Петербург, среда 22 декабря 1904 г. (4 января 1905 г.).
Общественное мнение целиком занято капитуляцией Порт-Артура. Только такое грандиозное событие снова заставило говорить о войне, о которой в Питере толковали раньше сравнительно мало. Все согласны с тем, что раз Порт-Артур пал, то случилась некая перемена там, которая повлечет за собой другую перемену здесь. Впечатления от события гораздо сильнее, чем можно было ожидать. Падение Порт-Артура ожидалось многими и было учитываемо оппозиционными партиями, но следует отметить, что капитуляция крепости не вызвала ни у кого радости, даже у тех, кто ее желал. Конечно, всякий немедленно понял, насколько, благодаря этому событию, выигрывало дело мира и теряло правительство, но рассказ о жестоких страданиях осажденных в последние месяцы произвел еще более сильное впечатление. С ужасом узнали, что уже три месяца перед сдачей осажденные питались исключительно рисом, что между ними обнаружилась цынга, что не хватало снарядов. Повсюду господствует смешанное чувство ужаса перед прошлыми страданиями и облегчения по поводу блага, которое принесет с собой капитуляция. Она спасет 20.000 жизней; она положит конец адским мукам. Простое человеческое сострадание у всех заговорило сильнее политических и патриотических чувств.
Долго будут говорить об этой ужасной осаде. Все газеты приписывают честь упорного сопротивления Стесселю, ибо все официальные телеграммы исходили от Стесселя. Не все, однако, держатся такого мнения на его счет. Я слышал против него серьезные обвинения из уст одного военного, участника обороны Порт-Артура вплоть до конца апреля, человека, заслуживающего полнейшего доверия. Он решительно заявляет, что Стессель -- трус, и что генерал Кондратенко должен был ему связать руки в августе, чтобы помешать еще тогда капитуляции, совершенно не вызывавшейся необходимостью.
Другая тайна начинает занимать общественное мнение: каковы ближайшие намерения японской армии? Ведь капитуляция Порт-Артура освобождает японцев от серьезной заботы и развязывает им руки. Не следует ли ожидать в ближайшем будущем новых поражений?
Мне говорят: "До сих пор мы еще не одержали ни одной победы. А кто виноват? Мы говорим: министры. А народ начинает говорить: царь, затеявший несправедливую войну". Один крестьянин из окрестностей Москвы говорил на днях: "Да, да... Стали дом строить на соседской земле: чего же удивляться, что завязалась драка".
К этому нужно прибавить тяжелые страдания, недовольство, рассказы раненых солдат, возвращающихся на родину. Им дают по 20 копеек в день, а фунт хлеба стоит 10 копеек, бутылка молока -- 15 коп. Им дают на дорогу от Харбина до Москвы суточные за 16 дней, а на самом деле переезд длится 25 дней. Им приходится нищенствовать. Правда, имеются питательные пункты на станциях, но чаще всего поезда приходят с опозданием на несколько часов. Раненый офицер, вернувшийся из Манчжурии, рассказывает, что уже три месяца не получал жалования. У него не было фуражки, и только в Иркутске ему удалось ее достать. Форма в лохмотьях делала его похожим на нищего, белье кишело паразитами. Если верить тому, что я слышу со всех сторон, и все с большей и большей настойчивостью, то недовольство войной еще более сильно там, где результаты этого недовольства могут иметь самые тяжелые последствия, а именно в действующей армии, там, в Манчжурии. Я собрал на этот счет сведения, которые произвели на меня сильнейшее впечатление. Все приходят к заключению, что капитуляция Порт-Артура усилит среди войск деморализацию, возникшую еще раньше. Те из солдат, которые способны размышлять, давно уже пришли к выводу, что завоевание -- притом весьма проблематичное -- Манчжурии не окупит гибель стольких жизней и трату народных средств. Даже те из них, кто не привык думать и слепо жертвует своими физическими и духовными силами, начинают смутно понимать, что падение Порт-Артура делает их усилия не только бесцельными, но и лишенными всякого значения. Было естественно, было героично переносить все страдания мобилизации, бесконечного путешествия, зимней кампании, чтобы идти на выручку братьям, которые должны были переносить еще большие страдания в городе, осажденном уже одиннадцать месяцев. Но теперь? Цель исчезла, вопрос -- почему -- остается открытым...
