Дня черезъ два Булатовъ снова отправился къ Васютѣ. День былъ ясный, морозный, солнце свѣтило не по петербургскому; оживленная толпа гуляющихъ наполняла улицы. Булатовъ шелъ бодро, вдыхая всей грудью холодный воздухъ и беззаботно оглядывая окна магазиновъ.
Самъ Жадовъ отворилъ ему.
-- Госпожа Голубина дома? спросилъ Булатовъ съ любопытствомъ вглядываясь въ озабоченное, изжелта-блѣдное лицо Жадова.
-- Дома, неувѣренно отвѣтилъ онъ.
-- Можно ее видѣть?
-- Не знаю, спрошу жену. Войдите.
Онъ оставилъ его одного въ гостинной. Минутъ десять прошло -- никто не являлся. Ожиданіе становилось томительнымъ. Кашлемъ и громкими шагами старался онъ напомнить о себѣ, но долго всѣ эти попытки ни къ чему не вели. Наконецъ, въ передней послышался шелестъ женскаго платья. Вошла Марья Петровна. И она тоже казалась встревоженной; глаза ея были заплаканы.
-- Голубина спитъ, промолвила она въ полголоса.-- Садитесь. Хорошо, что вы зашли. Мнѣ надо сообщить вамъ нѣчто непріятное.
-- Она больна? спросилъ Булатовъ, не на шутку встревоженный.
-- Да... она нездорова... Ей хотѣлось видѣть васъ... Вѣроятно, она думала объяснить вамъ... но, мнѣ кажется, лучше мнѣ самой вамъ разсказать... Жадовъ боится, что такой разговоръ будетъ ее слишкомъ волновать.
Марья Петровна дышала тяжело, слова, видимо, стоили ей усилія. Безпокойство Булатова росло.
-- Третьяго дня, заговорила она прерывистымъ голосомъ,-- устроился пикникъ. Насъ собралось много -- троекъ шесть-семь. Васюта была съ нами... Я никогда прежде не видала ее такой веселой. Мы вернулись во-второмъ часу ночи... Легли. Не успѣла я соснуть, какъ слышу крикъ. Я вскочила, разбудила Жадова... Мы кинулись въ комнату Голубиной...
Голосъ Жадовой прервался.
-- Ну, и что-жъ? нетерпѣливо спросилъ Булатовъ, не въ силахъ долѣе выносить попытку ожиданія.
-- Она лежала на полу у кровати въ крови... За ужиномъ одинъ знакомый показывалъ мужу маленькій карманный револьверъ... Онъ всегда носитъ его заряженнымъ... Вѣроятно, она его спрятала, и вотъ!.. Намъ никому и въ голову не приходило, что она можетъ рѣшиться на это. Къ счастью, выстрѣлъ пришелся вкось, пуля прошла подъ кожей.
-- Значитъ, нѣтъ опасности? радостно вскрикнулъ Булатовъ.
-- Ничего еще не извѣстно. Нервное потрясеніе таково, что Жадовъ опасается за исходъ. Скажите пожалуйста, продолжала она съ замѣшательствомъ,-- при васъ произошло ея объясненіе съ Грыжовымъ?
-- Съ кѣмъ?
-- Съ Грыжовымъ.... Лёвъ Сергѣичъ Грыжовъ..
-- Ахъ, извините. Я не зналъ его фамиліи. Его всѣ называли просто Лёвой.
-- Вы не можете мнѣ сказать, что между ними произошло въ тотъ вечеръ, наканунѣ новаго года? Грыжовъ на другой день уѣхалъ, ни съ кѣмъ не простившись.
Булатовъ въ нѣсколькихъ словахъ передалъ все, что онъ слышалъ.
-- Это надо было ожидать, замѣтила Жадова.-- Она никогда не могла идти съ нимъ по одной дорогѣ.
-- Вы ее за это порицаете? спросилъ Булатовъ.
-- Нѣтъ, просто возразила она.-- Мы съ Жадовымъ очень ее любимъ, и Грыжова мы любимъ и высоко цѣнимъ. Но онъ сдѣлалъ большую ошибку. Ему не слѣдовало вырывать ее изъ ея среды. Его кругозоръ, его требованіе самоотреченія отъ ея свѣтлой, жаждущей личнаго счастья натуры только заставляли ее напрасно страдать... Но я не думала, что разладъ такъ силенъ въ ней... Нѣтъ, не думала. Она, правда, находилась въ очень возбужденномъ состояніи, но если-бы можно было предвидѣть такой результатъ...
Жадова поднесла платокъ въ глазамъ.
-- Мнѣ кажется, мы всѣ виноваты передъ ней, прошептала она едва внятно.
Жадовъ просунулъ голову въ дверь.
-- Проснулась? спросила она мужа.
Онъ кивнулъ ей утвердительно головой и скрылся. Марья Петровна поспѣшно вышла.
-- Она ждетъ васъ, промолвила она, возвращаясь нѣсколько минутъ спустя въ гостинную.
Булатовъ послѣдовалъ за ней.
-- Мы перенесли ее въ кабинетъ Жадова, сказала Марья Петровна, отворяя дверь.
Въ той самой комнатѣ, гдѣ они сидѣли за два дня передъ тѣмъ, лежала Васюта на кровати, поставленной на мѣсто дивана. Глаза ея съ тревожной пытливостью остановились на Булатовѣ, когда онъ приблизился въ ней.
-- Видите, что я надѣлала, проговорила она нетвердымъ голосомъ. Горячій румянецъ разлился по блѣднымъ щекамъ.
-- Мнѣ хотѣлось васъ видѣть, продолжала она.-- Маша вамъ сказала? Бѣдная Маша! Сколько безпокойства я причинила!
Она съ застѣнчивой улыбкой украдкой взглянула на Жадову.
-- Не забывай, что тебѣ вредно много говорить, ласково остановила ее Марья Петровна.
-- Я не буду много говорить. Садитесь; отчего вы стоите? сказала она Булатову.-- Знаете, я скоро уѣду въ Крымъ. Мамѣ уже телеграфировали. Вы пріѣдете лѣтомъ въ Алсу? Пріѣзжайте. Я ихъ всѣхъ зову туда. Съ той минуты, какъ это случилось, я все думаю о Крымѣ. Такъ-бы вотъ сейчасъ туда улетѣла!.. Я тамъ скоро, скоро поправлюсь... Жадовъ говоритъ, что опасности нѣтъ... Мнѣ-бы не хотѣлось умереть. Нѣтъ, нѣтъ! Смерть ужасна... Я считала себя одинокой, покинутой... и вотъ почему въ минуту безумія... Но вѣдь я еще молода... Я такъ мало жила... Я жить хочу...
-- Довольно, довольно, съ испугомъ перебила ее Марья Петровна.-- Уходите, пожалуйста. Такое волненіе и всѣ эти разговоры могутъ только повредить.
Булатовъ ушелъ. Недѣли двѣ-три его совсѣмъ къ ней не пускали. Васюта поправлялась медленно, и только мѣсяца два спустя Людмилѣ Павловнѣ удалось привезти ее, наконецъ, въ Алсу.