ЧЕРЕЗ ГОРЫ, ЛЕСА И БОЛОТА
Следующие дни были опять ненастные. Двое суток просидели мы на берегу Хора в односкатной палатке, согреваясь лучистою теплотою большого костра, который надо было поддерживать и ночью.
Была уже осень. Лист с деревьев осыпался на землю, и по утрам появлялись заморозки, а путь был ещё длинный. Мы имели только летние одежды и не рассчитывали на холода. Кроме того, надо было туземцев доставить на пароходе в Советскую Гавань, пока не закрылась навигация. Это обстоятельство заставило меня торопиться. Поэтому 5 сентября, невзирая на дождь, мы сняли свои палатки и стали подниматься на Хорский хребет.
С восточной стороны подъём на него был очень длинный и пологий. Сначала мы придерживались русла какого-то безымянного ручья, потом взбирались по косогору, пересекли несколько распадков, заваленных камнями, под которыми с шумом бежала вода, и седьмого числа достигли гребня водораздела. Здесь Миону взобрался на дерево, чтобы ориентироваться. На другой день мы достигли главной вершины водораздела, покрытой старым редкостойным лесом в возрасте от 200 до 300 лет и состоящим из монгольского дуба, корейского кедра, каменной берёзы, мелколистного клёна и амурской липы. Большинство деревьев имело толстые приземистые стволы с громадными болезненными наростами.
В этих лесах водится много зверей. Местами земля была сплошь изрыта дикими свиньями; урожай жолудей и кедровых орехов привлёк их сюда целыми табунами.
Глубокие сумерки застали нас в пути. К счастью, Гобули нашёл большой дуплистый пень, наполненный водою. Правда, она имела смолистый привкус, но всё же это была настоящая дождевая вода, годная для питья.
На следующий день мы начали спуск в долину какой-то речки. Она начиналась очень живописным ущельем, которое спускается вниз крутыми уступами, заросшими смешанным широколиственным лесом с богатым и разнообразным подлесьем, состоящим из колючих аралий, актинидий, лимонника, элеутерококкуса и винограда.
От главной вершины Хорского хребта к северо-западу отходит длинный отрог, в свою очередь служащий водоразделом между реками Мэка и Нефикца. Гребень его увенчан большими скалами, которые местное туземное население считает недосягаемыми и населяет их злыми духами. Как появились они? Только чорт мог выдвинуть их из земли! Это -- "Амба чжугдыни" (чортово жилище). Другие люди называют их "Какзаму чжугдыни" (жилище горного духа Какзаму), или "Куты мафа чжугдыни" (тигровое жилище). Где бы эти страшные звери ни ходили, они всегда возвращаются к скалам. Здесь в расщелинах они имеют свои логовища, где и выводят тигрят. Туземцы рассказывают, что только один раз зимою какой-то гольд-охотник достиг скал. Когда зимой он подходил к ним, то увидел сидящего на камне чёрного человека. Гольд окликнул его. Человек вскочил, побежал и тут же скрылся в расщелинах камней. Кому же это быть, как не чорту!? В лунные ночи там носятся дьявольские тени, слышны стенания, хохот и вой. Всякого, кто посетит скалы Мэка, ожидает потом какое-нибудь несчастье или болезнь. Все эти рассказы разожгли моё любопытство.
Мы с А.И. Кардаковым решили совершить туда экскурсию и с высоты птичьего полёта осмотреть страну, в которую проникли со стороны Хора и Пихцы.
Когда я заявил сопровождающим нас туземцам о своём намерении, они взволновались, и четверо из них наотрез отказались идти.
-- Отцы наши не ходили туда, -- говорили они, -- и мы не пойдём.
Другие заявили, что не только на скалы, но и близко к ним они не подойдут.
Весь вечер удэхейцы рассказывали друг другу разные страхи. Скалы вселяли в них какой-то ужас. Всё же мне удалось двух человек -- Хутунка и Геонка -- убедить, что в камнях ничего страшного нет. Но и эти люди неоднократно задавали вопросы, не боюсь ли я сам, не будет ли потом всем нам худо, и по выражению глаз старались угадать о моих душевных настроениях.
