Наш завтрак был рано убран, и Холмс в халате ожидал обещанного свидания. Наши клиенты оказались точными: часы только что пробили десять, когда в дверях появился доктор Мортимер, а за ним молодой баронет. Последний был небольшого роста, живой, черноглазый мужчина лет тридцати, крепко сложенный, с густыми черными бровями и здоровым сериозным лицом. Он был одет в красноватый костюм и имел вид человека, проводившего большую часть своего времени на воздухе, а между тем в его решительном взгляде и в спокойной уверенности его манер было что-то, обличающее в нем джентльмена.
— Это сэр Генри Баскервиль, — сказал доктор Мортимер.
— Верно, — подтвердил сэр Генри, — и странно то, мистер Шерлок Холмс, что, если бы мой друг не предложил мне пойти к вам сегодня утром, я сам по себе пришел бы. Я знаю, что вы занимаетесь разгадкой маленьких загадок, а сегодня утром мне попала одна загадка, которая требует большого обдумывания, чем я на то способен.
— Садитесь, пожалуйста, сэр Генри. Верно ли я понял, что с вами лично случилось нечто необыкновенное с тех пор, как вы приехали в Лондон?
— Ничего особенно важного, мистер Холмс. Нечто похожее на шутку. Сегодня утром я получил это письмо, если только можно это назвать письмом.
Он положил на стол конверт, и мы все нагнулись над ним. Конверт этот был из простой сероватой бумаги. Адрес: «Сэр Генри Баскервиль, Нортумберландский отель», был напечатан неровными буквами; на почтовом штемпеле было «Чэринг-Кросс» и число вчерашнего дня.
— Кто знал, что вы остановитесь в Нортумберландском отеле? — спросил Холмс, проницательно всматриваясь в нашего посетителя.
— Никто не мог этого знать. Мы решили вместе с доктором Мортимером остановиться в этом отеле уже после того, как я с ним встретился.
— Но, без сомнения, доктор Мортимер уже поселился там раньше?
— Нет, я остановился у одного приятеля, — сказал доктор. — Не могло быть никаких указаний на то, что мы намерены были отправиться в этот отель.
— Гм! Кто-то, по-видимому, глубоко заинтересован вашими действиями.
Холмс вынул из конверта пол-листа бумаги малого формата, сложенный вчетверо. Он его развернул и расправил на столе. Посередине листа была наклеена отдельными печатными словами единственная фраза: «Если вам ценна ваша жизнь или ваш разум, вы должны держаться далеко от болота». Одно только слово «болото» было написано чернилами, но также печатными буквами.
— Теперь, — сказал Генри Баскервиль, — вы, может быть, скажете мне, мистер Холмс, что это значит, и какой чёрт так интересуется моими делами?
— Что вы об этом думаете, доктор Мортимер? Вы должны допустить, что в этом-то уж во всяком случае нет ничего сверхъестественного.
— Конечно, сэр, но это письмо могло быть получено от человека, убежденного в сверхъестественности этого дела.
— Какого дела? — резко спросил сэр Генри. — Мне кажется, что вы все знаете гораздо больше, чем я о моих собственных делах.
— Мы поделимся с вами всеми нашими сведениями, прежде чем вы уйдете из этой комнаты, сэр Генри. Обещаю вам это, — сказал Шерлок Холмс. — A пока, с вашего позволения, мы ограничимся этим весьма интересным документом, который был, по всей вероятности, составлен и сдан на почту вчера вечером. Нет ли у вас вчерашнего «Таймса», Ватсон?
— Он тут в углу.
— Могу я вас попросить достать его и развернуть на странице с передовыми статьями?
