XXI.

Король -- солнце.

Гуго въ нѣсколькихъ словахъ разсказалъ графу де-Колиньи, въ какомъ онъ находится положеніи: дуэль, засада, сраженіе, погоня, найденный пріютъ въ такомъ домѣ, гдѣ честь не позволяла ему оставаться; въ какое затрудненіе поставленъ онъ всѣми этими приключеніями и наконецъ какой помощи пришелъ онъ просить у графа, въ минуту крайней опасности. Онъ разсказалъ все съ полной откровенностью и, увлеченный понемногу своей довѣрчивостью, передалъ всю жизнь свою съ минуты отъѣзда изъ Тестеры. Его честная рѣчь поразила графа де-Колиньи, который усадилъ его подлѣ себя.

-- Во всемъ этомъ, сказалъ онъ, когда Гуго кончилъ свой разсказъ, нѣтъ ничего, чего бы я самъ не сдѣлалъ, еслибъ былъ на вашемъ мѣстѣ, -- можетъ быть, не съ такимъ счастьемъ, но навѣрное съ такой же рѣшительностью. Въ сущности, кого поразили вы вашей шпагой и кто изъ васъ первый затѣялъ ссору? Васъ задѣлъ какой то безпріютный искатель приключеній, одинъ изъ тѣхъ бездѣльниковъ, которые такъ и просятся на висѣлицу; ему давно слѣдовало бы грести на королевскихъ галерахъ. Вы положили его на мостовую ударомъ шпаги: что жь можетъ быть проще? Вотъ разставленная вамъ засада -- другое дѣло, вовсе не такое ужь простое... вы никого не подозрѣваете въ этой низости?

-- Никого. Развѣ вы не находите, что одна злоба самого Бриктайля можетъ служить достаточнымъ объясненіемъ?

-- Дуэли -- пожалуй: осушаютъ кружки, горячатся, дерутся -- это встрѣчается ежедневной но засада, погоня, записка, приглашающая васъ на свиданье, гдѣ вы встрѣчаете вмѣсто ожидающей васъ женщины отрядъ изъ ночнаго дозора, -- вотъ тутъ вопросъ усложняется! есть кто нибудь, кому бы выгодно было погубить васъ?

-- Никого не знаю.

-- Вы говорили мнѣ о соперничествѣ между вами и графомъ де-Шиври.

-- Да, но соперничество открытое, на виду у всѣхъ, такъ что оно не мѣшаетъ ему оказывать мнѣ самую искреннюю дружбу. Онъ былъ моимъ секундантомъ въ этой дуэли.

-- А кавалеръ де-Лудеакъ былъ секундантомъ у этого капитана д'Арпальера, въ которомъ вы встрѣтили вашего стараго знакомаго, Бриктайля? Ну, а ужинъ, за которымъ у васъ вышла ссора съ этимъ бездѣльникомъ, вѣдь его затѣяли графъ де-Шиври съ своимъ другомъ, не такъ-ли?

-- Какъ! неужели вы можете предполагать?...

-- Мой милый Гуго -- позвольте мнѣ называть васъ такъ: я имѣю на это право по моимъ лѣтамъ -- вы не знаете еще придворныхъ. Самый лучшій изъ нихъ глубокій дипломатъ и всегда облекается въ мракъ и темноту. Этотъ самый Шиври, разсыпающійся передъ вами въ увѣреніяхъ дружбы, которыя вы принимаете съ полной довѣрчивостью, такъ свойственною вашей молодости, да вѣдь это -- такой человѣкъ, который не отступитъ ни передъ чѣмъ, чтобъ только устранить препятствія, заграждающія ему путь! Онъ знатнаго рода, состояніе у него большое, но, говорятъ, и много долговъ, и онъ разумѣется не прочь бы украсить свою голову герцогской короной. Ну, а та, которая можетъ ему доставить ее, сама позволила вамъ добиваться ея руки... я былъ бы очень удивленъ, еслибъ Шиври васъ не ненавидѣлъ!

-- Мнѣ кто-то ужь говорилъ то же самое.