На другой день мы отправились в путь. В одном туземцы оказались правы: добраться до скал оказалось действительно очень трудно. С южной стороны горный хребет Мэка был покрыт большими осыпями, состоящими из громадных глыб, заваленных буреломом, опутанных виноградниками и лианами. Колючие аралии и элеутерококкус изорвали нашу одежду. Мы изранили руки и в колени набрали множество заноз. Каменные ловушки, закрытые растительностью, и колодник, наваленный в беспорядке, создавали препятствия чуть ли не на каждом шагу. Это понизило настроение моих спутников-туземцев.
-- Верно, что к скалам нельзя подойти, -- высказывали они вслух свои мысли. -- Должно быть, там, наверху, в самом деле обитают злые духи, в таком недоступном месте, куда простым людям невозможно проникнуть.
Несколько раз Геонка порывался стрелять в воздух, чтобы угнать от скал "чёрного человека". Немало трудов стоило успокоить его и убедить, чтобы он не тратил зря патронов.
Я стал подшучивать над чортом и иронизировать по его адресу. Тогда Хутунка серьёзно просил меня так не выражаться.
-- Ходи, ходи, -- говорил он, -- как будет, так и ладно, а ругаться не надо.
Пришлось уступить.
Часам к четырём пополудни мы подошли к скалам. Величественное зрелище представилось моим глазам. Семь гранитных штоков высились кверху. Они действительно имели причудливые формы: один из них был похож на горбатого человека, опирающегося рукой на голову какого-то фантастического животного; другой -- на старуху, одетую в длинную мантию; третий -- на гигантскую жабу; четвёртый -- на нож, воткнутый черенком в землю, и т.д. Когда мы приблизились к ним, какой-то большой зверь бросился в сторону, а затем мы увидели медведя, который тоже пустился от нас наутёк.
Все грани и углы скал сглажены деятельностью сильных северо-западных ветров. Эти скалы представляют собой классический образчик эоловой эрозии, когда ветры в течение долгого времени могут обтачивать выдающиеся части камней сами по себе, без участия песка. Быть может, шлифовальным материалом служили обледенелые снежинки.
Высокие громады, молчаливо поднимающиеся кверху, хаотически нагромождённые глыбы у подножия их, заваленные буреломом, и лес, полный таинственной тишины, создавали картину мрачную и дикую. Когда над скалой проходило облако, то казалось, будто оно стоит на месте, а скала движется, наклоняется и вот-вот со страшным грохотом опрокинется на землю.
Какое-то особое напряжение чувствовалось в этих камнях, принявших столь странные очертания. С момента появления скал Мэка на дневной поверхности прошло много веков, но всесокрушающая рука времени не коснулась их. Они и поныне стоят незыблемо, как бы выполняя какую-то странную миссию, неведомую простым смертным.
Я поймал себя на том, что на меня скалы эти произвели неприятное впечатление. Не хотел бы я быть здесь в одиночестве. Ещё более одиноким я почувствовал бы себя вдали от людей, в сообществе с этими молчаливыми каменными громадами. Тогда я вспомнил слова туземцев: "Наша близко туда ходи нету".
Солнце быстро склонялось к западу. Лучи его озаряли только вершины гор, а по долинам уже ползли сумеречные тени. Они распространялись вширь и захватывали всё большие и большие участки земной поверхности.
До ночи было ещё далеко, но в самом освещении и по тому, как вели себя пернатые, уже чувствовалось угасание дня.
Мы обошли самую большую скалу кругом и тут увидели множество расщелин в камнях, служивших логовищами для тигров.
Некоторые из них имели вид глубоких колодцев. Там и сям валялись перегрызанные кости и клочки шерсти съеденных ими животных.
Надо было торопиться и вовремя добраться до бивака. Мы начали спуск в долину.
Однако сумерки захватили нас раньше, чем мы рассчитывали. Выйдя на речку, Хутунка дал два выстрела.
Спустя некоторое время нам ответили тоже выстрелами.