Он быстро пробежал глазами столбцы газеты и сказал:
— Вот отменная статья о свободной торговле. Позвольте мне прочитать вам извлечение из нее. «Если вам польстят, вы вообразите, что от покровительственного тарифа должны быть поощрены ваша специальная торговля или ваш собственный промысел, но разум говорит, что от такого законодательства благосостояние будет далеко от страны, наша ввозная торговля будет менее ценна и жизнь на острове в ее общих условиях будет держаться на низком уровне». Что вы думаете об этом, Ватсон? — воскликнул сияющий Холмс, потирая от удовольствия руки. — Не находите ли вы, что тут выражено прекрасное чувство?
Доктор Мортимер посмотрел на Холмса с выражением профессионального интереса, а сэр Генри Баскервиль с недоумением взглянул на меня своими черными глазами и сказал:
— Я немного смыслю в тарифах и тому подобном, но мне кажется, что мы удалились от пути к объяснению этого письма.
— Напротив, сэр Генри, мы идем по самым горячим следам. Ватсон больше вас знаком с моим методом, но я опасаюсь, что и он не вполне понял значение этой сентенции.
— Признаюсь, я не понимаю, какое она имеет отношение к письму.
— A между тем, милый мой Ватсон, между ними существует тесная связь, одно взято из другого. «Если», «вам», «вы», «от», «должны», «ваша», «ваш», «разум», «далеко», «ценна», «жизнь», «держаться». Видите ли вы теперь, откуда эти слова взяты?
— Чёрт возьми, вы правы! Ну, не прелесть ли это! — воскликнул сэр Генри.
— Право, мистер Холмс, это превосходит все, что я мог вообразить, — произнес доктор Мортимер, смотря с удивлением на моего друга. — Я мог бы догадаться, что слова взяты из газеты, но сказать из какой и прибавить, что они взяты из передовой статьи, это поистине удивительно. Как вы это узнали?
— Я полагаю, доктор, что вы отличите череп негра от черепа эскимоса?
— Конечно.
— Но каким образом?
— Потому что это моя специальность. Различие бросается в глаза. Надглазная выпуклость, личной угол, изгиб челюсти…
— Ну, а это моя специальность, и различие также бросается в глаза. На мой взгляд такая же существует разница между разделенным шпонами шрифтом боргесом, которым печатаются статьи «Таймса», и неряшливым шрифтом дешевой вечерней газетки, какая существует между вашим негром и эскимосом. Распознавание шрифтов — одно из самых элементарных знаний эксперта по преступлениям, хотя признаюсь, что однажды, когда я был еще очень молод, я смешал «Leeds Mercury» с «Western Morning News». Но передовую статью «Таймса» очень легко отличить, и эти слова не могли быть взяты ниоткуда больше. Так как это сделано вчера, то вероятность говорит за то, что слова вырезаны из вчерашнего нумера.
— Насколько мне удается следить за вашими мыслями, мистер Холмс, — сказал сэр Генри Баскервиль, — кто-то вырезал это послание ножницами…
— Ногтяными ножницами, — добавил Холмс. — Видно, что ножницы были очень коротки, так как слово «держаться» вырезано в два приема.
— Это верно. И так, кто-то вырезал послание короткими ножницами и наклеил его клейстером…
— Клеем, — поправил Холмс.
— Клеем на бумагу. Но мне хочется знать, почему слово «болото» написано чернилами?
— Потому что не нашли его в печати. Остальные слова очень просты и могли быть найдены в любом нумере, но «болото» менее обыкновенно.
— Да, конечно, это вполне ясно. Не узнали ли вы еще чего-нибудь из этого послания, мистер Холмс?
— Есть одно или два указания, а между тем приняты все меры, чтобы скрыть руководящую нить. Вы заметили, что адрес напечатан неровными буквами. Но «Таймс» такая газета, которую редко можно найти в чьих бы то ни было руках, кроме высокообразованных людей. A потому мы можем признать, что письмо составлено образованным человеком, желавшим, чтобы его признали за необразованного, и его старание скрыть свой почерк наводит на мысль, что этот почерк вам знаком или может стать знакомым. Еще заметьте, что слова не наклеены аккуратно в одну линию и что некоторые гораздо выше других. Слово «жизнь» например совершенно не на своем месте. Это доказывает, может быть, небрежность, а может быть, волнение и поспешность со стороны составителя. Я склонен принять последнее мнение, потому что раз дело было так важно, то нельзя думать, чтобы составитель письма был небрежен. Если же он спешил, то тут является интересный вопрос, почему он спешил, так как всякое письмо, брошенное в почтовый ящик до сегодняшнего раннего утра, дошло бы до сэра Генри раньше его выхода из отеля. Не опасался ли составитель письма помехи и от кого?
