X

ТИГРОВАЯ РЕКА

В нижней своей части река Пихца протекает среди обширных болот, поросших осокой (Carex Sp.) и вейником (Calamagrostis Landsdorfii Trin.). Последний иногда с примесью тростника (Phragmites communis Trin.) вышиною в рост человека образует заросли в несколько квадратных километров. Если встать на кочку, камень или плавник, нанесённый водою, то можно видеть, как во время ветра колышется травная растительность. Является полное впечатление волнующегося моря, в особенности если она занимает обширное пространство.

Вскоре стали появляться ивняки (Salix virninalis L.). Число их постоянно увеличивалось. Словно бордюром, они окаймляли берега рек, заводей, озерков и слепых рукавов. Местами они образовали такие густые заросли, что пробраться сквозь них можно было только с помощью топора.

К полудню мы отошли от озера километров на десять. Болотный характер местности сменился равниной с небольшими рёлками {Рёлка -- сухое возвышенное место среди болота.}, едва возвышающимися над общим уровнем воды в реке. Местонахождение их можно определить по осинам (Populus tremula L.), которые тоже сначала одиночными экземплярами, а потом и целыми рощицами подходят к реке то с одной, то с другой стороны. Здешняя осина имеет столь белесоватую кору, что издали её можно принять за берёзу. Только по вечно трепещущим листьям на длинных черешках я узнал знакомое всем нам дерево. Чем дальше, тем осины становилось больше. Можно сказать, что здесь она составляет 80% всей древесной растительности. Ещё выше рёлки стали обрисовываться яснее, и к осине начали примешиваться дуб и японская берёза. Постепенно луговая растительность отходила на задний план, уступая место древесным широколиственным породам с значительной примесью даурской лиственницы.

Река Пихца имеет чрезвычайно извилистое течение. Всё время она делает большие плойчатые петли, иногда завершающие почти полные круги. Целый день мы кружили по руслу реки так, что солнце было у нас то впереди, то сзади, то с одного бока, то с другого, и к вечеру, когда мы достигли начала предгорий Хорского хребта, оно было совсем не с той стороны, где мы рассчитывали его видеть.

Читатель, вероятно, помнит, что сухари, которые были завезены на базы из Владивостока, оказались гнилыми, отчего все мы часто болели животами. Мои спутники-туземцы, как и все первобытные люди, были убеждены, что заболевания происходят от злых духов, которые входят в людей и мучают их. Чорта можно изгнать только камланьем. То Геонка шаманил над Хутунка, то Хутунка -- над Геонка, то оба вместе над орочем Намука. Каждый раз по указанию одного из шаманов Мулинка вырезал из мягкого дерева изображение "севона" в виде насекомого, лягушки, человека об одной ноге, змеи с двумя головами и т.д. После камланья "севон" этот выносился из палатки и на палочке втыкался в песок, подальше от бивака. Считалось, что чорт изгнан и больной должен получить исцеление. Если такое лечение не помогало, камланье повторялось на другой день, на третий, до тех пор, пока больной не выздоравливал. Как только орочи ложились спать, А.И. Кардаков отправлялся на поиски "севонов" и забирал их к себе в котомку для Хабаровского музея. Наутро туземцы, не находя их на берегу реки, думали, что злые духи действительно удалились в тайгу, и были довольны.

27 августа, в субботу, заболел Геонка. Камланить над ним вызвался Миону. Он взял две коротких лучины и ножичком "апили" наскоблил стружек, не дорезая их до основания так, что они все свернулись султанчиками в одну сторону. Хутунка притушил костёр и накрыл голову шамана какой-то тряпицей. В это время Мулинка принёс изображение летящей осы с крылышками из бересты, с лапками, усиками, искусно сделанными из кабаньей шерсти. Оса была прикреплена к палочке, которую воткнули в землю около больного. Геонка лёг спиной к огню и закрыл глаза. Миону сел около него на землю, взял стружки по одной в каждую руку и начал петь свои заклинания. Он проводил ими над болящим от головы к ногам и делал вид, как будто переносит болезнь на изображение осы. Минут десять длилась эта процедура. Вдруг Миону дико закричал: "Эхе-э-э-э-э!" -- всё громче и громче, всё выше и выше поднимая ноту. Под эти крики Хутунка, как всегда, вынес деревянную осу и посадил её на куст около воды, а Мулинка с этой стороны около бивака разложил большой костёр. К утру оса исчезла.

