Полицейское усердіе не по разуму.
(1778 г.).
Настоящее дѣло весьма удачно заканчиваетъ весь рядъ описанныхъ нами ранѣе казусовъ о "непристойныхъ словахъ".
Оно возникло въ царствованіе Екатерины II, уже по уничтоженіи Тайной канцеляріи и "слова и дѣла" {Послѣдовательный обзоръ узаконеній, уничтожавшихъ пытки и прежній розыскной процессъ, см. "Историческій Вѣстникъ", 1881 г., NoNo 3--4, "Старинныя дѣла объ оскорбленіи величества".}.
Въ высшихъ судебныхъ сферахъ повѣяло совсѣмъ новымъ, гуманнымъ духомъ: пытки примѣнялись только въ крайнихъ и важныхъ случаяхъ.
Но что жило вѣками,-- не могло сразу исчезнуть изъ народнаго сознанія; суды и должностныя лица въ отдаленныхъ провинціяхъ не могли быть на высотѣ гуманныхъ воззрѣній высшихъ правительственныхъ лицъ: они были воспитаны совсѣмъ въ другихъ условіяхъ, для нихъ старый разыскной процессъ все еще былъ вѣрнѣйшимъ средствомъ добиться истины, и пытки еще употреблялись, хотя и не явно, а подъ секретомъ. Точно также и разговоры о высочайшихъ особахъ, хотя бы и самые невинные, въ глазахъ должностныхъ лицъ, привыкшихъ ихъ считать преступленіемъ "по первымъ двумъ пунктамъ" (какъ неукоснительно бывало прежде), часто бывали поводомъ къ возбужденію преслѣдованія противъ упоминавшихъ такъ или ипаче царствующую особу.
Смотрѣть легко, съ новой точки зрѣнія, преподанной свыше, на такіе разговоры иные еще не могли: слишкомъ сильна была прежняя привычка, а новыя воззрѣнія еще не были усвоены.
Все нами сказанное въ этихъ строкахъ отлично подтверждается нижеслѣдующимъ дѣломъ, возникшимъ въ Малороссіи, въ Трубчевскомъ уѣздѣ, "въ Малороссійской будѣ Суземки", какъ сказано въ спискѣ изъ дѣла, въ январѣ 1778 года.
Молодой парень Гузеевъ, неизвѣстно при какихъ обстоятельствахъ, началъ разсказывать:
-- Его высочество, великій князь Александръ Павловичъ, родился "со звѣздою и съ крестомъ" и въ рукахъ имѣлъ два колоска житныхъ...
Больше ничего не записано въ дѣлѣ о рѣчахъ Гузеева, а эти слова, какъ читатель видитъ, носятъ на себѣ яркій отпечатокъ эпическаго языка и міровоззрѣнія народа, коль скоро дѣло касается до царской особы.
Мнѣніе, что персоны царскаго дома родятся всегда съ особыми необыкновенными примѣтами на тѣлѣ, во свидѣтельство ихъ высшаго происхожденія, чтобы они не могли смѣшаться съ людьми обыкновенными (а, смѣшавшись, могли бы быть легко отличены),-- было широко распространено среди простого народа, еще и теперь о нѣкоторыхъ предметахъ мыслящаго на эпическій складъ.
Даже Пугачевъ, когда еще въ самомъ началѣ своей самозванческой карьеры вербовалъ себѣ первыхъ слугъ на уральскихъ хуторахъ и уметахъ, то показывалъ на тѣлѣ какіе-то знаки своего царскаго происхожденія.
Словомъ, въ рѣчахъ Гузеева не было ни единаго намека на непочтеніе къ царствующему дому, а напротивъ -- даже признаніе за нимъ всѣхъ миѳическихъ отличій, знаменующихъ и высокое происхожденіе, и счастливую будущность (два колоска житныхъ въ рукахъ).
Но не такъ взглянуло на этотъ разговоръ ближайшее мѣстное начальство въ лицѣ полицейскаго смотрителя прапорщика Тиманова. Оно усмотрѣло въ этихъ словахъ преступленіе противъ чести монаршей и тотчасъ же донесло о "неприличныхъ словахъ" Гузеева Трубчевской воеводской канцеляріи.
Воеводская канцелярія, по старой памяти, безъ дальнихъ разсужденій, поторопилась арестовать не только говорившаго, но и все его семейство: отца, брата и сестру.
Послѣ допроса въ воеводской канцеляріи, гдѣ открылась непричастность къ разговору Гузеева его родныхъ,-- ихъ отпустили, и обо всемъ происшедшемъ донесли губернатору Свистунову. Свистуновъ не почелъ себя въ правѣ самому разсудить это дѣло, а сообщилъ допросные пункты генералъ-губернатору "Смоленскаго намѣстничества и Бѣлгородской губерніи", генералъ-аншефу князю Николаю Васильевичу Рѣпнину. Этотъ вельможа взглянулъ на представленное ему дѣло совсѣмъ иначе. То, что было преступленіемъ для полицейскаго, воеводской канцеляріи и губернатора Свистунова,-- въ глазахъ Рѣпнина потеряло всякій криминальный оттѣнокъ.
