Отецъ мой А. А. Арсеньевъ.-- Мой дѣдъ.-- Зачисленіе отца моего на службу въ Преображенскій полкъ.-- Воспитаніе отца.-- Особый способъ французскаго воспитанія.-- Проводы отца въ Петербургъ на службу.-- Жизнь молодаго офицера въ Петербургѣ.-- Дешевизна этой жизни.-- Тогдашнія удовольствія.-- Потемкинъ и штифель-манжета.-- Отставка отца.-- Окончаніе имъ своего образованія.-- Выборы въ московскіе уѣздные предводители дворянства.-- Ненависть отца къ Наполеону I.-- Мнѣніе отца объ "узурпаторахъ".-- Расположеніе государя Александра Павловича къ моему отцу.-- Кремлевскіе сады и большой театръ въ Москвѣ.-- Подрядчикъ, привязанный въ дымовой трубѣ.-- Кончина отца.
Отецъ мой, Александръ Александровичъ Арсеньевъ, скончавшійся въ 1844 году, въ очень преклонныхъ лѣтахъ (ему было болѣе 80-ти лѣтъ), лучшіе годы своей жизни провелъ въ XVIII столѣтіи. Всѣ друзья и сверстники его, по рожденію, воспитанію и складу мыслей, принадлежали къ прошедшему вѣку. Большая часть изъ нихъ свято вѣрила въ ученіе энциклопедистовъ, творенія которыхъ они знали чуть не наизусть.
Дѣдъ мой, въ Семилѣтнюю войну, командуя кирасирскимъ полкомъ, былъ убитъ въ Силезіи. Онъ оставилъ единственнаго сына (моего отца), котораго, очень естественно, бабушка моя (рожденная Ушакова) чуть не боготворила.
Вслѣдствіе заслугъ дѣда и въ память того, что бабушка была фрейлиной при регентшѣ Аннѣ Леопольдовнѣ, отецъ мой, семилѣтнимъ ребенкомъ, былъ зачисленъ на службу сержантомъ въ лейбъ-гвардіи Преображенскій полкъ.
Бабушка нашла нужнымъ отдать сына своего на воспитаніе въ маленькій пансіонъ къ французу, у котораго воспитывались только четыре мальчика, въ числѣ коихъ находился и извѣстный Шишковъ, впослѣдствіи президентъ академіи наукъ. По разсказамъ отца, французъ-воспитатель обращалъ особенное вниманіе на обученіе учениковъ своихъ всеобщей исторіи, географіи и французскому языку, которому научились воспитанники въ совершенствѣ. Въ субботу вечеромъ, мальчикамъ давали всегда ревеню, затѣмъ, ихъ слегка сѣкли, купали въ ваннѣ и на воскресенье отпускали физически и нравственно очищенными, къ родителямъ. Ежедневно, послѣ завтрака, французъ, привязавъ къ рукѣ каждаго изъ воспитанниковъ по шнурку, велъ ихъ гулять, не выпуская шнурковъ изъ своей руки, дабы дѣти не убѣжали отъ него. Повидимому, родители были очень довольны такою системою воспитанія своихъ дѣтей, потому что французъ, по окончаніи дѣтьми курса ученія, получилъ отъ родителей пожизненную пенсію.
Когда отцу моему минуло пятнадцать лѣтъ, бабушкѣ пришлось разстаться со своимъ сокровищемъ. Вэявъ отрока съ собою, она отправилась въ часовню Иверской Божіей Матери, отслужила тамъ напутственный молебенъ и, благословивъ сына, посадила его въ колымагу, запряженную сдаточными лошадьми, которая и довезла его до Петербурга, со спутниками: старымъ дворецкимъ (онъ же былъ и дядькой), камердинеромъ и поваромъ (такъ какъ бабушка очень боялась, чтобы непривычная кухня не испортила желудка ея сокровища).
На путевыя издержки и на первое обзаведеніе въ Петербургѣ (не взирая на то, что бабушка была богата) она вручила сыну сто рублей ассигнаціями, строго наказавъ дядькѣ, чтобы онъ оберегалъ барина отъ разныхъ "обманщиковъ и безбожныхъ людей".
Я помню изъ разсказовъ отца, что сто рублей ему хватило на довольно продолжительное время и что онъ платилъ извозчику, поставлявшему ему четырехъ лошадей съ кучеромъ и форейторомъ, по 25 рублей ассигнаціями въ мѣсяцъ (карета принадлежала отцу). Въ то время гвардейскіе офицеры ѣздили не иначе какъ четверкой цугомъ, съ деньщикомъ, или лакеемъ, на запяткахъ.
