, думаю полечиться. Гдѣ-же, Васюта? Въ саду?
-- Нѣтъ, пошла на Бобкину могилку; оттуда дорога лучше видна. Ждетъ не дождется мужа, смѣясь пояснилъ Филиппъ Антоновичъ.
-- Пойти развѣ къ ней. Мы съ отцемъ не можемъ долго остаться.
-- Да-съ, подтвердилъ отецъ Сергій,-- дома будутъ къ ужину ждать.
Людмила Павловна долго провожала глазами Лёвку.
-- Очень онъ исхудалъ, промолвила она.
-- Мы даже его не узнали, когда вчера онъ неожиданно вошелъ въ домъ, заговорилъ отецъ Сергій.-- Разспрашивали его -- что и какъ. Вы знаете какой онъ! Ни съ кѣмъ не подѣлится. Учительствуетъ; школа идетъ хорошо. Что за бѣда что глушь! И тамъ, говоритъ, люди живутъ. Я, говоритъ доволенъ, и денегъ на все хватаетъ. Только зимой воспаленіе нажилъ, вотъ и свернулся.
Лёвка, между тѣмъ, подходилъ къ знакомому пригорку. Васюта стояла къ нему спиной и смотрѣла на почтовую дорогу, гдѣ цѣлой вереницей тянулисъ мажары, запряженныя волами. Заслышавъ ворохъ въ травѣ, она обернулась. Лёвка поднимался на пригорокъ. Васюта не двинулась къ нему на встрѣчу. Румянецъ отхлынулъ отъ ея щекъ, и сердце перестало биться; со страхомъ смотрѣла она на него, точно передъ нею предсталъ выходецъ съ того свѣта. Лёвка взялъ ее за руку.
-- Тебѣ непріятно меня видѣть, сказалъ онъ безъ всякаго упрека, голосъ его звучалъ мягко.-- А я радъ, что намъ пришлось встрѣтиться, Я только здѣсь узналъ, что судьба исправила всѣ тѣ бѣды, которыя я своимъ легкомысліемъ и юношескимъ недомысліемъ чуть-было не навлекъ на тебя. Я слышалъ, ты счастлива.
Васюта высвободила свою руку изъ его руки.
-- Я немного здѣсь присяду, усталъ, сказалъ онъ, опускаясь на траву.-- Пусть старики потолкуютъ между собой о моихъ несовершенствахъ, а мы съ тобой здѣсь побесѣдуемъ, прибавилъ онъ улыбаясь.
Въ улыбкѣ этой не было и тѣни той насмѣшки, которая такъ больно, бывало, задѣвала Васюту.
-- Не дурно, право, здѣсь у васъ, заговорилъ онъ снова.-- Что значитъ привычка! Вѣдь ее недостаетъ мнѣ тамъ на сѣверѣ!
Онъ указалъ на степь.
-- И такъ тоже равнина; да все не то. Главное, воздухъ не тотъ, солнце холодное. А здѣсь -- одно слово благодать.
-- Какъ ты измѣнился! промолвила, наконецъ, Васюта.
-- Постарѣлъ?
Васюта не отвѣчала.
-- Болѣзнь не свой братъ, хоть кого сломитъ. Внутренно, впрочемъ, я все тотъ-же, только... онъ опять улыбнулся,-- огрызаться усталъ; не къ чему, да и зубы притупились.
-- А своимъ цѣлямъ ты не измѣнилъ? робко спросила Васта.
Тѣнь промелькнула на спокойномъ лицѣ Лёвки.
-- Развѣ можно измѣнить тому, что срослось со всѣмъ организмомъ? Измѣна была-бы равносильна смерти... Вотъ отчего съ годами я и понялъ, что поступалъ жестоко, ставя тебѣ въ вину невозможность отказаться отъ того, что тебѣ дорого, чтобы увѣровать въ то, во что я вѣрю. Повторяю, я радъ, что жизнь исправила мою ошибку.
Кровь то приливала въ лицу Васюты, то отливала. Его мягкость будто оскорбляла ее.
-- Это очень гуманно, произнесла она съ горечью.-- Но въ этой гуманности много самомнѣнія и презрѣнія. Ты снисходителенъ, потому-что считаешь себя сильнымъ, а другихъ слабыми, малодушными.
Лёвка съ удивленіемъ глядѣлъ на нее.
-- Я тебя не презираю. Ты пошла по своей дорогѣ; за чтоже мнѣ тебя презирать. И слово это какое-то, Богъ съ нимъ, ужъ очень громкое.
Онъ засмѣялся. Чѣмъ спокойнѣе, чѣмъ мягче онъ говорилъ, тѣмъ болѣе росло раздраженіе Васюты.
-- Я тебя знаю, проговорила она запальчиво,-- въ прежнее время ты такимъ-же самымъ образомъ говорилъ о тѣхъ, которыхъ ты считалъ не выше устрицъ или улитокъ.
Лёвка отвелъ глаза отъ ея взволнованнаго лица.
-- Оставимъ прежнее время, сказалъ онъ серьезно.-- Оно прошло. Намъ теперь дѣлить нечего.
Васюта замолкла. Этими словами онъ провелъ рѣзкую черту между прошлымъ и настоящимъ. Имъ дѣйствительно дѣлить было ничего, но не только дѣлить, имъ и говорить было не о чемъ. Однако, они оставались еще нѣкоторое время на пригоркѣ, гдѣ, нѣсколько лѣтъ передъ тѣмъ, они мысленно, безъ словъ и заклинаній, дали другъ другу слово идти рука объ руку, и гдѣ теперь, послѣ конечнаго объясненія, они обмѣнивались пустыми, односложными замѣчаніями.
-- Отецъ вѣрно уже ждетъ меня, промолвилъ Лёвка, вставая.-- Прощай.
Онъ пожалъ ей руку и спустился съ пригорка.
Давно неиспытанное сознаніе своего безсилія и ничтожества овладѣло ею, когда Васюта осталась одна. Все то, что терзало ее въ дѣтствѣ, что такъ тѣсно было связано съ образомъ Лёвки, нахлынуло на нее. Она сѣла на траву, обхватила колѣни руками, какъ дѣлала это когда-то, и, съ чувствомъ близкимъ къ отчаянію, глядѣла на цвѣтущую степь.
Отдаленный звонъ колокольчика вывелъ ее изъ забытья. Она поднялась съ травы. По почтовой дорогѣ, обгоняя татарскія мажары, несся запряженный четверкой тарантасъ. Васюта безучастно посмотрѣла на него и неторопливо пошла домой.
-- Ѣдетъ, ѣдетъ! крикнулъ ей Филиппъ Антоновичъ.
Онъ и Людмила Павловна стояли на крыльцѣ. Ни отца Сергія, ни Левки не было уже съ ними. Васюта не ускорила шаги; она не чувствовала ни радости, ни нетерпѣнія, но когда она взяла съ рукъ матери ребенка и, прижавъ его въ груди, склонилась надъ нимъ, охватившее ее жгучее сожалѣніе о прошломъ и опасеніе новой непоправимой ошибки исчезли.
-- Въ немъ мое настоящее и будущее, подумала она, покрывая маленькое личико поцѣлуями.
-- Онъ увидалъ насъ, машетъ платкомъ! сказала Людмила Павловна.
Васюта подняла голову; въ глазахъ ея еще не высохли слезы, но она съ улыбкой на губахъ смотрѣла на приближающійся экипажъ.
Ардовъ.
"Дѣло", No 4, 1881