— Тут мы входим уже в область догадок, — сказал доктор Мортимер.
— Вернее в область, в которой мы взвешиваем вероятности и выбираем самую возможную из них. Это научное приспособление воображения, но мы всегда имеем материальное основание, на котором строятся наши рассуждения. Вот вы, без сомнения, назовете это догадкой, а я почти уверен, что этот адрес написан в отеле.
— Скажите, Бога ради, как вы можете это утверждать?
— Если вы тщательно рассмотрите его, то увидите, что и перо и чернила наделали писателю много хлопот. Перо брызнуло два раза в одном слове и трижды высыхало во время писания короткого адреса, что служит доказательством того, что в чернильнице было очень мало чернил. Частное перо и чернильница редко бывают в таком плачевном состоянии, а чтобы обе эти принадлежности писания были скверные — обстоятельство, встречающееся весьма редко. Но вы знаете, каковы вообще чернила и перья в гостиницах. Да, я очень мало колеблюсь, говоря, что если бы мы могли обыскивать корзинки для ненужных бумаг во всех отелях по соседству с Чэринг-Кроссом, пока бы не напали на остатки вырезанной передовой статьи «Таймса», то сразу наложили бы руки на человека, пославшего это оригинальное письмо. Эге! Что это такое?
Он тщательно рассматривал бумагу, на которой были наклеены слова, держа ее не больше как дюйма на два от своих глаз.
— В чем дело?
— Ничего, — ответил Холмс, опуская бумагу. — Это чистый полулист бумаги, даже без водяного знака. Я думаю, что мы извлекли все, что можно было, из этого любопытного письма; а теперь, сэр Генри, не случилось ли еще чего-нибудь интересного с вами с тех пор, как вы в Лондоне?
— Нет, мистер Холмс. Не думаю.
— Вы не заметили, чтобы кто-нибудь следовал за вами и караулил вас?
— Мне кажется, что я прямо попал в самый разгар дешевого романа, — ответил наш гость. — Какому чёрту нужно следить за мною или караулить меня?
— Мы подходим к этому вопросу. Но прежде чем приняться за него, не имеете ли вы еще чего-нибудь сообщить нам?
— Это зависит от того, что вы считаете стоящим сообщения.
— Я считаю стоящим внимания все, что выходит из ряда жизненной рутины.
Сэр Генри улыбнулся.
— Я мало еще знаком с британскою жизнью, потому что я провел почти всю свою жизнь в Штатах и в Канаде. Но надеюсь, что у вас здесь не считается делом обыденной жизни потерять один сапог.
— Вы потеряли один из ваших сапогов?
— Ах, милый сэр, — воскликнул доктор Мортимер, — он просто не доставлен на место. Вы найдете его, когда вернетесь в отель. Нет надобности беспокоить мистера Холмса такими пустяками.
— Да ведь он же меня просил рассказать о том, что выходит из ряда обыденной жизни.
— Совершенно верно, — сказал Холмс, — как бы ни казался инцидент пустячным. Вы говорите, что потеряли один сапог?
— Я поставил вчера вечером оба сапога за дверь, а утром там оказался только один. Я ничего не мог добиться от малого, который чистил их. Но самое скверное в том, что я только вчера вечером купил эту пару на Странде и ни разу не надевал её.
— Если вы ни разу не надевали этих сапог, то зачем же вы их выставили для чистки?
