Сначала о самой пьесе, а потом о шуме, около нее поднятом; кстати, этот шум рисует некоторые наши литературные нравы.
Несомненно, что, если бы не этот шум, к новому произведению г-жи Гиппиус отнеслись бы с большим спокойствием; если бы не предшествовавшая реклама, так искусно разбередившая любопытство публики, последняя, не ожидая от современного театра, в силу всем понятных причин, новых откровений, пророческих перспектив и смелых слов, трактовала бы "Зеленое кольцо" так же добродушно, как трактовала она пьесу совсем молодой писательницы г-жи Грушко "Любовь Матери", тоже прошедшей недавно. Наша публика без предрассудков по отношению к женскому творчеству, а в настоящем сезоне -- решительный урожай на женские пьесы. Кроме Александрийского театра, драматические новинки, принадлежащие перу женщин-писательниц, были поставлены и в Малом театре -- г-ж Миртовой и Жуковской, и даже в Народном Доме -- г-ж Гуриелли и Бахаревой. Это только нескромный Чехов очень скептически относился к женскому равноправию в области драматической литературы. Мы имеем в виду не тот его рассказ, в котором тяжелое пресс-папье совершило планирующий спуск на голову женщины-писательницы, а его письмо к г-же Щепкиной-Куперник, недавно опубликованное в V томе писем писателя Письмо А. П. Чехова к Т. Л. Щепкиной-Куперник от 1 октября 1898 г. впервые опубликовано в томе 5 "Писем" Чехова (М., 1915).].
"Да, вы правы, -- пишет Чехов своей корреспондентке, -- бабы с пьесами размножаются не по дням, а по часам, и я думаю, только одно есть средство для борьбы с этим бедствием: зазвать всех баб в магазин Мюра и Мерилиза и магазин сжечь" {Чехов А. Письма. Т. V. С. 228.}. Это -- милая шутка юмориста, и, конечно, наша культурная и свободомыслящая публика никогда не позволила бы себе выражать свой протест в резкой форме только потому, что пьеса вышла из-под пера женщины. Но несомненно, что протестовавшая публика премьеры была разочарована: ей слишком много пообещали и слишком мало дали.
В чем же, однако, дело?
Действительно, г-жа Гиппиус, -- как правильно предсказал г. Д. Ф., -- поставила в своей пьесе проблему об отцах и детях, проблему, до сих пор бывшую в русской литературе одной из самых больших, важных и ценных. Какова современная молодежь, каковы ее отношения к отцам и каковы коллизии, рождающиеся из соприкосновения двух разных поколений? Ответы на эти вопросы заключают в себе бесспорный интерес. Но нужно признать, что интерес этот в значительной мере уже стерт русской жизнью. Вопрос о самой молодежи, об ее современной душе, переживаниях, устремлениях, идеалах и достижениях -- это вопрос жгучий. Но борьба отцов и детей пошла уже давно на убыль. По мере того, как растет общественное и политическое сознание, расширяются культурные горизонты, обновляется жизнь в новых широких порываниях и обрисовываются свежие социальные и политические конъюнктуры, грань между отцами и детьми стирается. В недифференцированном ни классовыми, ни иными факторами обществе естественное движение вперед воплощается в его передовой части, в молодежи. Были периоды русской жизни, когда молодежь была единственной отдушиной, через которую выливалось общественное недовольство; были периоды, когда единственно на плечах молодежи лежал тяжкий груз борьбы за светлые идеалы. Тогда на узком пространстве общественной и политической борьбы сталкивалась отравленная жизнью, ее ласками и благами мудрость успокоившихся или всегда бывших спокойными отцов с порывистостью, нетерпеливостью и боевою активностью молодежи. Но по мере дифференцирования общества, по мере политических завоеваний и углубления самосознания, спор между отцами и детьми из семьи переносится на более широкую арену и перевоплощается в другие формы борьбы, при которых семейный элемент и родственные отношения не играют никакой роли. Теперешние отцы не могут быть ни Фамусовыми, ни Кирсановыми по отношению к своим детям, как и дети -- не Чацкие и не Базаровы. Теперешних детей и отцов многое соединяет, если же что разъединяет, то не в силу разностности поколений, а в силу разностности интересов. Политические, например, идеалы сблизили многих отцов и детей. Правовая свобода ставит их в плоскость взаимной не-стесняемости, потому что их окружает такая же и для всех общая атмосфера. Кипучая борьба интересов происходит вне семьи, и чем свободнее эта борьба в обществе, тем меньше места для нее в недрах семьи. Правда, мы находимся в самом начале этого процесса, но он ясно виден теперь, и дикостью, например, теперь была бы драма девушки из-за того, что родители не пускают ее на курсы, запирая в тюрьму четырех Вильгельмовых "К" [Имеются в виду Kirche, Kinder, Kleider, Küche [церковь, дети, одежда, кухня]. Выражение, будто бы сказанное Вильгельмом II, принимавшим на своей яхте группу американок -- сторонниц гражданского равноправия женщин.].
В пьесе г-жи Гиппиус трактуется именно теза о борьбе отцов и детей. Эта борьба теперь, однако, совсем не прежняя, старая борьба, теперь она, так сказать, квалифицированная. А талантливая писательница, которая могла в своих произведениях уловить биение новой жизни, а в своей поэзии найти красивые эстетические отзвуки паутинно-тонких переживаний души, совсем не видит сдвига в отношениях современных детей и отцов.
Собственно старшие -- отцы и матери -- представлены в пьесе г-жи Гиппиус в лице одного Вожжина да двух дам. Есть еще на сцене и дядя Мика, журналист бальзаковского возраста, но его автор относит к друзьям молодежи. Таким образом, нам приходится иметь дело преимущественно с самим Вожжиным. Что касается дам -- Елены Ивановны и Анны Дмитриевны, то относить их за скобку борьбы было бы нелогично. В отношениях к детям это -- просто заурядные эгоистки, крикуньи, глуповатые, ничем не интересующиеся и сосредоточившие свою жизнь около интересов спален. К детям они имеют такое же отношение, какое имеет к ним занимаемая ими комната, т. е. никакого. Анна Дмитриевна устраивает глупый и ненатуральный скандал по поводу собрания в ее доме молодежи, хотя эти собрания происходят регулярно и она о них отлично осведомлена. А Елена Ивановна нагоняет скуку на свою дочь своими глупыми жалобами на несчастную жизнь. Тут нет борьбы поколений, -- здесь просто сопоставление детей и их глупых матерей, которые без всякой борьбы несносны, ибо они прежде всего -- мещанки.
Принцип отцовства воплощается, таким образом, в пьесе в одном Вожжине. Но этот инженер -- славный малый, добрый, отзывчивый, совестливый и любящий свою дочь, искренно желающий предоставить ей полную свободу и широкую возможность жить осмысленной интеллектуальной жизнью. Борьбы между ними нет ни по существу их отношений, ни по развитию действия пьесы.
А между тем та зеленая гимназическая молодежь, которая фигурирует перед нами в произведении г-жи Гиппиус, бранит старшее поколение, находящееся где-то там, вне пределов досягаемости для зрителя. Почему мы должны верить подросткам в гимназических куртках и коротеньких платьицах с милыми косичками, что не только отцы их, но и старшие братья -- все изжили себя, что они мертвецы живые, старики, если добрые, то робкие, если злые, то глупые? В чем же реальная основа расхождения отцов и детей, где камень преткновения для их гармоничного сосуществования? По пьесе мы этого не видим, и зритель, естественно, недоумевает, почему он должен верить на слово юнцам, склонившись перед авторитетом Сережи, Никса, Руси и Маруси?