6 апрѣля 1778 г. Рѣпнинъ послалъ въ Петербургъ князю А. А. Вяземскому, генералъ-прокурору, выписку изъ дѣла Гузеева и приложилъ къ ней слѣдующее письмо, интересное въ томъ отношеніи, что ярко показываетъ намъ и гуманность воззрѣній Рѣпнина, и новыя вѣянія въ судебномъ дѣлѣ.
"Милостивый государь мой,
"князь Александръ Алексѣевичъ!
"Здѣсь имѣю честь приложить на благоусмотрѣніе вашего сіятельства полученныя мною вчера {Значитъ, прошло цѣлыхъ три мѣсяца отъ арестованія Гузеева до того, когда его дѣло дошло до Рѣпнина; все это время Гузеевъ сидѣлъ подъ арестомъ.} бумаги, заключающія такой вздоръ, который и читать скучно, и стыдно за самихъ тѣхъ, кои оный писали.
"Я изъ того болѣе не вижу, какъ только, что мужикъ Гузеевъ вралъ, и самъ не зная что, а прапорщикъ Тимановъ, или по такой же простотѣ почтя оное важностью и испугавшись, что о томъ долгое время молчалъ,-- наконецъ сдѣлалъ доносъ: или, можетъ быть, хотѣлъ къ тому простяку привязку сдѣлать, думая что нибудь съ него сорвать...
"И по симъ обстоятельствамъ, мнѣ кажется, слѣдуетъ дать повелѣніе, чтобъ сіе дѣло совсѣмъ оставлено было, а только Тиманову вымыть голову за то, что онъ о такомъ вздорномъ враньѣ вступилъ въ донесеніе и хотѣлъ бѣдному мужику въ спокойной его жизни нанесть безпокойство и невинное притѣсненіе"...
Какъ недалеко, по числу протекшихъ лѣтъ, то время, когда всякая такого рода вина была виновата,-- и какою уже гуманностью вѣетъ отъ этого письма!...
Генералъ-прокуроръ, князь А. А. Вяземскій, вполнѣ согласился съ Рѣпнинымъ и на докладѣ, представленномъ императрицѣ Екатеринѣ II, вслѣдъ за изложеніемъ существа дѣла, далъ и свое заключеніе, гдѣ мысли Рѣпнина дополнилъ своими и вмѣстѣ съ тѣмъ захотѣлъ дать хорошій урокъ захолустнымъ кляузникамъ, хорошо зная нравы и обычаи тогдашнихъ присутственныхъ мѣстъ.
"А изъ сего,-- писалъ Вяземскій въ заключеніе доклада императрицѣ,-- заключить съ вѣрностію можно, что Тимановъ въ сей доносъ вступилъ отнюдь не по должности званія своего, а, какъ выше сказано, изъ мщенія, или для другого какого либо пристрастія,-- за что оный Тимановъ достоинъ осужденія; чего ради онаго Тиманова, какъ человѣка, не имѣющаго въ дѣлахъ прямого понятія и склоннаго къ ябедѣ и мщенію, въ страхъ другимъ, отъ нынѣшней его должности отрѣшить и впредь къ дѣламъ не опредѣлять.
"Трубчевской воеводской канцеляріи дать примѣтить, что она, видя изъ доноса Тиманова, что оный отнюдь не заслуживаетъ уваженія,-- не только, однако, человѣка, на кого доносъ былъ, взяла подъ караулъ, но и весь домъ, то-есть и женщинъ, на коихъ ни на кого извѣта не было, позабрала подъ караулъ и производила допросы, а симъ самымъ навела показаннымъ людямъ неповинное огорченіе.
"Чего ради впредь оной канцеляріи въ забираніи людей подъ стражу поступать съ такою осторожностью, дабы отнюдь безвинно никто не могъ почувствовать ни малѣйшаго озлобленія, ибо оной канцеляріи, по полученіи такого, можно сказать, пустого доноса, надлежало: не забирая показанныхъ людей подъ караулъ, по крайней мѣрѣ представить и резолюціи ожидать отъ губернатора, почему бы оные всѣ люди и могли быть отъ такого огорченія избавлены"...
На докладѣ императрица написала: "быть по сему".
Этотъ послѣдній документъ столь краснорѣчивъ самъ по себѣ, какъ фактъ, какъ выраженіе стремленій правительства въ царствованіе Екатерины Великой, что мы воздержимся отъ всякихъ комментаріевъ и заключимъ этимъ документомъ рядъ темныхъ и прискорбныхъ дѣлъ прошлаго времени.
"Историческій Вѣстникъ", NoNo 7--8, 1897