-- И этотъ кто-то былъ совершенно правъ. А что касается до Лудеака, который живетъ подъ покровительствомъ графа де-Шиври, то это -- черная и низкая душа, въ которой ни одна хорошая, добрая мысль не найдетъ ни малѣйшей щелки, куда бы ей можно было проскользнуть. У него нравъ злой, происхожденіе темное, а въ карманахъ -- ничего. Это, какъ говорилось въ старину, плѣнникъ графа де Шиври, а вѣрный -- состоящій у него на службѣ палачъ; притомъ же -- ненасытимый въ своихъ потребностяхъ, упорный въ мстительности, лукавый какъ судья, скрытный какъ исповѣдникъ, ловкій на всѣ руки и храбрый, когда нужно... Съ такими двумя ищейками по вашему слѣду, держите ухо востро!

-- Бѣда въ томъ, что Провидѣніе не на моей сторонѣ...

-- Ну, такъ я беру на себя кричать вамъ на каждомъ шагу, берегитесь! опасное мѣсто!

Графъ де Колиньи отодвинулъ рукой развернутый на столѣ планъ, который онъ разсматривалъ, когда Гуго вошелъ къ нему.

-- Завтра, сказалъ онъ, вставая мы пойдемъ съ вами къ королю.

-- Къ королю? вскричалъ Гуго.

-- А почему жь нѣтъ? Вы довольно хорошаго рода, чтобъ имѣть право быть на маломъ выходѣ... я самъ повезу васъ... бываютъ случаи въ жизни, гдѣ лучше всего взять быка за рога. Ваше положеніе-- именно въ этомъ родѣ.

Графъ де Колиньи позвонилъ. Вошелъ лакей.

-- Графъ будетъ жить здѣсь; приготовьте ему комнаты.

-- Вы позволите мнѣ дать тоже приказаніе?

-- Прошу васъ.

Гуго обратился къ ожидавшему лакею.

-- Пойдите, пожалуста, на подъѣздъ; такъ есть человѣкъ съ ручной телѣжкой и другой съ плетушкой на спинѣ. Одного зовутъ Кадуръ, а другого Коклико. Это мои друзья. Попросите ихъ сюда.

Графъ де Колиньи смотрѣлъ на него съ удивленьемъ, пока лакей уходилъ.

-- Я не могу, объяснилъ Гуго, оставить на произволъ розъискамъ Лоредана и его дозора, какъ я самъ въ безопасности, двухъ слугъ, которые всегда готовы рисковатъ для меня жизнью.

Черезъ минуту, Гуго представилъ графу де Колиньи Кадура и Коклико. Оба прибрали уже въ конюшни графа телѣжку и плетушку.

-- Нельзя знать, что случится, и очень можетъ быть, что онѣ намъ еще понадобятся, говорилъ глубокомысленно Коклико.

Графъ де Колиньи пользовался милостями Лудовика XIV, который не забылъ, какъ открыто наслѣдникъ великаго адмирала отдѣлился, въ смутное время Фронды, отъ принцевъ и перешелъ на сторону короля, когда дѣла его далеко еще не были въ хорошемъ положеніи. Эти милости давали графу при дворѣ видное положеніе, но онъ долженъ былъ постоянно бороться съ принцемъ Конде, старинная злоба котораго не слабѣла съ годами. Вотъ это-то личное вліяніе свое графъ де Колиньи хотѣлъ теперь употребить въ пользу Монтестрюка, рѣшась дѣйствовать смѣло и быстро.

На слѣдующій же день дѣйствительно, онъ вмѣстѣ съ Гуго поѣхалъ въ Фонтенебло, гдѣ находился дворъ, назвалъ своего спутника дежурному шталмейстеру и сталъ на такомъ мѣстѣ, гдѣ долженъ былъ пройдти король, по возвращеніи съ охоты.

Трубы возвѣстили скоро пріѣздъ Лудовика XIV, который появился въ сопровожденіи толпы егермейстеровъ и дамъ. Другая толпа ожидавшихъ дворянъ бросилась во дворъ -- поклониться королю, и потомъ вслѣдъ за нимъ вошла въ парадныя залы дворца, среди пажей и голубыхъ камерлакеевъ, освѣщавшихъ путь факелами и свѣчами, огонь которыхъ подвигался, какъ огненный потокъ. Это торжественное шествіе вверхъ по широкой парадной лѣстницѣ служило вѣрнымъ изображеніемъ самого блестящаго царствованія короля, которое достигало въ то время высшей степени славы и величія. Ослѣпленный окружавшею молодостью, красотой, славой, Гуго пошелъ вслѣдъ за Колиньи въ галлерею, гдѣ король только что остановился.

