Друг мой, Алексей Андреевич! Чувствительно тебя благодарю за письмо, а особливо за твою доверенность, которая для меня весьма лестна; я надеюсь, что ты уверен в полной моей к тебе. Я божусь, что это наговорил каналья Ватковский, которому я подобного не видывал.
Одно мне неприятно было в письме твоем; это то, что ты боишься наскучить мне своими письмами. Ты, я думаю, довольно должен быть уверен, сколько они мне приятны. Итак я всегда тебе буду благодарен, когда в свободный час ты мне что-нибудь напишешь.
Еще я могу тебе попреку сделать в том, что ты не отвечал на мой вопрос, касательно до ошибки в строении каре. Я признаюсь тебе, что похвала, которую ты делаешь о моем полку, походить немного на критику. Итак, по дружбе, прошу тебя, объясни мне подробнее о недостатках и неисправностях.
Завтра у нас маневр. Бог знает как пойдет? Я сомневаюсь, чтобы хорошо было. Я хромой. В проклятой фальшивой тревоге помял опять ту ногу, которая была уже помята в Москве, и только что могу на лошади сидеть; а ходить способу нет; и так я с постели на лошадь, а с лошади на постель. Ты говоришь, друг мой, что от меня зависать приезд твой в Павловское. Если так, приезжай не отменно как скорее. Пребываю на век тебе верным другом Александр.
36.