Щекотливый вопросъ Пугачевскаго возстанія.-- Поношеніе имени Екатерины II.-- Взятіе жены Пугачева, Софьи, съ дѣтьми, и ея показанія.-- Истребленіе памяти Пугачева,-- Сожженіе его дома и переименованіе станицы.
Въ числѣ многихъ непріятныхъ для императрицы Екатерины II вопросовъ, поднятыхъ заволжскимъ пугачевскимъ пожаромъ, былъ одинъ, весьма щекотливый для нея, какъ для женщины и императрицы.
Назвавшись именемъ Петра III, Пугачевъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, сталъ величать себя ея мужемъ, и имя его, вмѣстѣ съ ея именемъ, поминалось на ектеніяхъ передавшагося Пугачеву духовенства.
Онъ славилъ ее своей невѣрной женой, отъ которой идетъ отнимать престолъ, а его приближенные старались распускать среди заволжскаго казачества, и вообще среди народа, самыя невыгодныя мнѣнія о ней.
Всполошившееся правительство послало офицеровъ удостовѣриться въ размѣрахъ возмущенія въ донскомъ и уральскомъ войскахъ и въ степени сочувствія этихъ войскъ самозванцу. "Сочувствія", по разслѣдованіямъ, не нашлось, но за то ротмистръ Аѳонасій Болдыревъ нашелъ законную "прямую" жену Пугачева Софью Дмитріеву, дочь донского казака Недюжина. Она была отыскана, въ октябрѣ или ноябрѣ 1773 г., на мѣстѣ прежняго жительства Пугачева, въ Зимовейской станицѣ, и оказалась женщиною лѣтъ 32-хъ съ троими дѣтьми: сыномъ Трофимомъ, 10-ти лѣтъ, и дочерьми -- Аграфеной, 6-ти, и Христиной, 3-хъ лѣтъ. По бѣдности, все это семейство скиталось "межъ дворовъ". По рескрипту императрицы Бибикову всю семью Пугачева велѣно было взять подъ присмотръ, чтобы семья эта "иногда" могла служить "къ удобнѣйшему извлеченію изъ заблужденія легковѣрныхъ невѣждъ" и "къ устыдѣнію тѣхъ, кои въ заблужденіи своемъ самозванцовой лжи поработились".
Прихватили заодно и брата Пугачева, Дементія Иванова, служилаго казака 2-й арміи (племянникъ его уже находился въ Петербургѣ подъ присмотромъ) -- и весь этотъ уловъ отправили въ Казань "безъ всякаго оскорбленія". Въ Казани приказано было содержать ихъ на "пристойной квартирѣ, подъ присмотромъ, а давать ей пропитаніе порядочное". Добродушная императрица отнеслась такъ мягко къ женѣ и дѣтямъ Пугачева за ихъ непричастность къ замысламъ самозванства, а такъ же памятуя слова Петра Великаго: "братъ мой, а умъ свой".
Въ Казани Софьѣ Дмитріевой Пугачевой сдѣлали допросъ, причемъ обнаружилось, что Емельянъ Пугачевъ женился на ней лѣтъ десять тому назадъ, жилъ въ Зимовейской станицѣ своимъ домомъ, служилъ исправно въ казачествѣ, а въ послѣднее -- передъ бунтомъ -- время нѣсколько замотался, разстроился, былъ въ колодкахъ и бѣжалъ.
Тутъ же обнаружилось, что Софья была не очень преданной женой и заслужила сама то пренебреженіе, какое оказалъ ей Пугачевъ впослѣдствіи. Скитаясь и голодая, Пугачевъ подобрался однажды ночью, въ великомъ посту 1773 года, къ своему собственному дому и робко стукнулъ въ окно, прося у жены пристанища и хлѣба.
Софья пустила его, но съ коварной цѣлью выдать станичному начальству и, незамѣтно увернувшись, донесла о немъ.
Среди ночи Пугачева снова схватили, набили на него колодки и повезли на расправу, но въ Цымлянской станицѣ онъ снова бѣжалъ и скрывался вплоть до грознаго своего появленія уже подъ именемъ Петра III.
Софья Дмитріева съ дѣтьми и съ братомъ Пугачева осталась по взятіи ея въ Казани.
Въ январѣ (10-го) 1774 года, войсковому атаману, Семену Сулину, послали изъ Петербурга указъ слѣдующаго содержанія:
"Дворъ Емельки Пугачева, въ какомъ бы онъ худомъ или лучшемъ состояніи ни находился, и хотя бы состоялъ онъ въ развалившихся токмо хижинахъ,-- имѣетъ донское войско при присланномъ отъ Оберъ-кбменданта крѣпости св. Дмитрія штабъ-офицерѣ, собравъ священный той станицы чинъ, старѣйшихъ и прочихъ оной жителей, при всѣхъ сжечь и на томъ мѣстѣ, черезъ палача или проѳоса пепелъ, развѣять, потомъ это мѣсто огородить надолбами или рвомъ окопать, оставя на вѣчныя времена безъ поселенія, какъ оскверненное жительствомъ на немъ, всѣ казни лютыя и истязанія дѣлами своими превзошедшаго злодѣя, котораго имя останется мерзостью на вѣки, а особливо для донского общества, яко оскорбленнаго тѣмъ злодѣемъ казацкаго на себѣ имени -- хотя отнюдь такимъ богомерзкимъ чудовищемъ ни слава войска донского, ни усердіе онаго, ни ревность къ намъ и отечеству помрачаться и не малѣйшаго нареканія претерпѣть не можетъ".
Домъ Пугачева въ Зимовейской станицѣ оказался проданнымъ Софьею отъ нечего ѣсть за 24 рубля 50 копѣекъ на сломъ въ станицу Есауловскую казаку Еремѣ Евсѣеву и перевезеннымъ покупщикомъ къ себѣ.
Домъ отобрали отъ Еремы, вновь поставили на мѣсто въ Зимовейской станицѣ и сожгли торжественно.
Чтеніе указа императрицы, какъ видно изъ послѣдующаго, такъ подѣйствовало на казаковъ, устыдя ихъ, что они, по совершеніи экзекуціи надъ домомъ, просили чрезъ того же донского атамана Семена Никитича Сулина заодно ужъ и станицу ихъ перенести куда нибудь подальше отъ проклятаго и зараженнаго Емелькою Пугачевымъ мѣста, хотя бы и не на столь удобное.
Просьба ихъ была уважена въ половину: станица не перенесена, а только переименована изъ Зимовейской въ Потемкинскую.