От порта отошли при ветре и холоде, и потому все пассажиры разбрелись по своим каютам, и только один длинный англичанин со строго поджатыми губами и красным Бедекером в руках сидел у рубки I-го класса и с серьёзным видом осматривал берег, точно изучая нечто глубокомысленное.
Пароход большой и важный. Шёл быстро, но бесшумно, благородно. Точно сознавая своё достоинство.
Это не то, что какой-нибудь колёсный пароходишко, у которого больше шума, нежели ходу; пыхтит, громыхает, а ползёт по-черепашьи.
Проворно бегают по палубе матросы -- рослые, загорелые здоровяки, важно расхаживает по мостику широкоплечий капитан на коротких, немного кривых ногах, как у кавалериста.
Словом, обычная пароходная обстановка.
Громыхая, уложили матросы толстую якорную цепь, приведя в порядок канаты, и совсем тихо стало на пароходе, только ветер посвистывал среди мачт и рей. Казалось, вся махина погрузилась в сон, тихий и безмятежный...
* * *
Однако же, когда пароход обогнул какую-то гору, отчего сразу угомонился ветер, а через минуту выглянуло и солнышко -- сначала робко, а потом всё смелей и смелей, -- на палубу вдруг начали выползать люди, которые, оказывается, вовсе и не думали спать тихо и безмятежно.
Первым вышел толстогубый негр. Глянул на солнце желтоватыми глазами, оскалил зубы во всю ширину необъятного рта и весело выбрыкнул ногами какое-то весёлое "па".
Потом поглядел на англичанина и, чувствуя, очевидно, потребность поделиться с кем-то радостью по поводу появления солнца, избрал для этого глубокомысленного сына Альбиона.
Тот на минуту оторвался от Бедекера, серьёзно посмотрел на солнце и, сказав в пространство неизвестно кому короткое "yes", вновь погрузился в красный путеводитель.
Вторым выполз толстый купец с большой русой бородой, как у всех купцов на Руси, и на минуту сладко зажмурил глаза:
-- Экая, сударь, благодать-то... -- словоохотливо обратился он к соседу.
Сосед молчал.
Купец снова повторил своё замечание и посмотрел на соседа.
Посмотрел и от изумления присел, а язык прилип к гортани... Да и было отчего: перед ним стоял арап, совсем чёрный арап, как рисуют на картинках.
-- Извините-с... не знал-с, что вы этакие... -- совсем растерялась русая борода.
Негр улыбнулся и добродушно промолвил:
-- Нишехо... Зтрастейт пожалуйст...
И протянул купцу руку.
Тот с некоторой опаской посмотрел на черноту руки и осторожно пожал её. Впрочем, тут же незаметно вытер собственную руку о полу пиджака.
Потом смелее посмотрел на негра.
-- Хе... хе... да и чёрные вы, господин! -- не выдержал он.
Негр продолжал улыбаться. Разговор, впрочем, вязался слабо: негр знал по-русски только "нишехо, зтрастейт пожалуйст" и ещё одно совсем неприличное ругательство.
Купец же знал всего лишь два иностранных слова: "шнапс" и "трынка". Да и то не знал в точности: то ли по-французски, то ли по-немецки.
Немного всё же потолковали: негр показал пальцем на солнце и радостно улыбнулся; купец тоже показал перстом на солнце и из любезности расхохотался.
Оба любезно хохотали.
Затем на палубе показался молодой студент в свежем кителе, белобрысый, с маленькими усиками. В виде контраста, за ним шёл, громыхая саблей, грозный смуглый армейский капитан, с большими подусниками, отчего походил на свирепого, вечно недовольного бульдога.
Потом выполз маленький чинуша, слегка припадающий на правую ногу.
За ним человек в пенсне, с умными глазами и красивой шевелюрой.
И много иных -- всех не перечесть!
Но вот, чётко выстукивая каблучками, среди невольного восторга присутствующих появилась на палубе точно фея, вся светлая и радостная, голубоокая девушка в широкой белой шляпе.
Казалось -- это не девушка, а светлая, радостная мечта.
Разве могут быть у человека глаза такой чистой голубизны и такой бездонной глубины, глаза с такими большими радостными ресницами? А светло-золотистые локоны, легко вьющиеся на белом мраморном челе! А губы -- кораллы нежнейших очертаний!
О лёгкой же воздушной фигуре её, точно сотканной из света, нельзя говорить беззубой прозой -- тут требуется звучный стих.
За этой воздушной царицей, опять-таки в виде контраста, следовало какое-то уродливое четвероногое, с непомерно большой головой, посаженной на крохотном тельце и тоненьких ножках.
Только при ближайшем рассмотрении можно было узнать в этом уродце маленькую собачку.
Девушка остановилась у борта, рядом с купцом, и в большой морской бинокль смотрела на плывущие берега.
-- Хе... хе... занятная у вас собачка... -- отважился заговорить купчина.
Девушка просто посмотрела на русака и ответила певучим грудным альтом:
-- Это очень редкой австралийской породы... Мне дядя привёз её из Мельбурна...
-- Изволите говорить -- из Мельбурна? -- кто-то спросил из-за спины.
Купец недовольно оглянулся: это был черноусый капитан, Бог весть как очутившийся около них.
Купцу очень хотелось ответить ему: "Не с вами, дескать, ваше благородие, разговаривают", -- но внушительный вид капитана помешал ему это сделать.
-- Да, из Мельбурна.