— То были дубленые сапоги, и они не были покрыты ваксою. Вот почему я их и выставил.
— Так, значит, когда вы вчера приехали в Лондон, то сразу отправились покупать пару сапог?
— Я много чего накупил. Доктор Мортимер ходил со мною. Видите ли, раз мне приходится быть там владельцем, то я должен одеться соответствующим образом, а весьма возможно, что на Западе я стал несколько небрежен в этом отношении. Между прочими вещами я купил те коричневые сапоги (дал шесть долларов за них), и один из них украден прежде, чем я успел их надеть.
— Это кажется очень бесполезным воровством, — сказал Шерлок Холмс. — Признаюсь, — я разделяю мнение доктора Мортимера, что пропавший сапог скоро найдется.
— A теперь, господа, — решительно произнес баронет, — я нахожу, что совершенно достаточно говорил о том немногом, что я знаю. Пора вам выполнить свое обещание и дать мне полный отчет в том, о чем мы хлопочем.
— Ваше требование вполне разумно, — сказал Холмс. — Доктор Мортимер, я думаю, что будет лучше всего, если вы расскажете свою историю так, как вы ее рассказали нам.
Поощренный этим приглашением наш ученый друг вынул бумаги из кармана и изложил все дело так, как он это сделал накануне утром. Сэр Генри Баскервиль слушал с глубочайшим вниманием, и, по временам, у него вырывались возгласы удивления.
— По-видимому, я получил наследство с местью, — сказал он, когда длинная повесть была окончена. — Я, конечно, слышал о собаке, когда еще был ребенком. Это любимая история в нашей семье, хотя раньше я никогда не относился к ней сериозно. Но со времени смерти моего дяди, история эта точно бурлит у меня в голове, и я не могу еще разобраться в ней. Вы как будто еще не решили, чьей компетенции это дело: полиции или церкви.
— Совершенно верно.
— A теперь еще явилось это письмо. Я полагаю, что оно тут на месте.
— Оно доказывает, что кто-то знает больше нас о том, что происходит на болоте, — сказал доктор Мортимер.
— A также, — прибавил Холмс, — что кто-то расположен к вам, раз он предостерегает вас против опасности.
— A может быть меня желают удалить из личных интересов?
— Конечно, и это возможно. Я весьма обязан вам, доктор Мортимер, что вы познакомили меня с задачею, которая представляет несколько интересных решений. Но мы должны теперь решить практический вопрос, благоразумно ли будет вам, сэр Генри, отиравиться в Баскервиль-голль.
— A почему бы мне не поехать туда?
— Там, по-видимому, существует опасность.
— Какую опасность разумеете вы, — от нашего фамильного врага или от человеческих существ?
— Это-то мы и должны узнать.
— Что бы там ни было, мой ответ готов. Нет такого дьявола в аду, мистер Холмс, ни такого человека на земле, который помешал бы мне отправиться в страну моего народа, и вы можете это считать за мой окончательный ответ.
Его темные брови нахмурялись, и лицо его стало багровым. Огненный темперамент Баскервилей, очевидно, не угас в этом последнем их потомке.
— Между тем, — заговорил он снова, — у меня и времени не было подумать о том, что вы мне рассказали. Тяжело для человека понять и решить дело в один присест. Мне бы хотелось провести спокойно час с самим собою, чтобы все обдумать. Послушайте, мистер Холмс, теперь половина двенадцатого, и я отправляюсь прямо в свой отель. Что бы вы сказали, если бы я попросил вас и вашего друга, доктора Ватсона, придти позавтракать с нами в два часа? Тогда я буду в состоянии сказать вам яснее, как подействовала на меня эта история.
— Удобно ли это вам, Ватсон?
— Совершенно.
— Так вы можете ожидать нас. Не приказать ли позвать для вас кэб?
— Я предпочитаю пройтись, потому что все это взволновало меня.
— Я с удовольствием совершу прогулку с вами, — сказал его компанион.