-- Графъ де Шаржполь, нарочно пріѣхавшій недавно изъ Арманьяка, чтобъ имѣть счастье поклониться вашему величеству и лично выразить желаніе посвятить себя службѣ вашей, произнесъ графъ де Колиньи съ низкимъ поклономъ.

-- Очень радъ пріѣзду графа де Шаржполя къ моему двору, отвѣчалъ король, который уже начиналъ выказывать свое расположеніе къ молодымъ людямъ и которому лицо Гуго понравилось съ перваго же разу.

-- Графъ де Шаржполь хочетъ еще просить ваше величество не отказать ему въ милости, продолжалъ его покровитель

-- Уже! отвѣтилъ король, улыбаясь немного насмѣшливо, но не безъ благосклонности.

-- Я хочу, чтобы признательность ознаменовала первый же день, когда мнѣ было дозволено предоставить себя въ распоряженіе вашего величества, отвѣчалъ Гуго съ почтительной смѣлостью.

-- Говорите, продолжалъ король, обратясь къ графу де Колиньи.

-- Онъ имѣлъ несчастье встрѣтить одного искателя приключеній и, по роковому стеченію обстоятельствъ, было вынужденъ обратить противъ него шпагу на мостовой добраго города Парижа и положить его на земь.

-- Дуэль! произнесъ король, нахмуривъ брови.

-- Я не былъ бы здѣсь -- ваше величество хорошо это изволите знать -- если бы дѣло графа де Монтестрюка не было правымъ: онъ былъ вызванъ и долженъ былъ защищать свою жизнь противъ недостойнаго противника, который прежде еще измѣнилъ у графа де Шаржполя законамъ гостепріимства.

-- Если такъ, то я прощаю и надѣюсь, что впередъ вы не забудете почтенія и повиновенія, какими обязаны издаваемымъ нами указамъ.

-- Это еще не все, государь. Вслѣдствіе этой дуэли, графъ де Шаржполь былъ завлеченъ въ засаду и долженъ былъ защищаться противъ ночного дозора. который напалъ на него и осыпалъ ружейными выстрѣлами, въ противность всякой справедливости. Онъ вынужденъ былъ опять обнажить шпагу и кровь была пролита.

-- И я тѣмъ болѣе объ этомъ сожалѣю, сказалъ Гуго, гордо сохраняя свое спокойное и почтительное положеніе, что все честолюбіе мое, при отъѣздѣ изъ провинціи, состояло въ томъ, чтобы пролить всю мою кровь, до послѣдней капли, для славы вашего величества.

-- Я же, ручаюсь за невинность и добросовѣстность графа де Шаржполя, осмѣливаюсь еще сослаться и на самое имя, которое онъ носитъ. Преданность королю передается въ его родѣ отъ отца къ сыну. Графъ де Шаржполь единственный представитель своего рода. Ваше величество изволите знать о подвигѣ перваго изъ Шаржполей въ такой день, когда дѣло шло о свободѣ и жизни короля Генриха IV, вашего славнаго дѣда.

-- Знаю, отвѣчалъ Лудовикъ XIV, покойный король, отецъ мой, разсказывалъ мнѣ эту исторію, о которой слышалъ отъ августѣйшаго главы нашего дома {Лудовикъ XIV остался послѣ отца пятилѣтнимъ ребенкомъ; слѣдовательно, сомнительно, чтобъ онъ могъ слышать отъ него какой нибудь разсказъ, а тѣмъ менѣе его понять и запомнить Прим. перев. }. Я очень радъ видѣть при своемъ дворѣ потомка того человѣка, который показалъ себя тогда такимъ хорошимъ французомъ и такимъ хорошимъ солдатомъ. Благодарю графа де Колиньи за доставленный мнѣ случай узнать его.

-- Мое искреннее желаніе -- идти по слѣдамъ графа Самуила де Шаржполя и кинуться въ свою очередь съ обнаженной шпагой на враговъ короля.

