Сдача крѣпости. Допросъ свидѣтелей: к.-адм. Лащинскаго, Григоровича и Щенсновича, полк. Дмитревскаго и ген.-м. Бѣлаго. Заявленіе полк. Хвостова.
Продолжается выясненіе обстоятельствъ, при которыхъ старшимъ начальствующимъ лицамъ въ крѣпости стало извѣстно о томъ, что начаты переговоры о капитуляціи, а равно и обстоятельствъ, при которыхъ капитуляція эта была заключена.
Контръ-адмир. Лащинскій и Григоровичъ.
Однако, показанія контръ-адмираловъ Лащинскаго и Григоровича не прибавляютъ ничего новаго, ничего существеннаго къ тому, что уже извѣстно изъ объясненія ген. Смирнова, показаній полковниковъ Хвостова и Голованя и контръ-адмирала Вирена {Контръ-адм. Виренъ допрошенъ былъ по этому поводу еще 17-го декабря 1907 года и тогда же былъ уволенъ судомъ изъ Петербурга по дѣламъ службы. Онъ показалъ:
-- Въ 4 ч. дня 19-го декабря я получилъ отъ полк. Рейса письмо, въ которомъ онъ увѣдомлялъ меня, что настало время сдѣлать съ судами то, что было рѣшено. Я положительно не вѣрилъ этой бумагѣ, только три дня назадъ выслушавъ мнѣніе s/* начальниковъ о возможности дальнѣйшей борьбы... Я отправился къ адм. Лащиискому и Григоровичу. Они ничего не знали. Пошелъ къ Бѣлому. И онъ не зналъ. Иду къ Смирнову -- и для него это письмо новость. Тогда пошелъ къ Стесселю. Тамъ застаю уже Бѣлаго. Спрашиваю Стесселя:-- "неужели это правда"?-- "Да, офицеръ уже вернулся...", отвѣчаетъ онъ мнѣ. Что было дѣлать? Ноги вѣроятно, уже предупредилъ адм. Того, который усилилъ блокаду... Арестовать Стесселя? Но раньше надо было собрать офицеровъ, чтобы приказать имъ все-таки уничтожать суда... Войска уже отступали.. Арестовывать было уже поздно.
-- Видѣли вы полк. Рейса въ этотъ день?-- спрашивалъ свидѣтеля прокуроръ.
-- Видѣлъ и высказалъ ему относительно капитуляціи, что это измѣна... Крѣпость могла и должна была продолжать оборону... Комендантъ предполагалъ назначить меня командовать послѣднимъ резервомъ... Объ этомъ онъ со мною много разъ говорилъ и вмѣстѣ со мною объѣхалъ часть позиціи... Онъ говорилъ мнѣ, что при защитѣ центральной ограды мы, вѣроятно, уже не увидимся, такъ какъ оба тутъ ляжемъ.
-- По чьей иниціативѣ вы были приглашены на военный совѣтъ?
-- Мы, адмиралы, просили ген. Смирнова указать ген. Стесселю, что флотъ такъ тѣсно связанъ съ гарнизономъ крѣпости, что намъ важно все знать... Насъ и пригласили.
Ген. Стессель напоминаетъ свидѣтелю, что онъ самъ спрашивалъ его на совѣтѣ 16-го декабря, когда надо топить суда, и тѣмъ, стало быть, допускалъ возможность сдачи...
-- Послѣ паденія Высокой горы,-- возразилъ ему к.-адм. Виренъ,-- я понялъ, что Артуръ не будетъ освобожденъ ни съ суши, ни съ моря, а, стало быть, настанетъ время, когда надо будетъ топить суда. Объ этомъ я и напоминалъ ген. Стесселю на совѣтѣ 16-го декабря, видя, что наступаютъ послѣднія минуты обороны.
-- Какія условія сдачи считали вы почетными?-- спрашиваютъ свидѣтеля.
