Еще любопытнѣе, что всѣ художественные разсказы Короленко имѣютъ своимъ перво-источникомъ не что иное, какъ публицистическіе мотивы.
Это въ духѣ времени. И органическая теорія народничества. и вся литературная критика того времени толкали "искателя" на путь, именно, отысканія публицистическихъ цѣнностей для литературы. Внѣ этого публицистическая критика не признавала литературы. И, естественно, что одаренный хорошею памятью мозговой аппаратъ охотно работалъ въ тѣхъ направленіяхъ, гдѣ въ перспективѣ были чисто публицистическія возможности влить въ слово правды жизненной слова обличенія, поученія, наставленія или лирической молитвы опредѣленной тенденціи.
Сибирскіе разсказы Короленко -- безспорно, очаровательны. Но всѣ они, будучи списанными съ жизни, неизмѣнно имѣютъ въ основѣ публицистическую самоцѣль.
"Сонъ Макара", отъ котораго пришелъ въ чрезвычайное восхищеніе г. Мережковскій, видя въ немъ "религіозное вдохновеніе" ("О причинахъ упадка"), менѣе всего является результатомъ религіозныхъ порывовъ. Положительный и здравый умъ автора, относящійся къ религіознымъ движеніямъ въ общемъ весьма чутко и съ нѣкоторымъ страхомъ болѣе глубокаго анализа, менѣе всего могъ видѣть въ своемъ Макарѣ бунтаря, который сталъ бы сводить съ Богомъ свои счеты, какъ атеистъ или какъ грубый матеріалистъ. Бунта вообще въ Короленкѣ нѣтъ. А противъ Бога, противъ религіозныхъ основъ тѣмъ болѣе. Наоборотъ, почтеніе предъ тайнами религіознаго сознанія человѣка доходитъ у него очень далеко. Вѣдь онъ, позитивистъ и демократъ, проникается на столько психологіей упрощенной народной религіи, что говоритъ едва ли не словами искренно вѣрующихъ людей объ Оранской иконѣ Божьей Матери.
"Сонъ Макара" -- это продуктъ юмора, слившагося съ присущимъ Короленкѣ лиризмомъ. И авторъ тонко смѣется надъ первобытной грубостью дикаря, который религію совершенно увелъ съ неба, лишилъ ее какихъ бы то ни было отвлеченныхъ красокъ и сдѣлалъ практической, сподручной вещью. И жалкая несчастная жизнь полуякута, котораго въ состояніе полной дикости привели и бѣдность, и попы, и административныя власти, является намъ въ смягченной юморомъ формѣ, какъ сатира на первобытность религіознаго пониманія. И менѣе всего здѣсь, конечно, религіознаго пафоса и проникновенія, потому что Тойонъ-Богъ является предъ нами въ образѣ почти что исправника. Противъ такого Бога некому бунтовать. Но и такой Богъ хорошъ для жизнерадостнаго писателя. Не даромъ же Мишина ("Государевы ямщики" ), задумываясь надъ вопросомъ:
-- Есть ли Богъ?-- спрашиваетъ объ этомъ Короленко и, получивъ утвердительный отвѣтъ, замѣчаетъ глубокомысленно:
-- Хоть худенъкой-худой, ну, все еще сколько-нибудь дѣламъ те правитъ...
Это очаровательно. Но и тѣсная философія автора, и его тѣсные религіозные предѣлы, подходящіе близко къ сатирѣ, тоже видны ясно.
"Сонъ Макара" навѣянъ публицистическими противоположеніями между вѣрой въ казенныя абстракціи и преломленіями ея въ жизни, въ душѣ типичнаго русскаго дикаря, наряду съ картинами мерзости запустѣнія, въ какой держитъ старый строй инородческое населеніе Сибири.