Даже изъ-за горъ приходили на погребеніе Ваѳила всѣ, до кого долетѣла горестная вѣсть о необычайной кончинѣ юноши.
Только къ вечеру слѣдующаго дня пріѣхавшимъ изъ города Емподіемъ было найдено тѣло и рядомъ одежды въ розовомъ углубленіи водоема у подножья статуи Афродиты.
Прекрасное тѣло такъ мало походило на трупъ, что цѣлыхъ пять дней не рѣшались Біонъ и другіе искусные врачи утверждать, что духъ уже покинулъ свою земную темницу, чтобы въ Элизіумѣ занять достойное мѣсто среди боговъ и героевъ.
Однако, еще среди колебаній, были сдѣланы уже всѣ приготовленія къ погребенію. Бѣлыхъ астръ, опустошивъ цвѣтники Терпандра, принесли дѣвушки и устлали полъ благовонными травами. Какъ жениха на брачный пиръ увили Ваѳила бѣлой туникой; волосы украсили вѣнкомъ; руки умастили мазями. На крылатыхъ кадильницахъ Терпандръ сжегъ ароматныя смолы и куренія. Спущенный пологъ давалъ постоянный сумракъ и, вмѣстѣ съ тѣмъ, пропускалъ тонкіе лучи солнца, игравшаго на лицѣ умершаго страннымъ, живымъ румянцемъ
Безмолвно бѣлѣла въ сумракѣ побѣдительница Афродита, даже улыбкой не выдавая своего торжества; благовѣйный шопотъ и подавленные вздохи не заглушали успокоительнаго журчанія водоема.
Больше всѣхъ изъ дѣвушекъ, конечно, плакала ненасытившая свою страсть Главкисъ, даже нарушая приличіе и благочиніе своими воплями и стонами. Несносная печаль разрывала ея сердце, еще переполненное нераздѣленной любовью. Никогда уже не узнаетъ она радости; никогда не будетъ владѣть прекраснымъ тѣломъ возлюбленнаго; даже сладкими воспоминаніями не могла она утѣшить себя, потому что воспоминанья о безплодныхъ ласкахъ Ваѳила только еще болыне увеличивали ея безпримѣрныя, невыносимыя страданья.
Много толковъ вызвала эта смерть, казавшаяся столь необъяснимой и несправедливой, ибо никто не могъ знать, что еще на землѣ Ваѳилъ былъ счастливѣйшимъ изъ смертныхъ любовниковъ.
И только Терпандръ, отмѣтивъ въ своихъ таблеткахъ день погребенія Ваѳила, осенній, хотя и ясный, возбуждающій какое-то необъяснимое безпокойство вѣтромъ засыпающимъ пылью, багровымъ солнцемъ, шумомъ деревьевъ и недалекаго моря, еще недостаточно спокойный, чтобы написать элегію правильнымъ размѣромъ, записалъ: "Милость и мудрость боговъ, хотя бы и не всегда ясная для нашего бѣднаго разсудка, всегда прозрѣвается въ казалось бы даже совершенно лишенныхъ справедливости и разумности случаяхъ нашей жизни.
Флейты же Ваѳила онъ увезъ съ собой на память объ осени, проведенной у моря.