-- Никакія. Сдачи не должно было быть. Предложенныя нами условія надо было поддерживать. Разъ мы не могли этого сдѣлать, нечего было и предлагать.}.
Оба адмирала показываютъ согласно, что въ полдень 19-го декабря получена была отъ начальника штаба раіона полк. Рейса записка, въ которой извѣщалось, по порученію ген. Стесселя, что крѣпость находится въ критическомъ положеніи, что нельзя поручиться и за нѣсколько часовъ ея существованія, и спрашивалось у адм. Лащинскаго, можетъ ли быть приготовленъ миноносецъ для отправки знаменъ и документовъ въ Чифу. Лащинскій отвѣтилъ утвердительно -- и около 5 ч. вечера получилъ отъ Рейса новую записку съ указаніемъ, что надобность въ отправкѣ миноносца уже наступила. Около этого же времени на квартиру адмираловъ, жившихъ вмѣстѣ, явился контръ-адмиралъ Виренъ, страшно взволнованный, и показалъ полученную имъ отъ Рейса записку, въ которой глухо говорилось, что судьба крѣпости уже рѣшена и что остается одна ночь для того, чтобы сдѣлать съ судами эскадры то, что было предположено, т. е., взорвать ихъ. Виренъ затѣмъ уѣхалъ объясняться по поводу этой записки со Стесселемъ, а когда часа черезъ два онъ вернулся и прибылъ ген. Смирновъ, уже освѣдомленный о посылкѣ парламентеровъ то состоялось совѣщаніе всѣхъ четырехъ о томъ, можно ли помѣшать сдачѣ крѣпости. Пришли къ отрицательному выводу. Часовъ, въ 9--10 веч. получено было изъ штаба раіона предложеніе назначить для переговоровъ о капитуляціи делегата отъ флота. Выборъ палъ на командира брон. "Ретвизанъ", кап. 1 ранга Щенсновича, который одинъ хорошо зналъ англійскій языкъ. Послали за нимъ. Онъ занятъ былъ подрываніемъ своего корабля и прибылъ только утромъ 20-го декабря.
-- Никакихъ особыхъ инструкцій мы дать ему не могли,-- говорятъ адмиралы,-- такъ какъ не мы были хозяевами положенія; флота не было, ибо корабли были взорваны, орудія же и команды давно уже переданы были сухопутному начальству и составляли силу сухопутной обороны. Къ тому же сдача застала насъ врасплохъ и мы не знали, чего можемъ требовать. Просили Щенсновича только объ одномъ: добиваться возможно выгодныхъ условій.
Контръ-адмир. Щенсновичъ.
Свидѣтель, бывшій делегатомъ флота при переговорахъ о капитуляціи Артура, показалъ, что около 10 ч. утра 20-го декабря онъ совершенно случайно зашелъ на квартиру контръ-адмирала Григоровича, гдѣ засталъ адмираловъ Вирена и Лащинскаго.
-- Меня встрѣтили словами:-- "А, вотъ и вы, хорошо! Нуженъ делегатъ отъ флота для заключенія капитуляціи. Поѣзжайте въ штабъ раіона"... Я спросилъ адмираловъ, что мнѣ тамъ, на переговорахъ, дѣлать. Мнѣ ничего опредѣленнаго не сказали, говорили только о желательности вывезти бумаги, выговорить свободный выѣздъ изъ крѣпости портовымъ мастеровымъ... Я понялъ, что надо добиваться возможно выгодныхъ условій... Письменной инструкціи мнѣ не дали. Прибывъ къ штабу раіона, я хотѣлъ представиться ген. Стесселю и спросить его, какой же я представитель флота, когда послѣдняго болѣе нѣтъ,-- нѣтъ ни людей, ни кораблей, ни орудій. Но видѣть Стесселя мнѣ не удалось. Я спрашивалъ Рейса, каковы должны быть условія капитуляціи и выпустятъ ли насъ японцы свободными, какъ хотѣли это сдѣлать въ августѣ. Рейсъ сказалъ, что условій японцевъ не знаетъ, но капитуляція должна быть заключена, такъ какъ мы въ такомъ уже положеніи, что не сегодня-завтра японцы ворвутся въ городъ и будетъ рѣзня. Дѣйствительное положеніе обороны я плохо зналъ. По дорогѣ въ Шуйшуинъ я ни о чемъ Рейса не спрашивалъ, а онъ самъ ничего не говорилъ. По прибытіи на мѣсто, японцы передали намъ письменныя условія и дали, насколько помнится, 55 минутъ на ихъ разсмотрѣніе. Рейсъ и Мальченко переводили ихъ съ англійскаго языка на русскій; отдѣльные пункты условій не обсуждались, а по поводу нѣкоторыхъ изъ нихъ мы просто разговаривали.