Когда на другой день орочи стали укладывать груз в лодки, Миону уронил котомку А.И. Кардакова на землю. Она раскрылась, и из неё вывалились все "севоны", которые он нёс от самого моря. В неописуемое волнение пришли орочи и удэхейцы. Так вот почему они болеют! И немудрено! Три шамана всё время стараются изгнать злых духов из отряда, а один русский собирает их и несёт с собою. Эта шутка могла бы кончиться смертью кого-либо из туземцев. Они заявили, что дальше с чертями не пойдут, и требовали, чтобы А.И. Кардаков бросил их на берегу. Больше всех волновался Миону. Долго мы урезонивали его и наконец нашли компромисс. Мы условились так: вечером они будут ещё раз камланить и перенесут болезни с "севонов", собранных А.И. Кардаковым, в одного сборного, которого мы уже не возьмём с собою. Орочи согласились, но потребовали днёвки. Пришлось уступить. Целый день Мулинка и Гобули вырезали такое изображение злого духа, в котором сгруппировалось всё то, что нёс А.И. Кардаков в своей котомке.

В полночь на биваке они опять притушили огонь и стали все трое по очереди камланить. Я вышел из палатки и направился к берегу. Ночь обещала быть холодной; на небе мерцали яркие звёзды. Деревья и кусты неопределённо тёмного цвета замерли в неподвижных позах -- словно это был другой мир, неведомый, мрачный... На биваке чуть-чуть виднелась палатка, слабо освещенная углями притушенного костра, и около неё тёмная фигура Миону. Он размахивал стружками и кричал: "Эхаль ду-у-у-у!". Голос его далеко разносился по реке и пугал зверей в тайге. На этот раз орочи унесли "севона" в глубь леса и зорко следили за А.И. Кардаковым. Мы сдержали слово и не ходили в ту сторону, куда был изгнан злой дух -- источник болезней, бывших доселе в отряде.

Следующий день был воскресный -- солнечный и тёплый. Несмотря на то, что с бивака мы снялись поздно, всё же ушли довольно далеко.

Река Пихца длиною около 65 километров и течёт сначала с востока на запад, потом всё больше и больше склоняется к северо-востоку. Течение её можно разделить на три части: верхнее, среднее и нижнее. Последнее, как мы видели, проходит среди болот. В средней части на протяжении ещё 12 километров река разбивается на множество проток, которые были так малы и извилисты, что в них нельзя было повернуть лодки, и мы вынуждены были перетаскивать их по земле. В истоках Пихца принимает в себя речку Олосо. Здесь она течёт в горах одним руслом, загромождённым большими камнями, грани которых сглажены водою и плавниковым лесом.

Здесь же находится продолжение тех первобытных девственных лесов, которые мы видели на Анюе около горы Хонко.

Нехорошие рассказы ходят у амурских туземцев про реку Пихцу. В верхней половине её обитает много тигров, которые часто нападают на людей. Так, один раз два гольда отправились на реку Олосо для соболевания. Они шли по зверовой тропе на расстоянии десяти шагов друг от друга. Вдруг большой тигр напал на одного из охотников. Другой бросился бежать, но тигр догнал его и сильно изранил. Человек этот некоторое время полз по земле и умер от потери крови. В 1925 году был такой случай. Один охотник нашёл кабана, задавленного тигром. Вместо того, чтобы поскорее уйти отсюда в другое место, он забрал кабана с собой. Не успел человек этот отойти с ношей и одной версты, как на него напали сразу два тигра. Звери поделили добычу. Один взял охотника, а другой забрал кабана. Третий случай произошёл в 1926 году. Старый гольд из селения Да близко встретился с тигром на реке Пихце. Желая узнать о намерениях зверя, охотник выстрелил в воздух. Страшный хищник сделал несколько шагов вперёд. Гольд, зная, что в тигра нельзя стрелять, если он не нападает на человека, и желая предупредить его о том, что ему грозит, выстрелил второй раз в воздух. Тигр сделал большой прыжок и встал на льду, как мраморное изваяние. Тогда гольд тщательно выцелил зверя и спустил курок. Страшно заревел тигр и бросился за колодину. Охотник видел его задние ноги и хвост, которым он всё время бил по земле. Не теряя ни одной минуты, гольд ушёл от опасного места.

Мы уже подбирались к верховьям Пихцы. Течение делалось всё быстрее и быстрее. Опасные пороги встречались чуть ли не на каждом шагу. Кругом высились сопки, густо одетые кедровым лесом. Туземцы дружно работали шестами, с трудом проталкивая лодки против воды. Они внимательно осматривали дно реки и на ходу между прочим били острогою крупных форелей и линьков.