-- Можетъ-ли графъ де Шаржполь надѣяться, государь, что его не будутъ больше ни безпокоить, ни преслѣдовать за такое дѣло, въ которомъ правда на его сторонѣ?

-- Я прикажу и даже сдѣлаю больше.

Король сдѣлалъ знакъ; подошелъ дежурный офицеръ.

-- Маркизъ де Креки, продолжалъ онъ, въ моей военной свитѣ есть, кажется, вакантное мѣсто поручика. Скажите графу де Лувуа, чтобъ отослалъ патентъ графу де Шаржполю.

Сказавъ это, король махнулъ привѣтливо рукой Гуго и Колиньи, и пошелъ далѣе.

Всѣ замѣтили благосклонную улыбку короля во время длиннаго разговора съ новымъ лицомъ въ древнемъ фонтенеблскомъ дворцѣ. Придворные, стоявшіе поодаль, придвинулись ближе: всѣмъ любопытно было узнать имя того дворянина, принятаго его величествомъ такъ милостиво. Нѣкоторые, получивъ отвѣтъ отъ графа де Колиньи, пожелали познакомиться съ Гуго.

-- Король разговаривалъ съ вами сегодня благосклонно, сказалъ Колиньи Гуго, завтра у васъ будетъ больше друзей, чѣмъ волосъ на головѣ.

-- Тѣмъ лучше!

-- Ну, не знаю! Иногда бываетъ очень опасно имѣть такъ много друзей. Ихъ объятія напоминаютъ мнѣ тѣ вѣнки, которые жрецы вѣшали въ древности на шею жертвамъ. Васъ осыпаютъ привѣтствіями, и именно тѣ самыя руки, которымъ вы довѣряетесь, ведутъ васъ незамѣтно къ самой пропасти. Ни въ одномъ болотѣ нѣтъ такихъ опасныхъ ямъ, какъ въ этихъ прекрасныхъ, блестящихъ позолотой галлереяхъ. Здѣсь нужно ходить, открывши глаза и уши.

Совѣтъ былъ хорошъ, но одна вещь озабочивала Монтестрюка болѣе, чѣмъ всѣ козни и ловушки на скользкой придворной почвѣ: ему хотѣлось разгадать загадку, которая хранилась у него въ карманѣ, въ видѣ записки съ подписью Орфиза де М...

Прежде всего, послѣ представленія королю, такъ ловко устроеннаго графомъ де Колиньи, онъ поспѣшилъ къ герцогинѣ д'Авраншъ. Онъ нашелъ ее въ великолѣпномъ нарядѣ, она собиралась ѣхать на пріемъ у королевы. Графъ де Шиври былъ съ нею и разсыпался въ похвалахъ съ драгоцѣнными вещами, которыя одна изъ горничныхъ подавала ей. Цезарь не могъ скрыть удивленія при видѣ Гуго, но поспѣшилъ къ нему на встрѣчу.

-- Что это мнѣ говорили? за вами гоняется полиція?... Слава Богу, это неправда, какъ я вижу!

-- Теперь это дѣйствительно неправда, но еще недавно я бы не могъ этого сказать.

-- Какъ это?

-- Цѣлая исторія: бѣготня по улицамъ, прыжки черезъ стѣны, паденье въ садъ, переодѣванье въ шутовской нарядъ, и все это, чтобъ отдѣлаться отъ полицейскихъ, выпущенныхъ на меня цѣлой стаей.

-- Выходитъ, настоящая Одиссея? спросилъ Цезарь.

-- Которая окончилась только въ Фонтенебло, у короля.

-- Теперь все для меня ясно! Вотъ почему, должно быть, я васъ такъ давно и не видѣла, сказала Орфиза, смотрясь въ зеркало... Мнѣ тоже говорили, кажется, о какой-то дуэли, въ которой вы надѣлали чудеса... Кто то еще вчера сравнивалъ васъ съ знаменитымъ Амадисомъ Гальскимъ!

Сарказмы Орфизы затронули Гуго за живое.

-- Эта дуэль, о которой вамъ разсказывали, вѣроятно, отъ нечего дѣлать, разные любезники, отвѣчалъ онъ, имѣла удивительныя послѣдствія, и первое изъ нихъ была схватка, въ которой два или три бѣдняка лишились жизни.