Жизнь молодаго человѣка въ Петербургѣ, въ то время, обходилась очень дешево; кутежи бывали очень рѣдки, публичныхъ увеселеній было очень мало, и гвардейскіе офицеры довольствовались частными балами и театромъ. Женщинъ полусвѣта, которыя въ наше время поглощаютъ десятки и сотни тысячъ, тогда въ Петербургѣ не существовало. Раза два-три въ зиму молодежь высшихъ кружковъ общества ѣздила на тройкахъ, безъ дамъ, въ излюбленный въ то время "Красный Кабачекъ", гдѣ производились попойки, по большей части, исключительно шампанскимъ. Кучерамъ и лакеямъ, на господскій счетъ, подавались на кухнѣ чай, ужинъ и водка. Таковы были несложныя увеселенія тогдашней золотой молодежи.
Въ Преображенскомъ полку отецъ мой служилъ до чина капитана и вышелъ въ отставку по очень оригинальной причинѣ. Онъ былъ посланъ, по высочайшему повелѣнію въ Крымъ, для набора рекрутъ въ Преображенскій полкъ. По окончаніи даннаго ему порученія, отецъ мой долженъ былъ представить рекрутъ могущественному любимцу Екатерины -- Потемкину. Послѣдній остался очень доволенъ исполненіемъ порученія и велѣлъ отцу моему явиться къ нему на другой день, дабы объяснить, какъ именно онъ производилъ вербовку рекрутъ. Отецъ явился въ назначенное время и подходилъ съ радужнымъ лицомъ къ свѣтилу свѣтилъ, какъ вдругъ Потемкинъ жестомъ руки остановилъ его.
-- Послушайте, г. офицеръ, на что похожи вы?! Вы не гвардеецъ, а неряха!
Что же оказалось?-- у отца съѣхала съ сапога штифель-манжета.
Отецъ, оскорбленный этимъ диктаторскимъ замѣчаніемъ, на другой же день подалъ прошеніе объ отставкѣ и былъ уволенъ отъ службы съ производствомъ въ бригадиры (чинъ, соотвѣтствующій рангу статскаго совѣтника). Молодой бригадиръ немедленно покинулъ Петербургъ и поселился въ своемъ родномъ городѣ -- Москвѣ-Бѣлокаменной.
Въ царствованіе императора Павла Петровича, отецъ мой не служилъ, посвятивъ все свое время, какъ онъ выражался, "окончанію недоконченнаго своего образованія"; онъ читалъ очень много, учился нѣмецкому явыку, занимался исторіей и философіей, глоталъ съ жадностію творенія энциклопедистовъ (бывшихъ тогда въ большой модѣ), училъ самъ грамотѣ крѣпостныхъ своихъ дворовыхъ людей и выдавалъ прилежнѣйшимъ изъ нихъ награды. Все лѣто онъ проводилъ въ подмосковномъ своемъ имѣніи, гдѣ составилъ себѣ богатую библіотеку, тысячъ въ пять томовъ, которая частію сгорѣла, а частію была растаскана во время Отечественной войны 1812 года.
Въ началѣ царствованія императора Александра Павловича, отецъ мой былъ избранъ въ московскіе уѣздные предводители дворянства. Въ этой должности онъ находился во все продолженіе Отечественной войны и выѣхалъ изъ Москвы въ одну заставу, когда въ другую, въ то же самое время, въѣзжалъ въ Москву, со своимъ многочисленнымъ разношерстнымъ штабомъ и войскомъ, императоръ Наполеонъ I.
Ненависть отца моего къ "Бонапартишкѣ" (какъ онъ называлъ Наполеона) не имѣла границъ, и когда произносили имя "узурпатора", онъ изъ самаго добродушнаго, сердечнаго человѣка превращался въ лютаго звѣря. У отца были двѣ србаки: одна прозывалась Жозефинкой, а другая Наполеошкой; такимъ невиннымъ выраженіемъ негодованія къ Наполеону онъ успокоивялъ себя. До мозговъ костей легитимистъ, онъ не могъ допустить мысли, чтобы, кромѣ законнаго наслѣдника, родившагося на престолѣ, могъ кто нибудь другой занять этотъ престолъ. "Наслѣдственный монархъ (говорилъ онъ) не можетъ быть пристрастенъ, не можетъ никого ненавидѣть уже потому, что по своему положенію не можетъ имѣть личныхъ враговъ. Законному монарху не для чего хитрить и лукавить; между тѣмъ какъ узурпаторы, прежде всего, принуждены платить жирно тѣмъ, которые помогали имъ сѣсть на престолъ. Они по неволѣ должны лгать и обманывать народъ. Всѣ узурпаторы мошенники, проходимцы, грабители и воры"...{Подлинныя слова изъ оставшейся послѣ него памятной книжки.}.