Свидѣтель не представлялъ себѣ ясно и не пытался выяснить, кто собственно доля^енъ рѣшать вопросъ о пріемлимости японскихъ условій и на какихъ правахъ присутствуютъ при переговорахъ остальные офицеры.
-- Я полагалъ, что ѣдетъ комиссія подъ предсѣдательствомъ полк. Рейса, въ которой я -- представитель отъ флота. Въ Шуйшуинѣ -- съ виду это и была комиссія. Рейсъ внимательно выслушивалъ мнѣнія другихъ и многія предложенныя поправки были имъ приняты. Но рѣшенія по голосамъ не постановлялись. Рейсъ игралъ главную роль.
Потомъ началось совмѣстное съ японцами обсужденіе условій. Требованіе японцевъ выдать эксцентрики кораблей свидѣтель отклонилъ, сказавъ, что корабли уже уничтожены; отклонилъ и требованіе выдать планы минныхъ загражденій, сказавъ, что они погибли на "Петропавловскѣ". По его, свидѣтеля, настоянію мастеровымъ порта разрѣшено было вернуться въ Россію; домогательства же его о признаніи кондукторовъ флота пользующимися офицерскими правами успѣха не имѣли. Потомъ стали переписывать, условія капитуляціи, и, когда это было окончено, полк. Рейсъ, вызвавъ свидѣтеля въ другую комнату, предложилъ ему подписать договоръ. Полагая, что всѣ присутствующіе съ нашей стороны его подпишутъ, свидѣтель подписалъ, хотя и не имѣлъ требуемаго японцами письменнаго полномочія. Всѣ остальные, кромѣ Рейса, капитуляціи не подписали.
-- Я счелъ тогда возможнымъ это сдѣлать потому, что флота собственно не существовало... Впослѣдствіи я ни отъ кого, ни отъ адмираловъ, ни отъ товарищей не слыхалъ ни одного слова, которое навело бы меня на мысль, что я поступилъ дурно, что капитуляція -- позорна. Я почувствовалъ себя неловко только тогда, когда при сдачѣ увидалъ число людей...
Число это было для всѣхъ неожиданно велико.
По словамъ адм. Лащинскаго, къ укрѣпленію No 5 собралось вмѣсто ожидавшихся 8--10 тыс. чел. гарнизона -- 17 тыс. сухопутныхъ войскъ и 6 тыс. моряковъ. Люди въ общемъ, имѣли еще достаточно бодрый видъ и прошли отсюда къ станціи желѣзной дороги 19 верстъ.
-- Здѣсь, обходя моряковъ, Виренъ прямо ругался..
-- Такіе здоровые жеребцы,-- говорилъ онъ раздражительно,-- и должны идти въ плѣнъ! Намъ пришлось его сдерживать.
-- А слыхали ли вы,-- спрашиваетъ адмирала защитникъ, ген. Стесселя, подполк. Вельяминовъ,-- что часть этихъ людей, которые, по вашему выраженію, "слава Богу, были здоровы", умерла по дорогѣ?
-- Не слыхалъ,-- отвѣчаетъ свидѣтель,-- и сомнѣваюсь въ этомъ, такъ какъ японцы очень строго принимали военноплѣнныхъ и сомнительныхъ по здоровью возвращали въ госпитали.