По целому ряду мелких признаков они установили, что место аварии В.М. Савича было недалеко: кусок доски от лодки, лист бумаги среди мусора, нанесённого водою, тряпица, застрявшая на кустах, и т.д. были красноречивее всяких слов. На одном из поворотов поперёк реки лежало дерево, отпиленное у вершины. Осмотрев его, орочи сказали, что именно здесь опрокинулась лодка, и точно нарисовали картину крушения. Впоследствии, когда В.М. Савич рассказал мне о том, как он потерпел аварию, я увидел, что мои спутники-туземцы не ошиблись даже в мелочах. Я хотел немедленно заняться осмотром дна реки, но у туземцев был свой план. Они приняли во внимание большую воду и быстрое течение. Когда стемнело, Гобули и Мулинка стали искать имущество разбитой лодки по течению. Совсем поздно они возвратились и привезли: брезент, эмалированную тарелку, несколько маленьких мешочков с мукой, винтовку, бинокль, буссоль Шмалькальдера, сумку с медикаментами, дневник, написанный карандашом, патроны и кошелёк с деньгами.

Что же в это время случилось с В.М. Савичем? Из г. Хабаровска с своими спутниками он отправился вниз по Амуру, придерживаясь правых его проток, достиг озера Синда, в которое впадают реки Немпту и Мухень, поднялся по этим рекам до истоков и обследовал весь западный склон Хорского водораздела. Затем он перешёл на озеро Гаси и стал подниматься вверх по Пихце. Как раз в это время пошли затяжные дожди, и вода в реке стала быстро прибывать. Однако это не испугало В.М. Савича, и он с проводниками-гольдами медленно продвигался против течения, которое увеличивалось с каждым днём. Немного не доходя до водопада Сагена, его на Пихце захватило то самое наводнение, которое задержало меня на Анюе две с половиной недели. В.М. Савич решил во что бы то ни стало достигнуть истоков реки Пихцы. Невзирая на ненастье и крайне неблагоприятную погоду, он всё-таки дошёл до условленного места и устроил для нас питательную базу. Затем он хотел пробраться на реку Хор, но потерпел аварию, во время которой погибли его лодки и всё имущество, и сам он почти в бессознательном состоянии выплыл из-под "завалов" метрах в сорока от места крушения. В этом бедственном положении путешественники пешком направились левым берегом вниз по Пихце и через трое суток случайно в тайге нашли брошенную гольдами старую лодку. Они починили её деревянными гвоздями, сделанными из лиственничной древесины, и, выждав, когда начался спад воды в реке, спустились к озеру Гаси. После такой беды В.М. Савичу более ничего не оставалось, как закончить работы и возвратиться в г. Хабаровск. К тому же и время было уже позднее и начинались холода. Он выполнил всё задание, которое себе наметил, выставил все питательные базы и тем самым облегчил мой маршрут от Анюя на Хор, с Хора на реку Мухень и далее до г. Хабаровска.

Немного выше места крушения лодки В.М. Савича, с левой стороны, есть водопад, который туземцы называют Сагена. Он представляет собой подземную речку, выходящую на дневную поверхность множеством струй. Красноватые скалы, зелёная растительность, кристаллически чистая вода, белая пена и радужная игра водяной пыли в лучах солнца создают необычайно эффектную картину.

Тут мы нашли свою питательную базу с доброкачественными продуктами. Орочи перестали болеть, но приписали это тому обстоятельству, что последний "севон", в которого они прошлую ночь перенесли свои недуги, остался далеко позади.

После короткого отдыха мы ещё полдня подымались на лодках, а затем от устья Олосо пошли пешком на Хорский перевал. Отсюда вверх по Пихце идёт тропа. Она хорошо протоптана, но во многих местах заросла травою и завалена колодником. Сначала тропа придерживается правого берега реки. Во время большой воды её отчасти замулило и занесло песком и землёю. Затем она проходит на левый берег, которым и следует к перевалу. Тропа часто кружит и делает многочисленные обходы колодника. По пути она пересекает три ручья, бегущих с сопок с правой стороны, а по четвёртому ключику подымается на перевал. Эта часть пути очень утомительна. Русло завалено камнями, замаскированными мхом и высокой травой. Нога часто скользит, срывается и проваливается в ямы с водой. Подъём длинный и пологий. На самом перевале стоит развалившаяся китайская кумирня. За перевалом тропа пролегает по заболоченной местности, поросшей редкостойной лиственницей. Около реки Хор она обрывается. Это -- зимний путь, и летом редко кто им пользуется.