— Итак мы снова увидимся в два часа. До свидания!
Мы слышали, как наши гости спустились по лестнице и как за ними захлопнулась парадная дверь. В одно мгновение Холмс превратился из сонного мечтателя в человека действия.
— Вашу шляпу и сапоги, Ватсон, живо! Нельзя терять ни одной минуты!
С этими словами он бросился в халате в свою комнату и через несколько секунд вернулся оттуда в сюртуке. Мы побежали вниз по лестнице и вышли на улицу. Доктор Мортимер и Баскервиль были еще видны в двухстах, приблизительно, ярдах впереди нас, по направлению к Оксфордской улице.
— Не побежать ли мне остановить их?
— Ни за что на свете, мой милый Ватсон. Я вполне довольствуюсь вашим обществом, если вы переносите мое. Наши друзья — умные люди, потому что утро действительно прекрасное для прогулки.
Он ускорил шаг, пока мы не уменьшили вдвое расстояние, отделявшее нас от наших посетителей. Затем, оставаясь постоянно в ста ярдах позади их, мы последовали за ними в Оксфордскую улицу, а оттуда далее в Реджент-стрит. Один раз приятели наши остановились и стали смотреть в окно магазина. Холмс последовал их примеру. Затем он издал легкий возглас удивления и, следуя за его проницательным взором, я увидел кэб с кучерским сидением сзади и в этом кэбе человека; он остановил экипаж на той стороне улицы, а теперь снова медленно ехал вперед.
— Это наш человек, Ватсон, идем! Мы хоть всмотримся в него, если не будем в состоянии сделать ничего лучшего.
В эту минуту я отчетливо рассмотрел густую черную бороду и пару пронзительных глаз, смотревших на нас через боковое окошко кэба. Моментально открылось опускное отверстие наверху, что-то было сказано кучеру, и кэб бешено полетел вниз по Реджент-стрит. Холмс с нетерпением стал осматриваться кругом, ища другой кэб, но не было видно ни одного пустого. Тогда он бросился в неистовую погоню в самую середину движения на улице, но расстояние было слишком велико, и кэб уже исчез из виду.
— Ну вот! — с горечью воскликнул Холмс, когда, запыхавшись и бледный от досады, вынырнул из потока экипажей. — Может же случиться такая неудача и можно же поступить так скверно! Ватсон, Ватсон, если вы честный человек, вы и это расскажете и выставите, как неудачу с моей стороны!
— Кто был этот человек?
— Понятия не имею.
— Шпион?
— Из того, что мы слышали, очевидно, что кто-то очень тщательно следит за Баскервилем с тех пор, как он в городе. Иначе как же можно было узнать так быстро, что он остановился в Нортумберландском отеле? Из того факта, что за ним следили в первый день, я вывожу заключение, что за ним будут следить и во второй день. Вы должны были заметить, что я дважды подходил к окну, пока доктор Мортимер читал свою легенду.
— Да, помню.
— Я смотрел, не увижу ли праздношатающихся на улице, но не увидел ни одного. Мы имеем дело с умным человеком, Ватсон. Тут все очень глубоко задумано и, хотя я еще не решил окончательно, с кем мы имеем дело — с доброжелателем или врагом, я вижу, что тут есть сила и определенная цель. Когда наши приятели вышли, я тотчас же последовал за ними, в надежде заметить их невидимого спутника. У него хватило хитрости не идти пешком, а запастись кэбом, в котором он мог или медленно следовать за ними или же быстро пролететь, чтобы не быть ими замеченным. Он еще имел то преимущество, что, если бы они тоже взяли кэб, то он не отставал бы от них. Однако же это имеет одно большое неудобство.
— Он этим попадает во власть кэбмана.
— Именно.
— Как жаль, что мы не посмотрели на нумер.
— Милый мой Ватсон, как ни оказался я тут неуклюжим, все-таки неужели вы сериозно предполагаете, что я не обратил внимания на нумер. Нумер этот 2704. Но в настоящую минуту он нам бесполезен.