Свидѣтель вмѣстѣ съ тѣмъ глубоко убѣжденъ, что если бы мы преждевременно не очистили батареи Б, а простояли на ней еще нѣсколько дней, то японцы согласились бы выпустить весь гарнизонъ на коммерческихъ пароходахъ въ Россію, какъ это и было предложено ими въ августѣ мѣсяцѣ
Полковникъ Дмитревскій.
Въ числѣ лицъ, сопровождавшихъ Рейса въ Шуйшуинъ на переговоры, былъ и начальникъ штаба ген. Фока. Но у этого свидѣтеля ничего не сохранилось въ памяти и отъ этого крупнаго историческаго дня когда отечеству, его гордости, его славѣ, наносился такой, жестокій ударъ.
Онъ не помнитъ, по ньему приказанію онъ поѣхалъ съ Рейсомъ въ Шуйшуинъ.
-- ..Столько въ этотъ день получалъ различныхъ приказаній, что въ памяти не сохранилось...
-- Но вѣдь вами подписана записка, извѣщавшая капитана Голованя о таковомъ же назначеніи,-- спрашиваетъ его членъ суда, ген. Рузскій.-- Кто же вамъ приказалъ ее написать?
-- Точно не помню. Возможно, что я написалъ записку...
-- Высказывали ли вы свои мнѣнія по поводу японскихъ условій капитуляціи?-- спрашиваетъ его предсѣдатель.
Свидѣтель мнется.
-- Да, помнится, говорили, но что именно,-- не могу припомнить.
-- Да вы-то лично что-нибудь высказывали?
-- Нѣтъ... Помнится, мнѣній своихъ никакихъ не выражалъ.
-- Вы относились къ этому съ безразличіемъ?
-- Да, съ апатіей.
Въ публикѣ и въ судѣ движеніе...
-- Какъ же, однако, вы понимали тамъ свою роль?-- спрашиваетъ свидѣтеля членъ суда, бар. Остенъ-Сакенъ.-- Въ свитѣ что ли только были?
-- Да,-- мнется свидѣтель,-- почти такъ... Я точно объяснить не могу.
-- Послушайте, полковникъ,-- говоритъ бар. Остенъ-Сакенъ,-- вѣдь такія событія случаются разъ въ жизни. Какъ же вы ничего не можете объяснить?!
-- Да вѣдь ничего необычайнаго предложено японцами не было,-- отвѣчаетъ свидѣтель,-- и потому, быть можетъ, это не произвело на меня впечатлѣнія...
Допросъ адмираловъ Лащинскаго и Григоровича выяснилъ -еще одно интересное обстоятельство.
Въ предшествовавшемъ засѣданіи генералы Стессель и Рейсъ утверждали, что всеподданнѣйшая телеграмма отъ 16-го декабря, въ которой доносилось, что "крѣпость продержится лишь нѣсколько дней, снарядовъ почти нѣтъ...", отправлена была ими до военнаго совѣта и на джонкѣ съ китайцемъ, вызвавшимся доставить ее въ Чифу.
Адмиралы показали, что около 5 ч. дня, 16-го декабря, они дѣйствительно получили изъ штаба раіона почту для отправки въ Чифу на спасательномъ катерѣ подъ командою лейт, (нынѣ кап. 2-го ранга) Елисѣева, но такъ какъ 16-го числа въ морѣ былъ штормъ, то Елисѣевъ въ этотъ день изъ Артура не вышелъ. Объ этомъ штабъ раіона былъ поставленъ въ извѣстность командиромъ порта. Елисѣевъ ушелъ.
17-го декабря, вечеромъ, и 18-го былъ въ Чифу.
Оба адмирала отлично помнятъ, что никакія джонки въ эти дни уже не уходили изъ Артура.