На небе ещё догорали отблески вечерней зари, а на земле внизу ночная тьма быстро заполняла лес. Чем больше сгущается мрак, тем больше напрягаешь слух, и тогда улавливаешь такие звуки, которых днём обыкновенно не замечаешь: слышится подавленный вздох, сдержанный шопот и шорохи бесчисленных растений.
За день мы сильно устали и теперь едва волочили ноги.
Лесу, казалось, не будет конца. Я хотел было сесть на валежник, чтобы отдохнуть, но в это время увидел свет от костра. Через несколько минут мы были в палатке, пили горячий чай и делились впечатлениями.
После осмотра местности с высоты "Чортовых скал" и на основании целого ряда примет мы убедились, что находимся в истоках Нефикцы. На второй день пути наш отряд достиг россошины, где две речки сливались вместе. Здесь мы нашли очень много рыбы. В какие-нибудь двадцать минут орочи поймали двух больших тайменей и штук пятнадцать крупных ленков.
Во время этого перехода Гобули натёр себе спину котомкой. На месте загрязнённой ссадины образовался большой нарыв. Пришлось больного освободить от ноши и котомку его разобрать всем помаленьку. Это было неприятно, но что же делать. Я предложил Гобули поставить на ночь согревающий компресс, но он отказался и просил Миону лечить его шаманством. Они говорили, что причиной заболевания Гобули был я, позволивший трогать муравейник.
На мой вопрос, почему же в таком случае я здоров, Миону отвечал:
-- Удэхейцы постоянно живут в тайге и всего боятся, а "лоца" (русские) живут в городе и в тайгу приходят редко и ненадолго. Кроме того, у русских нет шаманства, и "севоны" их не касаются.
По моим наблюдениям 1908, 1909, 1926 и 1927 годов и по наблюдениям профессора В.М. Савича, громадные девственные леса, которые начинаются от Анюя и тянутся к юго-западу через верховья рек Пихцы, Мухеня и Немпту, занимают площадь по крайней мере в миллион гектаров. По долинам преобладают смешанные леса, состоящие из широколиственных пород, а по склонам гор произрастают могучие хвойные леса, в которых 50-70% выпадает на долю кедра.
Величественно-декоративный вид имела здешняя тайга. Утренние заморозки разукрасили её во все цвета радуги. Обыкновенная какалия (Cacalia auriculata DC.) сделалась тёмно-фиолетовою; растущая с ней в сообществе лещина (Corylus mandshurica Max.) сменила свой зелёный наряд на буро-коричневый. Наиболее ярко окрашенными оказались клён и виноград. У них можно было видеть все переходы от малинового цвета к багряному и нежно-пурпуровому. По берегам реки в изобилии рос боярышник (Crataegus sanquinea Pal.). Я узнал его по обилию крупных и полупрозрачных оранжево-красных плодов, за которыми иногда совсем не было видно листвы. Раньше других стала вянуть амурская липа. Сначала пожелтели отдельные ветви её -- наиболее слабые и чем-нибудь поражённые, а потом и вся крона. Японская берёза никла тонкими длинными ветвями и осыпала на землю золотисто-жёлтую листву свою. Только один дуб сопротивлялся осенним холодам и ни за что не хотел сбрасывать свой летний наряд.
Здешнее подлесье состоит из самых разнообразных кустарников; оно настолько густо, что скрывает человека с головой.
Каждый раз, когда вступаешь в такой большой лес, чувствуешь некоторый страх, сознаёшь своё бессилие. Тайга совершенно равнодушна к страданиям заблудившегося человека. Крики о помощи, на которые, как бы насмехаясь, будет отвечать эхо, привлекут только хищных зверей. Несколько лет назад двенадцать лесорубов, русских и китайцев, решили идти от реки Пихцы напрямик к Хабаровску. Они заблудились в тайге и все погибли от голода. На другой год осенью охотники-туземцы нашли обрывки их одежд и разбросанные по лесу человеческие кости. Место это стало запретным.
Истоки Пихцы, Мухеня и Немпту ныне представляют собой самое зверовое место в крае. На песке и на сырой илистой почве около реки -- всюду виднелись следы кабанов и тигров. Во многих местах земля была положительно истоптана изюбрями. Каждый день мы натыкались на медведей. Они выдавали себя ворчаньем и убегали по чаще, поднимая сильный шум.