— Я не вижу, что вы могли сделать большего.
— Заметив кэб, я должен был немедленно повернуть назад и идти в обратную сторону. Тогда я мог бы свободно нанять другой кэб и следовать за первым на почтительном расстоянии или, еще лучше, поехать прямо в Нортумберландский отель и там дождаться его. Когда наш незнакомец проследил бы за Баскервилем до его дома, мы имели бы возможность повторить на нем самом его игру и увидеть, с какою целью он ее затеял. A теперь своею необдуманною поспешностью, которою наш противник воспользовался необыкновенно быстро, мы выдали себя и потеряли след нашего человека.
Разговаривая таким образом, мы медленно подвигались по Реджент-стрит, и доктор Мортимер с своим товарищем давно исчезли из наших глаз.
— Нет никакой надобности следовать за ними, — сказал Холмс. — Тень их исчезла и не вернется. Нам теперь остается посмотреть, какия у нас остались карты в руках, и решительно играть ими. Уверены ли вы, что узнали бы человека, сидевшего в кэбе?
— Я уверен только в том, что узнал бы его бороду.
— И я также, из чего вывожу заключение, что она приставная. Умному человеку, предпринявшему такое деликатное дело, нет иной надобности в бороде, как для того, чтобы скрыть свои черты. Войдем сюда, Ватсон!
Он повернул в одну из участковых комиссионерских контор, где его горячо приветствовал управляющий.
— А, Вильсон, я вижу, что вы не забыли еще маленького дела, в котором я имел счастие вам помочь?
— О, конечно, сэр, я его не забыл. Вы спасли мое доброе имя, а может быть и жизнь.
— Милый мой, вы преувеличиваете. Мне помнится, Вильсон, что между вашими мальчиками был малый по имени Картрайт, который на следствии оказался довольно способным.
— Он еще у нас, сэр.
— Не можете ли вы его вызвать сюда? Благодарю вас! И, пожалуйста, разменяйте мне эти пять фунтов.
Юноша лет четырнадцати, красивый и с виду смышленый, явился на зов. Он неподвижно стоял и смотрел с большим уважением на знаменитого сыщика.
— Дайте мне список отелей, — сказал Холмс. — Благодарю вас! Вот вам, Картрайт, названия двадцати трех отелей, находящихся в непосредственном соседстве с Чэринг-Кроссом. Видите?
— Да, сэр.
— Вы зайдете во все эти отели.
— Да, сэр.
— В каждом из них вы начнете с того, что дадите привратнику один шиллинг. Вот двадцать три шиллинга.
— Да, сэр.
— Вы скажете ему, что желаете пересмотреть вчерашние брошенные газеты. Вы объясните свое желание тем, что затеряна очень важная телеграмма и что вы разыскиваете ее. Понимаете?
— Да, сэр.
— Но в действительности вы будете разыскивать среднюю страницу «Таймса», с вырезанными в ней ножницами дырками. Вот нумер «Таймса» и вот страница. Вы легко узнаете ее, не правда ли?
— Да, сэр.
— В каждом отеле привратник пошлет за швейцаром вестибюля, каждому из них вы также дадите шиллинг. Вот еще двадцать три шиллинга. Весьма вероятно, что в двадцати случаях из двадцати трех вам скажут, что вчерашние газеты сожжены или брошены. В остальных трех случаях вам покажут кучу газет, и вы разыщите в ней эту страницу «Таймса». Много шансов против того, чтобы вы ее нашли. Вот вам еще десять шиллингов на непредвиденные случаи. Сегодня до вечера вы мне сообщите о результатах в Бекер-стрит по телеграфу. A теперь, Ватсон, нам остается только узнать по телеграфу о личности кучера кэба № 2704, а затем мы зайдем в одну из картинных галлерей Бонд-стрита, чтобы провести время до часа назначенного в отеле свидания.