Изъ оглашенной на судѣ выписки изъ журнала исходящихъ бумагъ также оказывается, что рядъ телеграммъ отъ 16-го декабря (въ томъ числѣ и одна телеграмма на имя Государя Императора) былъ отправленъ именно на спасательномъ катерѣ.
Такимъ образомъ, если инкриминируемая ген. Стесселю, какъ служебный подлогъ, всеподданнѣйшая телеграмма о критическомъ состояніи крѣпости была составлена имъ до военнаго совѣта, то ушла она изъ Артура только черезъ сутки послѣ совѣта, и, стало быть, имѣлось время для того, чтобы дополнить или видоизмѣнить ее, согласно съ постановленіемъ военнаго совѣта. Генералъ Стессель этими сутками не воспользовался.
Ген. Рейсъ послѣ этого болѣе не настаивалъ на томъ, что телеграмма была отправлена на джонкѣ.
-- Разъ въ журналѣ записано, что на спасательномъ катерѣ,.-- стало быть, такъ оно и было,-- признаетъ онъ,-- что же касается увѣдомленія, что катеръ 16-го выйти неможетъ, то, можетъ быть, таковое и получалъ; теперь, черезъ, три года, не помню {По поводу отчета, напечатаннаго объ этомъ засѣданіи въ "Нов.. Вр", кап. 2 ранга Елисѣевъ помѣстилъ въ No 11431 этой газеты слѣдующее письмо въ редакцію, которое мы считаемъ умѣстнымъ здѣсь воспроизвести:
"Въ отчетѣ сказано, что интересующая судъ телеграмма ген. Стесселя Государю Императору была послана въ Чифу на миноносцѣ подъ моей командой, тогда какъ на самомъ дѣлѣ я доставилъ ее туда на шлюпкѣ подъ парусами. Къ тому времени миноносцевъ оставалось, немного, и они были очень нужны, такъ что жертвовать миноносцемъ для посылки телеграммы, безъ надежды на его возвращеніе, представлялось невозможнымъ.
"Показаніе адмирала Григоровича записано такъ: "... 16-го декабря пакетъ не могъ быть отправленъ на миноносцѣ, такъ какъ лейтенантъ. Елисѣевъ вслѣдствіе шторма отказался идти, миноносецъ же отправился
17-го декабря". На самомъ же дѣлѣ въ своемъ показаніи адм. Григоровичъ называлъ не "миноносецъ", а "спасательный ботъ", т. е., другими словами, шлюпка, и въ такомъ случаѣ вполнѣ понятно, что 16-го декабря я не отправился, такъ какъ въ штормъ шлюпка въ открытомъ морѣ плавать не можетъ, а вѣтеръ былъ со снѣжной пургой отъ норда балловъ 10, по уменьшеніи котораго, балловъ до 6, я на другой день и отправился."}.
Другимъ важнымъ моментомъ этого засѣданія было показаніе, которое далъ генералъ-маіоръ Бѣлый, о количествѣ снарядовъ.
Генер.-маіоръ Бѣлый.