В верховья Мухеня мы попали как раз во время изюбриного рёва. Ночи были ясные, холодные. Луна с небесной высоты мягким сиянием озаряла "великий лес". Олени слонялись по тайге и будили нас своими криками.
Иногда к биваку приближались и другие звери. Орочи отгоняли их стрельбой из ружей и разбрасывали по кустам головешки.
11 сентября мы дошли до впадения реки Кава в реку Нефикцу. Отсюда уже было возможно плавание на лодках. За неимением тополя (дерева этого совсем нет на северо-западных склонах Хорского хребта) орочи стали долбить две улимагды из кедра. Такие лодки не выдерживают длинного пути и растрескиваются; но нам нужно было только доехать до реки Немпту.
Каждый раз после полудня мы с А.И. Кардаковым ходили на экскурсию в разных направлениях. Эти прогулки давали столь обильный материал для наблюдения, что его не всегда удавалось записать в дневники как следует.
Один раз незадолго до сумерек я взял ружьё и пошёл по старой зверовой тропе. Отойдя с километр от бивака, я остановился у большого ясеня, росшего на самом берегу. С левой стороны в Нефикцу впадал какой-то ручей. Здесь край долины обрывался высоким утёсом, похожим на человеческую голову с прищуренным глазом, горбатым носом и косматой шапкою волос.
Кругом было жутко, тихо. Словно опасаясь чего-то, всё живое притаилось и было настороже.
Каменная голова тоже как будто приоткрыла рот и вслушивалась в мертвящую тишину леса. Вдруг сильный шум в стороне заставил меня вздрогнуть и поднять ружьё. Молодой изюбрь, как вихрь, пронёсся мимо. Я видел только голову его с ушами, но без рогов, и белое пятно на заднем конце тела. Кто-то проворно стал взбираться на сопку. Через колодину, лежащую поперёк реки, с фырканьем пробежал колонок. Вверху всполошились пернатые и подняли тревожную перекличку. Через минуту шум на сопке затих, но птицы долго не могли успокоиться. Очевидно какой-то зверь, может быть, тигр, напал на изюбря. Последнему удалось бежать. Он поднял большой шум в лесу и тем напугал других животных. С виду пустынная тайга полна жизни. Каждый день, каждый час здесь разыгрываются кровавые трагедии. Сжимая ружьё в руках, с затаённым дыханием я сделал несколько шагов и прислушался. Лес снова погрузился в глубокое безмолвие.
Солнце снизилось к горизонту и как бы село на зубчатые вершины елей и пихт. От деревьев по земле потянулись длинные тени. Тогда я забросил винтовку на плечо и быстро пошёл по тропе, чтобы добраться до бивака засветло.
14 сентября обе лодки были готовы. После полудня мы тронулись в путь.
Река Нефикца оказалась тоже заваленной колодником, который очень мешал нашему плаванию. Приходилось часто останавливаться и разбирать его, стоя по колено и по пояс в воде.
Время было позднее, а вода холодная, в особенности по утрам. Заломы встречались чуть ли не на каждом шагу. Люди сильно зябли и отогревались у костров. Орочи работали топорами; естественно, они поднимали большой шум и отгоняли зверей от реки. Тем не менее мы всё же имели свежее оленье мясо, которым и питались всё время, пока шли по реке Нефикце.
17 сентября мы вышли на Мухень и около устья реки Алчи нашли ещё одну базу. Весьма ненастная погода опять задержала нас на одном месте. Четыре дня лил холодный дождь. Мы устроились на галечниковой отмели в палатках и всё время сидели у огня. В это время года промокнуть опаснее, чем озябнуть зимою, -- сразу можно получить плеврит или воспаление лёгких. Я очень беспокоился за туземцев, моих верных спутников. Они ловили под дождём рыбу, ходили на охоту, рубили дрова. Несомненно, у них была привычка к холоду с раннего детства. Меня удивляли их выносливость и полное равнодушие к ненастью.