-- Столько разомъ! и, безъ сомнѣнія, отъ вашей могучей шпаги?

-- Увы, да! другое послѣдствіе -- то, что ваше имя было замѣшано въ этой исторіи.

-- Мое имя! вскричала Орфиза.

-- Ваше имя, лучшее доказательство -- вотъ эта записка.

Гуго вынулъ изъ кармана записку, переданную ему вечеромъ въ Маломускусной улицѣ, и подалъ ее раскрытою герцогинѣ. Пробѣжавъ ее глазами, она расхохоталась.

-- И вы могли подумать, что я написала подобную записку? спросила она. Вотъ наивность, очень близкая къ дерзости! взгляните, графъ де Шиври!

Герцогиня передала записку Цезарю; онъ улыбнулся.

-- Меня обвиняютъ въ тщеславіи, сказалъ онъ, взглянувъ на записку; но сказать по правдѣ, еслибъ мнѣ прислали подобное нѣжное письмецо, то прежде всего, разумѣется, я бы вздохнулъ отъ сожалѣнія, что не могу этому повѣрить, но никогда бы не подумалъ, что написала его герцогиня д'Авраншъ!... Ахъ! бѣдный другъ мой! какая же странная мысль пришла вамъ въ голову!

Орфиза улыбнулась одобрительно, и эта улыбка окончательно разсердила Монтестрюка. Онъ взялъ изъ рукъ у де Шиври записку, скаталъ ее шарикомъ и спокойно бросилъ въ огонь.

-- Немного чернилъ... немного золы... и ничего не останется! сказалъ онъ.

Потомъ продолжалъ шутливымъ тономъ:

-- Это однакожь неблагодарно!... я бы долженъ былъ сохранить этотъ кусокъ бумаги, какая бы рука ни исписала его, хоть на память о томъ добрѣ, которое онъ принесъ мнѣ.

-- Что же это такое? спросилъ Цезарь.

-- Вещь очень цѣнная -- благоволеніе короля.

-- Да, въ самомъ дѣлѣ, вы видѣли короля! вскричала Орфиза... а я совсѣмъ ужь было объ этомъ забыла... въ Фонтенебло, кажется? по какому случаю? зачѣмъ?

-- Но развѣ не въ обычаѣ, чтобы всѣ дворяне королевства представлялись его величеству?... Спросите у графа де Шиври... Кромѣ того я долженъ еще былъ просить короля о милости.

-- И получили?

-- Онъ сдѣлалъ больше: со вчерашняго дня, по высочайшему повелѣнію, я принадлежу въ военной свитѣ его величества.

-- А! протянулъ де Шиври.

-- Это только начало, прибавилъ Гуго, но я надѣюсь пойдти гораздо дальше и гораздо выше, во что бы то ни стало, per fas et nefas.

-- Да куда же, позвольте узнать? спросила герцогиня, улыбнувшись при этомъ намекѣ и вперивъ въ него блестящій взоръ.

-- Но вѣдь вы сами знаете... до завоеванія Золотаго Руна.

-- А! такъ это дѣло рѣшеное, что вы похитите меня на кораблѣ Аргосскомъ, и даже не крикнувъ: берегись!

-- Вы сами видите, что нѣтъ: вѣдь я васъ предупреждаю.

-- Много милости! А еслибъ однакожь я вздумала отказать? Женщины такъ причудливы!

Гуго былъ просто въ припадкѣ хладнокровія; онъ улыбнулся, поклонился и отвѣчалъ:

-- Нѣтъ, герцогиня, нѣтъ! вы согласитесь.

-- Сейчасъ вы были наивны до дерзости; теперь вы смѣлы до наглости.

Орфиза встала съ явнымъ желаніемъ прекратить разговоръ. Но Гуго рѣшился идти до конца.

Онъ хладнокровно положилъ руку на эфесъ шпаги и поклонившись еще разъ Орфизѣ, глаза которой сверкали отъ гнѣва, сказалъ ей:

-- Если смѣлость -- дѣйствительно преступленіе, то все -- таки ничто не заставитъ меня отступить... Вы -- или смерть!

Лишь только онъ вышелъ, Цезарь пожалъ плечами и вскричалъ:

-- Это просто сумашедшій!