Государь Александръ Павловичъ любилъ и уважалъ отца и всегда, когда пріѣзжалъ въ Москву, удостоивалъ его приглашеніями на неоффиціальные обѣды.
Послѣ предводительства, отецъ былъ назначенъ членомъ коммиссіи строеній, существовавшей въ то время въ Москвѣ, а затѣмъ сенаторомъ, въ каковомъ званіи и остался до самой кончины.
По иниціативѣ его и по его настоянію, когда онъ былъ членомъ коммиссіи строеній, уничтожена была грязная рѣченка, обмывавшая стѣны Кремля, и на ея мѣстѣ разбиты были три сада, которые носили названіе "Кремлевскихъ садовъ" (кажется, теперь называются Александровскими).
При моемъ отцѣ построенъ былъ московскій Большой театръ. По случаю этой постройки, считаю нелишнимъ упомянуть о курьёзномъ эпизодѣ, сопровождавшемъ окончательную отдѣлку этого театра.
Ко дню его освященія и открытія долженъ былъ прибыть въ Москву государь Александръ Павловичъ. Между тѣмъ, подрядчикъ медлилъ отдѣлкой театра подъ разными предлогами. Это взбѣсило моего отца, и онъ распорядился болѣе чѣмъ энергически, чтобы заставить подрядчика окончить принятую имъ обязанность къ прибытію государя: онъ велѣлъ привязать подрядчика къ трубѣ, на крышѣ театра, и объявилъ ему, что не отпуститъ его съ крыши до тѣхъ поръ, пока отдѣлка театра не будетъ окончена къ пріѣзду государя. Черезъ два дня подрядчикъ исполнилъ великолѣпно принятую имъ, по контракту, обязанность, и театръ былъ готовъ къ назначенному сроку.
Государь, узнавъ объ оригинальномъ способѣ, употребленномъ отцомъ моимъ, относительно исполненія подрядчикомъ принятыхъ имъ на себя обязанностей, какъ будто бы разсердился, но потомъ смѣялся до упаду и неоднократно вспоминалъ объ этомъ при свиданіяхъ съ отцомъ, присовокупляя:
-- Ты, Александръ Александровичъ, истый татаринъ, для тебя законы не писаны!
Отецъ мой, до глубокой старости, былъ очень красивъ собою и по привычкамъ, манерамъ, образу мыслей, походилъ на французскаго маркиза XVIII столѣтія. Садился онъ за столъ не иначе, какъ во фракѣ и бѣломъ галстухѣ, всегда напудренный, съ кружевнымъ жабо, выходящимъ изъ-за жилета. Въ два часа, ежедневно, онъ уже возвращался изъ сената домой, садился въ большое кресло близь угольнаго окна нашего дома и тотчасъ же приказывалъ читать себѣ газеты: "Московскія Вѣдомости", "Journal de Francfort" и "Débats". Чтеніе оканчивалось ровно въ три часа, въ ту минуту когда дворецкій докладывалъ, что "кушанье поставлено". Къ обѣду ежедневно пріѣзжали друзья и пріятели отца, изъ которыхъ каждый имѣлъ свой jour fixe. Меньше 15--16 человѣкъ, на сколько я помню, у насъ никогда не садилось за столъ, и обѣдъ продолжался до 6-ти часовъ. За симъ всѣ разъѣзжались, а отецъ отправлялся въ англійскій клубъ, гдѣ обязательно игралъ шесть робберовъ въ вистъ.
Наканунѣ кончины своей (отцу было далеко за 80 лѣтъ) онъ былъ въ клубѣ и, возвратившись домой, по обыкновенію, въ 11 часовъ вечера, объявилъ, что чувствуетъ себя очень дурно и полагаетъ, что завтра умретъ. Слова его сбылись: на другой день, въ 4 часа по полудни, онъ скончался безъ всякихъ страданій, угасши какъ свѣча.