-- 19-го декабря я поѣхалъ на Безымянную гору,-- разсказываетъ свидѣтель, чтобы осмотрѣть тѣ мѣста, на которыхъ надо было поставить батареи при занятіи войсками второй оборонительной линіи. Часамъ къ 5 вечера я вернулся домой. Не успѣлъ я еще раздѣться, является адмиралъ Виренъ и сообщаетъ, что получилъ приказъ взрывать корабли. У себя на столѣ я нашелъ также записку полк. Рейса, который сообщалъ мнѣ распоряженіе ген. Стесселя испортить ночью на 20-е декабря 10-дюймовыя пушки. Считая это распоряженіе нецѣлесообразнымъ, я поѣхалъ къ Стесселю. Послѣдній сперва подтвердилъ было мнѣ это приказаніе и даже распространилъ было его и на другія орудія, но я указалъ ему, что переговоры о капитуляціи могутъ быть еще и прерваны,-- съ чѣмъ же мы тогда останемся? Спѣшить тѣмъ болѣе не слѣдовало, что Ноги еще не увѣдомилъ о принятіи предложенія о переговорахъ. Тогда Стессель отмѣнилъ свое приказаніе относительно орудій, а относительно кораблей подтвердилъ его пріѣхавшему вслѣдъ за мною адм. Вирену. Вечеромъ въ тотъ же день я получилъ отъ полк. Рейса новую записку: прекратить стрѣльбу, пока японцы сами на насъ не полѣзутъ. Часа въ 2 ночи меня по телефону вызвалъ капитанъ Вахнѣевъ и спрашивалъ, что ему дѣлать съ орудіями, такъ какъ пѣхота наша очищаетъ укрѣпленіе 2-е. Я приказалъ ему оставаться хотя бы одному. Затѣмъ меня по телефону вызывалъ еще начальникъ одного изъ боевыхъ участковъ, подполк. Малыгинъ. Онъ доносилъ, что отъ начальника сухопутной обороны, ген. Фока, получено приказаніе -- пѣхотѣ уходить... Онъ спрашивалъ меня, что ему дѣлать. Я отвѣтилъ, что ничего не могу ему посовѣтовать.-- "Въ такомъ случаѣ, я остаюсь",-- отвѣтилъ Малыгинъ. Въ 5 час. утра, 20-го декабря, японцы открыли огонь по батареѣ А. Я велѣлъ нашимъ батареямъ отвѣчать. Но скоро пришло приказаніе прекратить огонь. Прекратили. Японцы остановили наступленіе. Когда разсвѣло совершенно, мы увидѣли, что на батареѣ Б, Куропаткинскомъ люнетѣ и укрѣпленіи 2-мъ расхаживаютъ вмѣстѣ наши и японцы. Затѣмъ началась сдача японцамъ орудій, снарядовъ и лошадей. Къ 20-му декабря у насъ оставалось годныхъ къ дѣйствію орудій: пушекъ 6-дюйм. и большаго калибра -- 82; пушекъ 120-мм., 42-лин., 9-ти-фунт. и батарейныхъ -- 39; 4-хъ-фунт. морскихъ, легкихъ и китайскихъ -- 87; 75 и 73-мм.-- 87; 3-дюйм. полевыхъ, скорострѣльныхъ -- 50; 57-мм., полев., капонирн. и береговыхъ -- 42; 61, 43, 47, 37-мм. и пушекъ Барановскаго -- 206; 75-мм. морскихъ -- 50; мортиръ: 11-дюйм. и 9-дюйм.-- 29; 5-дюйм. полевыхъ -- 14; 87-мм. китайскихъ -- 1, а всего орудій -- 610 (въ томъ числѣ морскихъ -- 284) и пулеметовъ -- 9. Къ нимъ оставалось снарядовъ -- всего 208,000; въ томъ числѣ: крупнаго калибра -- 9,000; средняго -- 36,000, малаго калибра -- 163,000 и патроновъ ружейныхъ -- отъ 6 до 8 милліоновъ. Были снаряды еще и безъ трубокъ, которыя постепенно къ нимъ подгонялись, да въ порту ежедневно отливалось по 30 -- 50 большихъ снарядовъ.
Защита подсудимыхъ Стесселя и Рейса доказываетъ, что въ части, касающейся морскихъ снарядовъ, цифры эти невѣрны, и совершенно неизвѣстно, на какихъ данныхъ эти свѣдѣнія основаны.
Тогда полковникъ Хвостовъ заявляетъ суду, что, работая въ военно-исторической комиссіи по описанію русскояпонской войны, онъ провѣрилъ цифры отчета генерала Бѣлаго и свидѣтельствуетъ о точности ихъ во всѣхъ частяхъ.
Въ удостовѣреніе своихъ словъ свидѣтель предъявилъ суду составленную имъ самимъ вѣдомость. Ея общій итогъ -- 207 тысячъ снарядовъ.