Но Орфиза, подъ вліяніемъ внезапнаго, столь обычнаго у женщинъ переворота, посмотрѣла ему прямо въ лицо и сказала:

-- Онъ не похожъ однакожь на прочихъ... Кого онъ возьметъ, то съумѣетъ и охранить!

Выйдя изъ отеля герцогини, Гуго пошелъ бродить безъ цѣли по улицамъ Парижа. Онъ мечталъ о воздушныхъ замкахъ, надъ которыми видалъ въ облакахъ образъ Орфизы. Онъ сладитъ наконецъ съ этой гордой герцогиней, съ которой вѣчно приходилось начинать дѣло съизнова; онъ пожертвуетъ для этого всей кровью, всей жизнью. Она увидитъ наконецъ, что онъ не шутилъ, когда принималъ ея вызовъ.

-- Съ ней, говорилъ онъ себѣ, то улыбается надежда, то находитъ отчаяніе; сегодня у ней -- мелькала ласковая улыбка, завтра -- иронія, сарказмъ... Молодая и прекрасная, она забавляется перемѣнами, питается капризами... Но я самъ изъ упрямаго рода и покажу ей! Волей или неволей она должна сдаться и сдастся!

Гуго все шелъ да шелъ.

Настали сумерки, потомъ и шла ночь. Опомнившись, онъ ужь не зналъ и самъ, куда зашелъ. Онъ ждалъ перваго прохожаго, чтобъ спросить дорогу въ отель Колиньи, какъ вдругъ вблизи раздались крики. Онъ кинулся на шумъ и въ узкомъ переулкѣ, въ ночномъ сумракѣ, увидѣлъ брошенный у стѣны портшезъ, между тѣмъ какъ несшіе его лакеи съ трудомъ отбивались отъ цѣлой шайки мошенниковъ.

Гуго выхватилъ шпагу и бросился на грабителей. Какъ только самый отчаянный изъ нихъ упалъ отъ перваго же удара, всѣ прочіе бросились бѣжать, опасаясь, чтобъ дозоръ не вмѣшался въ дѣло, если борьба затянется далѣе. Гуго и не думалъ ихъ преслѣдовать и уже вкладывалъ шпагу въ ножны, какъ вдругъ дверца портшеза отворилась и изъ него вышла дама, закутанная въ плащъ и съ черной бархатной маской на лицѣ.

-- Если она старая и дурная, сказалъ себѣ Монтестрюкъ, то пусть это доброе дѣло зачтется мнѣ, по крайней мѣрѣ, на небесахъ.

Незнакомка взглянула на него, пока онъ кланялся.

-- Послушайте, что это значитъ? спросила она.

-- Извините, но я самъ хотѣлъ спросить васъ объ этомъ, отвѣчалъ Гуго, успокоившись: голосъ былъ молодой и свѣжій.

-- Извините и вы меня, я привыкла спрашивать, но не отвѣчать.

Дама толкнула ногой тѣло человѣка, котораго ранилъ Гуго; онъ не двинулся.

-- А! вотъ какъ вы ихъ отдѣлываете! продолжала она, взглянувъ опять на своего защитника.

-- Да, я ужь такъ привыкъ, отвѣчалъ Гуто тоже гордо, не желая уступить и въ этомъ незнакомкѣ; когда я бью, то всегда падаютъ.

Она осмотрѣлась кругомъ. Изъ двухъ носильщиковъ и двухъ лакеевъ, которые были при ней, одинъ былъ убитъ, двое убѣжали, четвертый стоналъ подъ стѣной, возлѣ опрокинутаго портшеза.

-- Милостивый государь, продолжала дама, когда спасаютъ кого-нибудь, то тѣмъ самымъ отдаются имъ въ распоряженіе.

-- Приказывайте. Что я долженъ дѣлать?

-- Не угодно-ли проводить меня домой, но съ условіемъ, что вы не будете стараться увидѣть меня, ни узнавать, кто я.

-- Боже сохрани! Ужь и то иногда бываетъ скучно, что надо смотрѣть на тѣхъ, кого знаешь, и знать тѣхъ, на кого смотришь.

-- Какая дерзость!

-- Вотъ это самое слово мнѣ сказали ужь разъ сегодня, и потому-то мнѣ не хочется говорить ни съ кѣмъ.