2 сентября мы вышли к устью реки Сор, впадающей в Хор с правой стороны. Перед нами открылась обширная котловина, обставленная сильно размытыми сопками. С правой стороны реки тянулось замшистое болото, а с левой -- смешанный лес с примесью ели и пихты. Я знал, что нахожусь в горном узле высоко над уровнем моря. Отсюда на восток текли реки: Копи и Самарги, а на севере был бассейн Анюя. По реке Сор лежит путь на Тормасунь, где находится тот самый перевал, через который перетаскивают лодки на руках. Здесь мы нашли ещё одну питательную базу, устроенную хорскими туземцами, и около неё встали биваком.

Судя по некоторым признакам, где-то поблизости должны были находиться люди. Поэтому я поручил А.И. Кардакову с орочами устраивать бивак, а сам с Гобули пошёл по берегу Хора. Путеводной нитью нам служила зверовая тропка. Она то выходила к реке, где густо росли высокоствольные тальники, то углублялась в лес. В одном месте около старой ели я увидел большой муравейник, сложенный из мелких веточек, кусочков древесной коры и сухой хвои. Несмотря на осеннее время и ненастную погоду, красные лесные муравьи (Formica rufa) проявляли большую деятельность. Они ползали по крыше своего жилища, по земле и соседним деревьям. Один тащил сверчка размерами вдвое больше себя, другой нёс на весу прутик, который неудачно держал за конец, третий -- какую-то белую крупинку. Несколько муравьев копошились около улитки. Они действовали вразброд и, по-видимому, мешали друг другу. Однако улитка продвигалась вперёд и скоро исчезла в одном из выходных отверстий муравейника. Всё это доказывало, что муравьи по сравнению с размерами своего тела очень сильные насекомые.

Я взял палку из рук Гобули и слегка тронул ею сухую хвою. Мгновенно к этому месту сбежалось множество муравьев. Они засуетились и подымали кверху свои головки с раскрытыми челюстями. С поразительной быстротой распространилась тревога по всему муравейнику. Даже на противоположной стороне его поднялась беготня. Маленькие шестиногие существа почуяли опасность и самоотверженно приготовились к обороне.

-- А-та-тэ, гыхы, манга! (Ай-ай. Худо. Так нельзя!) -- закричал Гобули и отнял у меня палку.

Мы пошли дальше. По дороге я стал расспрашивать своего спутника, почему он не позволил мне шевелить муравьев. Он ответил мне так:

-- В огне сидит "Пудза мамаса", т.е. "хозяин огня", и в каждом муравейнике "Пудза адзани" -- "хозяин муравьев". Огонь нельзя резать ножом, поливать водой, нельзя плевать в него, разбрасывать головешки. Такие же запреты распространяются и на муравейник. Человек, позволивший себе грубое обращение с муравьями, непременно заболеет: у него станут гноиться глаза или появятся на теле нарывы.

Когда мы вышли на реку, с одного из кустов с криками, похожими на чириканье воробья, сорвался зимородок (Alcedo ispida bengalensis Cm.) -- небольшая, ярко окрашенная птичка, ведущая уединённо-скрытный образ жизни. Я видел, как мелькнуло в воздухе голубовато-зелёное оперение её спинки, надхвостья и внутренних частей крыльев.

-- Ыи Пудза гаэни (т.е. "шаманская птица, подчинённая Пудза"), -- сказал шопотом Гобули, указывая на зимородка, который, отлетев немного, опять сел на ветку кустарниковой лозы. Он повернул свою несуразную голову с большим конусообразным клювом и, казалось, прислушивался к шуму наших шагов. Испуганная птичка вспорхнула и улетела совсем.

Гобули принялся мне объяснять, что зимородка тоже трогать нельзя, потому что он является посланцем Пудза адзани. Он летает, слушает, что говорят люди, и обо всём доносит хозяину муравьев, а этот последний всё сообщает "хозяину огня". Пудза мамаса наказывает виновного сильными ожогами.

На отмели около устья реки Сор действительно была одна юрта. Обитатели её два дня тому назад ушли вниз по реке Хор навстречу кете, которая по времени должна была уже дойти до Сурпая. Осматривая покинутое жилище, Гобули установил, что удэхейцы в день отъезда убили одного молодого сохатого и мясо его увезли с собой.

Делать нам здесь было больше нечего, и мы пошли обратно на бивак. Когда мы поравнялись с муравейником, Гобули остановился и, указывая на него, сказал:

-- Пудза адзани ушёл.

Я взглянул на муравьиную кучу и увидел, что сбоку она была наполовину разрыта. Медвежьих и других следов поблизости заметно не было.

Вечером после ужина Гобули рассказал орочам о том, как я прогнал из муравейника Пудза адзани. Оказывается, что и у них есть такое же поверье, отличающееся от удэхейского только некоторыми деталями. Хозяина муравьев они называют "Икта адзани" и считают его распространителем накожных болезней, в особенности лишаев.