-- У нас, знаете, был в роте поручик Ноткин... Так вот у этого Ноткина был пёс тоже -- гм -- из этой самой местности, которую вы изволили назвать... Доложу вам, занятнейший был пёс, -- всё ботфорты поручика по двору таскал... А однажды, ха-ха, вышла прямо умора. В офицерском собрании был полковой бал. Ну, натурально, танцы, разные там конфетти, poste d'amour и всё прочее. И вот, не угодно ли такое табло-с: поручик Ноткин в бешеном вальсе мчится с дочерью полкового командира, за которой, должен вам сказать, он серьёзно ухаживал, а за ними, представьте себе, громаднейший -- passez moi le mot -- кобель со старым ботфортом в зубах. Ну, натурально застрелил...
-- Кто кого-с?
Капитан недовольно дёрнул усом и оглянулся: это был чиновник, припадавший на правую ногу.
-- Изволите спросить -- кто кого-с? Ну, натурально -- поручик кобеля, а никак не наоборот...
Довольный своей остротой, капитан лихо повёл глазами.
-- Ах, это вы о собачках... У нас тоже был случай презабавный. У управляющего контрольной палатой... Я имею честь состоять старшим ревизором Государственного контроля, -- пояснил чиновник. -- Так вот-с был у них фокстерьер. Этакий любопытный востроглазый пёсик. Собиралась однажды генеральша на бал, а на туалетном столе лежали перстни, жемчуга и прочий, знаете, luxe... Тут же, виляя обрубком хвоста, вертелся и фоксик. Взяла собачка один перстенёк поиграть, да и проглотила нечаянно.
-- Боже мой, какой ужас! -- испуганно воскликнула девушка, а бездонные её глаза сделались ещё прекраснее. -- Что же дальше было?
Старший ревизор, поощрённый успехом своего рассказа, сразу сделал значительное лицо и не без самодовольства взглянул мельком на капитана.
-- Ситуация, можно сказать, получилась совершенно трагическая, -- вдохновлялся рассказчик. -- С одной стороны жаль любимую собачку, а с другой стороны -- фамильный брильянт и экономическая ценность в несколько тысяч рублей... А поступили, сударыня, очень просто, -- старший ревизор разочарованно улыбнулся: -- пригласили опытного хирурга, вскрыли брюшную полость, вытащили перстенёк, а брюшко зашили. Через две недели собачка бегала по улицам как ни в чём не бывало.
-- И это ещё вовсе не такой важный случай! -- раздался за спинами новый голос с лёгким акцентом.
Все оглянулись: голос принадлежал франтовато одетому человеку южного типа, с нафабренными усами.
На коралловых губах девушки заиграла весёлая улыбка:
-- Вы тоже с собачьим рассказом?
-- А что же? Почему им можно, а мне нельзя?
Девушка ласково улыбнулась:
-- Нет, отчего же, рассказывайте и вы.
-- Я таки расскажу замечательный случай из моей собственной жизни...
Рассказчик остановился и без всякой надобности посмотрел себе под ноги. Ясно было, что свой замечательный случай нужно было ещё придумать. Думать однако пришлось не долго, секундочку. А затем смело поднял на окружающих узко прорезанные глаза и продолжал:
-- Случай просто замечательный. Вы, быть может, даже не поверите... Но что значит -- не поверите, если я могу сослаться на сотни очевидцев... Ехал я как-то на большом трансатлантическом пароходе из Америки в Гамбург... Я состою представителем фирмы жатвенных машин и сенокосилок "Букей", завод наш в штате Огайо... Завод новый, очень большой, гораздо больше завода Мак-Кормика... И жатки наши гораздо лучше ихних... Особенно сноповязка последней модели на шариках... Что значит Мак-Кормик? Всегда у них крылья ломаются в работе... Совсем плохая машина... Ну, вот, едем мы... ничего себе едем: ветерок, солнце... Всё, одним словом, в полном порядке... Сидит, знаете, на борту один господин и читает газету. Ну и пусть себе читает -- какое нам дело? Возле него лежит собака по имени Диана. Очень большая. Ну, тоже сидит, что-то себе там делает -- зевает, облизывается и вообще ведёт себя, как порядочная собака. Всё шло хорошо, но вдруг отчего-то пароход немножко закачался. И что же я вижу: человек и газета летят с трансатлантического парохода прямо в Атлантический океан...
В глазах девушки опять появилось выражение ужаса:
-- Боже мой! -- прошептала она.
-- Да, да, так-таки в океан! -- загорячился представитель американской фирмы. -- Но это ещё что, это ещё детские игрушки... А вот самое главное было дальше. Когда господин полетел, так он закричал: "Милорд, спасай меня поскорей!". И что же вы думаете: эта самая собака бросает все свои занятия -- и прямо в океан... Да, прямо в океан, спасать хозяина! Пока там остановили пароход, пока спустили лодку, она держала его в зубах в воде. -- Рассказчик обвёл всех торжествующим взглядом. -- Но это ещё не всё, милостивые государи. Когда господина вытащили, так он говорит собаке: -- Милорд...
-- Позвольте, -- заметил капитан: -- вы же давеча называли Дианой!
-- Дианой? -- удивился коммивояжёр. -- Так я тогда, значит, ошибся... Ну, не важно... Так он говорит: "Диана, я обронил там бумажник, достань его поскорее!". И что же вы думаете? Собака опять лезет в океан и приносит бумажник, и в нём все деньги, до копеечки...
Рассказчик, вдохновлённый собственной фантазией, победоносно посмотрел на окружающих.
-- Да, случай замечательный, -- с явным недоверием произнёс чиновник.
-- Штой-то чуднС, -- добродушно заметил купец.
-- Как же, сотни очевидцев, могу сослаться... В газетах даже писали... Замечательный случай!
-- А вот ещё подобный случай, -- раскрыл было рот присоединившийся к компании батюшка. Он тоже не прочь был поведать какой-нибудь замечательный собачий случай.
Но звонок, призывающий к завтраку, лишил батюшку этой возможности.