Незнакомка подошла къ раненому лакею и, толкнувъ его ногой въ плечо, сказала:

-- Перестань стонать, и маршъ!

Бѣдняга всталъ и потащился кое-какъ къ концу переулка.

-- Пріятное приключеніе, нечего сказать! проворчала незнакомка, идя за нимъ, и вотъ бы посмѣялись, еслибъ узнали, съ кѣмъ оно случилось!

-- Посмѣялись бы или поплакали, сказалъ Гуго, шедшій рядомъ.

-- А! а почему вы такъ думаете?

-- Потому что одно безъ другаго не бываетъ. Женщины, какъ кошки, то прячутъ когти, то царапаются... Когда одни смѣются, другіе плачутъ.

-- Вы это знаете?

-- Что бы вы подумали обо мнѣ, еслибъ я не зналъ!

-- Немного или много?

-- Довольно, чтобъ не имѣть желанія дѣлать новые опыты.

Разбуженный шумомъ, жилецъ одного изъ сосѣднихъ домовъ, не слыша больше ничего, приотвориль немного окно, чтобъ узнать, что случилось. При свѣтѣ бывшей у него въ рукахъ свѣчи, дама посмотрѣла на Гуго внимательно, почти въ упоръ. Гуго разсмѣялся.

-- Мое лицо говоритъ вамъ что-нибудь?

-- Ничего.

-- Ему больше и сказать нечего. Мы встрѣтились съ вами, какъ два ночныхъ призрака.

Скоро показались стѣны большаго сада; сквозь деревья виднѣлся смутно въ темнотѣ дворецъ.

-- Э! да это Люксамбуръ! сказалъ Гуго будто самъ себѣ.

-- Теперь мнѣ ужь нечего здѣсь бояться; можете уйдти.

Монтестрюкъ внезапно остановился и ужь было повернулся назадъ, чтобъ идти, какъ вдругъ она его удержала.

-- А еслибъ мнѣ пришла фантазія поблагодарить васъ, не ужели вы не дали бы мнѣ къ этому способа? спросила она, удивляясь, что онъ такъ скоро ее слушаетъ.

-- Ничего нѣтъ легче. Угодно вамъ снять перчатку?

-- Вотъ, сказала она, подумавъ съ минуту.

Она подала ему тонкую, гибкую, изящную руку, уходившую въ шелковый рукавъ.

Гуго взялъ ее почтительно концами пальцевъ и, снявъ шляпу и поклонившись, поднесъ къ губамъ. Выпрямившись, онъ сказалъ ей:

-- Теперь я долженъ благодарить васъ.

Онъ еще разъ поклонился незнакомкѣ и ушелъ, не поворачивая головы, между тѣмъ какъ она слѣдила за нимъ глазами.

-- Э! э! сказала она, человѣкъ съ сердцемъ, а будетъ придворнымъ!

Фраза, которою заключила Орфиза де Монлюсонъ свой разговоръ съ графомъ де Шиври, когда ушелъ отъ нея Монтестрюкъ, заставила сильно задуматься раздражительнаго Цезаря. Онъ хорошо зналъ женщинъ и слѣдовательно зналъ также, что многія изъ нихъ любятъ извѣстную смѣлость въ рѣчахъ и въ поступкахъ. Онъ чувствовалъ, что Гуго, не испугавшись сдѣланнаго Орфизой пріема и ея насмѣшливой улыбки, выигралъ много въ ея мнѣніи. Сверхъ того, онъ выпутался удачно изъ такой бѣды, въ которой другіе могли бы потерять или свободу, или жизнь, и не только ничего не проигралъ, но напротивъ пріобрѣлъ милостивое вниманіе короля. Если онъ вышелъ съ такимъ успѣхомъ изъ положенія труднаго, то чего нужно было ожидать отъ такого человѣка, когда ему подуетъ попутный вѣтеръ?

Правда, у графа де Шиври былъ всегда подъ рукой Бриктайль, взбѣшенный пораженіемъ и дорожившій теперь жизнью только для того, чтобъ употребить ее на борьбу съ Монтестрюкомъ всегда и гдѣ бы то ни было; но еще долго, проколотый насквозь, онъ пролежитъ въ постели и не будетъ въ силахъ что нибудь предпринять. А когда этотъ былъ побѣжденъ, то ужь никого другого нельзя было и выпустить на гасконца съ какой -- нибудь надеждой на удачу; надо ждать, а пока принять мѣры, чтобы бороться тѣмъ оружіемъ, которое доставляли ему имя и общественное положеніе.

