Все, интересующиеся литературой и театром, не могли не обратить внимания на ту шумиху, которая разыгралась в нашей петроградской прессе по поводу постановки в Александрийском театре пьесы г-жи Зинаиды Гиппиус "Зеленое кольцо" [Пьеса была поставлена В. Э. Мейерхольдом в Александрийском театре (премьера -- 18 февраля 1915 г.).]. Этой постановке предшествовал необычайно обильный поток заметок, извещений, интервью, слухов, опровержений и неизменных бюллетеней о нездоровье того или иного крупного артиста упомянутого театра, в связи с чем отодвигалась или приближалась постановка новой пьесы талантливой писательницы, что чрезвычайно, по-видимому, волновало авторов всех этих в высокой степени интересных превентивных сообщений. В газете "Речь", за пять дней до знаменательного спектакля, появилась даже целая статья, подписанная хорошо известными читателям этого издания и литературному миру инициалами "Д. Ф." [Д. В. Философов.], и в этой статье известный писатель очень талантливо изобразил все магнитные свойства новой пьесы г-жи Гиппиус, свойства, которые даже самого угрюмого, обреченного на неподвижно-сидячую жизнь петроградца должны были заставить устремиться немедленно в Александрийский театр.

Кому, в самом деле, не близка тема о нашей учащейся молодежи, притом совсем зеленой, сидящей еще на гимназической скамье и живущей своей обособленной жизнью? Кого не волновали эти птенцы, -- наше горе и радость, наше счастье и скорбь, наше светлое будущее или тяжкое разочарование? В чьей семье нет драм, в которых ломаются души обеих сторон и в которых в роковой узел сплетаются все отраженные в семье невзгоды современной нашей жизни?

А автор статьи в "Речи", притом столь солидный, обещал нам в пьесе картину "перелома в настроениях молодежи, который стал обнаруживаться незадолго до войны; переход молодежи от обостренного индивидуализма, безответственного искания наслаждений -- к бодрым жизненным задачам; отказ от утонченной психологии, от тяготения к самоубийству, утверждение правды жизни, вера в будущее праведное устроение человечества". Г-н Д. Ф. обещал "оригинальность" в постановке и развитии темы об отцах и детях, осторожно рассказал кое-что из содержания пьесы, перечислил главнейших артистов и артисток, участвующих в ней, заранее пополемизировал с "умниками-разумниками", скептически отнесшимися к участию в пьесе г-жи Савиной, и торжественно обещал, что "вся пьеса обращена к будущему, но корни ее в настоящем, в самой реальной жизненной толще; дешевые ухищрения эстетизма в пьесе и не ночевали".

Это был последний удар гонга перед поднятием занавеса, а г-жа Гиппиус у нас пользуется и без того значительной популярностью как поэтесса, романистка и критик. Правда, таинственное замечание о неночующем в пьесе эстетизме вызывало некоторое удивление, но зато этот интригующий финал серьезной статьи тем острее оттачивал общее любопытство. А это, по-видимому, только и требовалось.

Пьеса, наконец, была поставлена. Крупное театрально-литературное событие созрело, и все желавшие могли вкусить от этого сладкого плода жизненной правды, не попорченного пятнами эстетизма.

После постановки пьесы первоначальный шум значительно усилился. Сначала, правда, дежурные газетные рецензии прозвучали в весьма минорном тоне: плод оказался кислым. В свою очередь и публика премьеры разошлась в оценке пьесы, и часть зрителей довольно явственно выражала свой протест шиканьем. Пьеса провалилась. Но зато, вслед за тем, с мощью морской сирены, зазвучали в печати новые голоса: была организована, так сказать, спасательная экспедиция, которая должна была вызволить из беды потонувшую пьесу и разъяснить непонимающей публике ее недалекость. В экспедиции приняли участие такие силы, как Д. С. Мережковский, Владимир Гиппиус и -- admirationem teneatis, amici {Можете ли, друзья, удержаться от удивления (лат.). }, -- сама г-жа Гиппиус. Явление, можно сказать, небывалое в нашей литературе. Шум обратился в грохот. А так как для отечественной драматургии искони веков существует при Александрийском театре "ковчег завета", который, священно храня литературные добрые традиции, тщательно фильтрует все пьесы, предназначающиеся для этого театра, то, само собой, родилась необходимость, чтобы театрально-литературный комитет выступил со своими объяснениями и, не бросая спасательного круга, что не входило бы в его обязанности, пролил бы, так сказать, масло в бушующие волны, ибо, естественно, все протестанты, не приемлющие "Зеленого кольца", обратили свои недоуменные взоры в сторону этого комитета.

Так замкнулся шумный круг "Зеленого кольца". И до сих пор еще в печати играет мертвая зыбь, и о пьесе, раздутой, как цеппелин, идут нескончаемые толки.