Человѣчество безмѣрно льститъ себѣ, воображая, будто его мыслители способны уловить теченіе жизни, а художники и поэты изобразить ее. Мысль человѣческая совершенно не въ состояніи вмѣстить, воображеніе не въ силахъ представить, слово не можетъ выразить того ужаснаго и смѣшного, возмутительнаго и трогательнаго, прекраснаго и отвратительнаго, величественнаго и жалкаго, что именуется жизнью.
Исторія, оперирующая съ эпохами, народами, царствами и классами, рисуетъ жизнь только грубыми схематическими чертами, не дающими настоящаго представленія о страшной внутренней сложности этого явленія, слагающагося изъ безконечнаго разнообразія событій, чувствъ, идей и стремленій безчисленнаго множества живыхъ существъ, непрестанно борющихся за свое существованіе во всѣхъ уголкахъ земного шара, во всѣ времена бытія человѣческаго.
Настоящая мѣра времени не вѣка, на мгновенія, а классы и народы состоятъ изъ милліоновъ отдѣльныхъ людей, своей собственной жизнью живущихъ, по своему чувствующихъ и мыслящихъ.
А между тѣмъ именно въ ихъ микроскопическихъ существованьицахъ, въ ихъ мимолетныхъ радостяхъ и страданіяхъ заключенъ подлинный смыслъ человѣческой жизни, къ какимъ бы результатамъ не пришло человѣчество въ своемъ общемъ движеніи, какія бы заданія ни ставили передъ нимъ Богъ или природа.
Жизнь не въ столкновеніяхъ народовъ, борьбѣ классовъ, созданіи религій и философскихъ системъ. Она въ томъ, чего всѣ эти событія являются завершеніемъ: въ мысляхъ, чувствахъ и поступкахъ всѣхъ людей.
Всякое историческое событіе есть ни что иное, какъ совокупность усилій и переживаній большаго или меньшаго числа людей; значительность его можетъ измѣряться только значительностью этихъ переживаній.
Легенда о всемірномъ потопѣ не потому такъ ужасна, что потопъ, якобы, грозилъ уничтоженіемъ всего человѣческаго рода, а потому, что въ его мутныхъ водахъ погибали милліоны живыхъ сушествъ, съ бѣшенствомъ отчаянія боровшихся за свою собственную жизнь. Если бы каждому изъ этихъ существъ въ отдѣльности не угрожала гибель, мысль объ уничтоженіи человѣческаго рода не ужаснула бы никого. Опустѣвшая земля вступила бы въ сонмъ необитаемыхъ планетъ, безчисленное множество которыхъ и нынѣ вращается въ міро8
вомъ пространствѣ, и жалѣть объ этомъ было бы некому и не для чего.
Великое переселеніе народовъ ужасно не потому, что это было переселеніе именно народовъ, а потому что это было движеніе милліоновъ живыхъ людей, какъ саранча, въ крови и грязи, въ лишеніяхъ и болѣзняхъ, среди пожаровъ, убійствъ и грабежей идущихъ по лицу земли. Однихъ гнало честолюбіе, другихъ власть, третьихъ голодъ, четвертыхъ личныя связи, пятыхъ жажда грабежа и насилій, но каждый изъ этихъ людей шелъ со своими собственными интересами, со своими радостями и печалями, не отдавая себѣ отчета ни въ общихъ размѣрахъ, ни въ послѣдствіяхъ того движенія, въ которомъ онъ участвовалъ. Большинство погибло еще задолго до окончанія пути, а движеніе это улеглось не тогда, когда это было необходимо для человѣчества, а когда всѣ отдѣльныя песчинки осѣли на дно.
Трагизмъ великой французской революціи не въ томъ, что она уничтожила феодальный строй, а въ томъ, что она послужила кровавымъ фономъ для смертельной борьбы множества личныхъ интересовъ, честолюбій, желаній, идей, корысти, ненависти, любви, зависти, мужества, трусости, страданій и смерти.