Теперь надо было смотрѣть на герцогиню д'Авраншъ, какъ смотритъ полководецъ въ военное время на крѣпость. Нельзя ужь было надѣяться, что она поднесетъ ему ключи отъ своего сердца на серебряномъ блюдѣ, счастливая, что должна сдаться по первому требованію. Надо было вести осаду, правильную осаду, въ которой необходима и система, и ловкость; надо было копать траншеи, подводить мины. Графъ де Монтестрюкъ нашелъ неожиданнаго союзника въ особѣ короля. Почему же и графу де Шиври, въ свою очередь, не обратиться тоже къ Людовику XIV, имѣвшему надъ герцогиней особенную, почти неограниченную власть? Наскоро разобранная мысль эта показалась ему недурною.

Оставалось только выполнить ее искусно, но съ этой стороны Цезарь былъ обезпеченъ. Нѣсколько минутъ размышленія показали ему, какимъ способомъ надо приступить къ королю, характеръ котораго онъ зналъ отлично, и какую выгоду можно извлечь изъ этого плана для своего честолюбія.

Цезарь скоро добился случая явиться къ королю и, приблизившись къ нему съ видомъ глубочайшей почтительности, онъ сказалъ:

-- Государь! я желалъ выразить вашему величеству свое опасеніе, что едва ли не навлекъ на себя вашего неудовольствія.

-- Вы, графъ де Шиври?

-- Увы! да, государь... Я осмѣлился поднять глаза на особу, которую доброта вашего величества осѣняетъ своимъ покровительствомъ.

-- О комъ вы говорите?

-- О графинѣ де Монлюсонъ... Я предавался съ упоеніемъ очарованіямъ ея прелестей, какъ вдругъ вспомнилъ, что она связана съ вашимъ величествомъ такими узами, которыя для меня священны. Быть можетъ, по незнанію я шелъ противъ намѣреній моего государя. За моею любовью наступило раскаяніе и я далъ себѣ клятву, что, если я имѣлъ несчастье навлечь на себя немилость вашего величества, позволивъ себѣ мечтать объ особѣ, на которую вы имѣете, можетъ быть, другіе виды, то пусть сердце мое обливается кровью до конца моей жизни, но я откажусь отъ этой любви. А у ногъ короля ожидаю своего приговора... Повиноваться ему я сочту такимъ же священнымъ долгомъ, какимъ счелъ и признаніе въ моей винѣ.

Эта рѣчь, въ которой было разчитано каждое слово, понравилась Людовику XIV, который уже стремился рѣшать своей властью всякое дѣло; она льстила его необузданной страсти къ владычеству надъ всѣмъ и надъ всѣми. Онъ улыбнулся милостиво и отвѣчалъ;

-- Вы рождены отъ такой крови, съ которою можетъ соединиться, не унижая себя, графиня де Монлюсонъ, хотя она и возведетъ въ герцоги того, кого изберетъ ея сердце. По этому разрѣшаю думать вамъ объ ней. Вы имѣете мое королевское позволеніе.

-- Чтобы графиня де Монлюсонъ не подумала, что я поддаюсь тщеславію и дѣйствую подъ вліяніемъ слишкомъ высокаго мнѣнія о самомъ себѣ, ваше величество, не разрѣшите-ли мнѣ также повторить ей слова, которыя я имѣлъ счастье выслушать изъ устъ вашихъ и за которые я не нахожу словъ благодарить моего государя?

-- Мое позволеніе даетъ вамъ всѣ права.

Это было гораздо болѣе, чѣмъ графъ де Шиври смѣлъ ожидать: Людовикъ XIV почти самъ далъ ему слово.

-- Теперь не одного ужь меня встрѣтитъ этотъ проклятый Монтестрюкъ между собой я Орфизой де Монлюсонъ, сказалъ онъ себѣ, но и самаго короля! У него выдался счастливый день; мой день, надѣюсь, будетъ рѣшительнымъ.