Наконец, 21 сентября дождь перестал. Тучи на небе, лежавшие до сих пор неподвижной тёмно-серой пеленой, пришли в движение. Кое-где показались просветы. Сквозь них проглянуло синее небо, и прорвался первый солнечный луч. Словно прожектором, он осветил ещё мокрую от дождей землю и разнообразно пёструю листву деревьев.
Тотчас мы уложили в лодки весь свой багаж и поплыли вниз по Мухеню. После принятия в себя реки Нефикцы он выходит на равнину и делается очень извилистым.
Характер растительности тоже очень изменился. Широколиственные леса с значительной примесью хвои остались позади. Теперь по берегам Мухеня, кроме дуба, липы, берёзы и осины, произрастала в большом количестве яблоня (Pirus baccata L.) с таким обилием мелких плодов, что ветви под тяжестью их гнулись книзу и казались окрашенными в кроваво-красный цвет. Ещё больше было черёмухи (Padus racemosa Lam). Её издали можно узнать по поломанным и пригнутым к земле медведями веткам. Большею частью она уже осыпала свои плоды, потерявшие аромат и вкус. Здесь также в изобилии росла калина (Viburnum sargenti Koehne), украшенная гроздьями красной ягоды. Незатенённые южные склоны гор были покрыты леспедецей (Lespedeza bicolor Turcz). Этот кустарник является любимым кормом изюбров. Мелкие листочки его обладают способностью задерживать на себе крупные капли росы. Достаточно утром походить среди леспедецы несколько минут, чтобы вымокнуть так, как будто пришлось перейти вброд глубокую речку.
Надо было торопиться, чтобы наверстать потерянное из-за дождей время. Поэтому мы решили плыть весь день и всю ночь.
Уже по тому, как окрасилось небо, когда солнце скрылось за лесом, и по общему состоянию атмосферы видно было, что ночь будет морозная. Часов в шесть вечера мы переобулись и надели на себя всё, что только было можно: одеяла, комарники и порожние мешки. Странный вид мы имели теперь, завёрнутые в грязные полотнища палаток и обмотанные верёвками, чтобы они не сползали с плеч.
Когда на западе багровая заря погасла совсем, казалось, будто на землю спустилось холодное дыхание смерти, которое должно было погубить последние остатки цветковой растительности. Прибрежные деревья, склонившиеся сводом над рекою, образовали как бы туннель, наполненный блестящею и неподвижною, как смола, водою.
Одна лодка отстала немного, а мы пошли вперёд с намерением поохотиться на изюбрей, которые должны были ещё отзываться на зов берестяного рожка. Мы плыли по течению и не разговаривали между собою. Тёмные силуэты деревьев, чёрная вода и такие же чёрные берега -- всё утонуло во мраке ночи, и нельзя было разобрать, двигается лодка или стоит на месте. От холода я вздрагивал и, очнувшись, видел отражение звёздного неба в воде.
Один раз мы спугнули медведя. Он рявкнул и бросился в чащу. Я дремал, зяб, просыпался, старался поплотнее закутаться в палатку, опять дремал и никак не мог согреться.
Перед рассветом мы пристали к песчаной косе, развели большой огонь, около которого погрелись немного и напились горячей воды.
Взошедшее солнце осветило растительность, побитую морозом. Камни, куски дерева и прибрежный песок забелели от инея. Палатки коробились, как кожухи. Мы просушили их на огне, пошли дальше и в восемь часов утра прибыли на реку Немпту.
Следующий день выпал ясный и светлый. Хотя солнце по-прежнему посылало лучи свои на землю, но они уже не давали тепла.
27 сентября наш маленький отряд поднимался по реке Немпту до правого притока её Бяксор. Здесь мы расстались с лодками совсем. Теперь нам предстоял ещё один, последний, маршрут по болотам до высот, которые чуть-чуть виднелись на горизонте. Там был г. Хабаровск.
Рёлка, давшая нам приют, была покрыта дубняком в возрасте от 50 до 100 лет. Около речки я ухватился за какой-то куст и больно уколол руку. Длинные острые шипы и серёжки красных кислых ягод убедили меня в том, что я имею дело с барбарисом (Berberis amurensis Rupr.).