Ужасъ наполеоновскаго похода въ Россію не въ томъ, что имъ былъ положенъ предѣлъ воинственному расширенію французскаго вліянія на дѣла Европы, а въ томъ, что сотни тысячъ живыхъ людей были убиты въ сраженіяхъ, замерзли въ снѣгахъ русскихъ степей, остались безъ крова, потеряли своихъ близкихъ, пережили всѣ муки страха и отчаянія, на какія вообще способенъ человѣкъ. Весь трагизмъ этой страницы исторіи заключается между страданіями послѣдняго французскаго солдата, замерзшаго на Смоленской дорогѣ, и страданіями сокрушеннаго честолюбія императора Наполеона.
Великая Европейская война ужасна не потому, что рухнула мечта о всемірной гегемоніи Германской имперіи, и британскій капитализмъ восторжествовалъ, и карта Европы измѣнилась, а потому, что въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ милліоны ошалѣвшихъ отъ злобы и страха людей звѣрски убивали и калѣчили другъ друга, разоряя цѣлыя страны и обрекая милліоны другихъ людей на сиротство и нищету.
И къ какимъ бы результатамъ ни пришла грядущая всемірная соціальная революція, трагизмъ ея будетъ не въ паденіи того или иного класса, а въ томъ, что множество живыхъ, страдающихъ людей будетъ втянуто въ смертельную борьбу, обречено на муки и гибель. Въ случаѣ ея побѣды не торжество идеи будетъ важно, а облегченіе участи опять-таки милліоновъ живыхъ людей. Но хотя бы для грядущихъ поколѣній выгоды этой революціи были бы даже неисчислимы, онѣ все-таки ни на Іоту не уменьшатъ ужаса страданій и смерти тѣхъ, кто падетъ въ этой борьбѣ.
Если мы представимъ себѣ такое положеніе, что роду человѣческому грозитъ полное уничтоженіе, всѣ религіи умерли, искусства и науки исчезли, цивилизація погибла, общественный строй принялъ самыя отвратительныя формы, жизнь стала варварской, безобразной и безсмысленной, но вмѣстѣ съ тѣмъ, въ силу какихъ-то внутреннихъ причинъ, всѣ люди на землѣ чувствуютъ себя совершенно довольными и счастливыми, то намъ станетъ ясно, что ничего лучшаго и желать нельзя!
Если мы представимъ себѣ, что ни формы общественнаго строя, ни состояніе цивилизаціи намъ неизвѣстны, и только извѣстенъ тотъ фактъ, что среди множества счастливыхъ людей на землѣ есть еще и несчастные, то мы будемъ въ правѣ заключить, что не все обстоитъ благополучно, что на этомъ успокоиться нельзя и надо стремиться къ чему-то иному.
Если, наконецъ, мы представимъ себѣ, что искусства и науки процвѣтаютъ, истинная религія воцарилась повсюду, культура достигла высшаго развитія, общественный строй справедливъ и мудръ, но люди все-таки несчастны и страдаютъ, то развѣ мы не признаемъ, что грошъ цѣна всему этому великолѣпію -- и культурѣ, и религіи, и наукамъ, и искусству, и общественному строю!
Очевидно, что человѣчество можетъ быть счастливо или несчастно въ зависимости не отъ того, насколько оно приблизилось къ тому или иному идеалу общественнаго строя и культуры, а оттого, сколько, въ каждый данный моментъ и при каждомъ данномъ состояніи, въ его средѣ имѣется счастливыхъ и несчастныхъ людей.
И очевидно еще, что все, что совершается на землѣ -- будь то политическій переворотъ, религіозное движеніе, научное открытіе или стихійное явленіе -- не имѣетъ цѣны само по себѣ, а оцѣнивается только по степени его вліянія на судьбу большаго или меньшаго количества отдѣльныхъ живыхъ существъ.
А характеръ этого вліянія своеобразно преломляется въ личности. Какъ солнечный свѣтъ, доставляя радость замерзающему, причиняетъ невыразимыя мученія изнывающему въ пустынѣ отъ жажды, такъ и всякое измѣненіе въ жизни человѣчества по-своему оцѣнивается каждымъ отдѣльнымъ человѣкомъ.
Ибо только человѣкъ есть мѣра вещей, и люди давно должны были бы понять, что они имѣютъ право оцѣнивать все сущее съ точки зрѣнія только и чисто человѣческой.