В другом кустарнике, тоже лишённом листвы, я узнал шиповник (Rosa dahurica Pal). Мелкие красные шаровидные плоды его уже стали подсыхать. Последняя запись в моём дневнике относится к спирее (Spiraea salicifolia L.), образующей заросли по берегу реки. Вместо красивых розовых цветов на стеблях её торчали тёмные помпоны.
Вегетационный период кончился -- кустарниковая растительность, лишённая листвы, принимала вид спутанных голых прутьев, в которых трудно разобраться неспециалисту. Зелёные вейниковые луга приняли буро-жёлтую окраску и по-прежнему волновались, точно грязная, взбаламученная вода. Ещё несколько дней и их станет заваливать снегом.
Река Немпту протекает среди обширных болот и имеет такое же извилистое течение, как Пихца и Мухень. Русло её всё время сопровождается рядом стариц, слепых рукавов, маленьких озерков и глухих проток, незаметно переходящих в болота. Низина, по которой протекает река, ещё долго не осохнет: уровень её медленно подымается и медленно нарастают слои гумуса. Медленно растительность отвоёвывает участки суши у воды. Вода отступает, но не без сопротивления. Она задерживается во время засухи и вновь появляется в ненастное время года. Кое-где над низиной подымаются невысокие редки, поросшие тонкоствольной осиной. Они едва возвышаются над общим уровнем воды в реке, и если бы не древесная растительность, их можно было бы совсем не заметить и пройти мимо. По середине рёлки при выкапывании ямки появляется вода уже на глубине двадцати сантиметров.
После столь длительного путешествия силы наши были подорваны, и потому переход через зыбучие болота всем показался очень утомительным. И в самом деле, котомки делались с каждым днём легче, а нести их становилось всё труднее и труднее. Лямки сильно нарезали плечи. Всякая мелочь, положенная в котомку, вроде шкурки бурундука, весившая несколько граммов, давала себя чувствовать.
Иногда мы пользовались тропами, протоптанными сохатыми. Эти крупные животные, несмотря на свой большой вес и как бы кажущуюся неприспособленность ходить по болотам, любят такие места. Они как-то чутьём угадывают, где можно пройти, чтобы не провалиться в "окна".
Там и сям виднелись большие лужи стоячей воды вроде озерков, с которых с криками снимались большие стаи гусей. Этих осторожных птиц здесь было великое множество. Перелёт был в полном разгаре. Над болотами носились бесчисленные табуны уток. На фоне бледного неба их хорошо видно; но когда они все разом снижались к земле, то мгновенно пропадали из глаз, и неизвестно было, садились ли они снова на воду или летели дальше. Такого количества водной птицы мне давно не приходилось видеть.
Болота по-своему тоже красивы и богато населены, но мы так устали, что нам было теперь не до наблюдений.
Мы выбивались из сил, потому что отдыхать можно было не тогда, когда этого требовал организм, а когда попадались рёлки, где можно было снять котомки и лечь на землю.
27 сентября мы подошли наконец к сопкам, отделяющим озеро Петропавловское от бассейна реки Немпту. Вдоль этой возвышенности проходит телеграфная просека и по ней тропа к селению Анастасьевке.
Первый русский человек, которого мы встретили здесь, был производитель работ Дальневосточного переселенческого управления В.И. Двиганцев. Он издали заметил каких-то подозрительных людей, пробиравшихся по лесу с котомками за плечами, и решил, что имеет дело с контрабандистами. Скоро всё разъяснилось, и мы крепко пожали друг другу руки.
Весь путь от Советской Гавани мы совершили целиной по лесу, имея под ногами мягкую перегнойную почву, мох или листву. Это сказалось тотчас, как только мы вышли на дорогу с жёстким каменистым грунтом. Мои спутники сразу сбили ноги и потому, не доходя трёх километров до селения Анастасьевки, ещё засветло должны были встать биваком. На другой день мы с трудом дотащились до деревни, где нашли приют и отдых у В.И. Двиганцева. 30 сентября мы прошли селение Волконское и 1 октября вступили в г. Хабаровск. Путь наш был окончен!