Впрочем, корреспонденты газет, находящиеся в армии, повторяют наперебой, что войска воодушевлены чувством глубокой веры; газеты утверждают, что "мобилизация проходит в полном порядке".
Читайте и верьте, только не пытайтесь проверять на местах. Не ездите, например, в Польшу, ибо факты дадут вам довольно яркое опровержение. Так, вы узнаете, что случаи дезертирства участились, вы увидите, может быть, как сажают предварительно в тюрьму, по нескольку человек в тесные камеры, тех, кого собираются посылать на Дальний Восток поддерживать честь русского оружия. Поляки нисколько не дорожат навязываемой им славой, состоящей в том, что они доставили до сих пор 24 проц. мобилизованных войск, в то время когда по своей численности они не превышают 5 проц. всего населения империи. И не следует думать, что мобилизация вызывает беспорядки исключительно в Польше. Еще недавно в самой Москве один полк взбунтовался и избил офицеров, так что пришлось оцепить вокзал войсками и полицией, чтобы подавить мятеж, причем многие солдаты были ранены и один убит. Эти примеры и другие, которые можно было бы привести, достаточно красноречиво говорят о правдивости официальных телеграмм и о духе армии.
Война непопулярна, потому что не народ захотел ее; довести ее до победного конца можно было бы только тогда, если бы этого захотел народ, а узнать, какова в этом случае воля народа, можно, лишь дав ему возможность выразить свое мнение, т. е. даровав народное представительство. И он требует эту гарантию каждый день все смелее. Но конечно, не комитет министров со своими реформами в духе уклончивого царского указа сможет дать удовлетворение возбужденному общественному мнению. Всякая революция сверху будет только призраком революции, которому никто и не поверит. Указы являются лишь злой насмешкой, игрушкой, которую дают голодным людям.
Конституционная проблема волнует сейчас русских людей до такой степени, что порт-артурский эпизод удержит их внимание не надолго, как ни скорбен, как ни тяжел он сам по себе. Они будут ссылаться, они уже ссылаются на него лишь затем, чтобы найти в нем осуждение современной бюрократической системы. Что было сделано до войны, чтобы укрепить город? Что сделано, чтобы его защищать в течение 11 месяцев осады? Мобилизуются армии, посылаются эскадры, но каков контроль расходов, каково назначение употребленных средств, раз они не дали никакого результата? За 11 месяцев Россия только и испытала, что поражения на суше, катастрофы на море; и однако, Россия -- страна могучая, можно сказать, неисчерпаемо богатая живой силой, да и деньгами.
Как объяснить столько несчастий, не восходя к самому источнику зла: бездеятельности, невежеству, безответственности администраторов? Народ, который почти совершенно не читал газет, читает их теперь с жадностью, и хотя они дают ему мало и часто обманывают, все же они ему дают кое-что, и не всегда обманывают. Он достаточно часто нащупывает действительность для того, чтобы в нем проснулось недоверие.
Мобилизация заставляет редеть сельское население: молодые парни уходят и не возвращаются. Но то, что они пишут из Манчжурии, весьма значительно: там они лучше, чем у себя на родине, понимают бесполезность этой войны. Они видят, что Манчжурия -- страна населенная, которая не может дать места новым жителям; там земли они не получат. И они требуют у тех, кто остался в России, новостей о внутренней войне; их тревожит борьба между правительством и народом; таким образом, получается странное положение: солдаты, находящиеся в вынужденном бездействии в Манчжурии, вместо того, чтобы быть актерами русской политической жизни, участвуя во внешней борьбе, стали отдаленными и встревоженными зрителями внутренней политической драмы. Дело идет к развязке; это чувствуется, это видно, но к какой -- никто не может сказать. Если бы Тихоокеанская эскадра уничтожила флот адмирала Того и вошла в Порт-Артур, все сошлись бы в предсказании и ожидании свирепой реакции. Но Порт-Артур пал, вторая эскадра далека от своей цели, а третья -- под знаком вопроса. Внутреннее положение более напряжено, чем когда-либо. Правительству очень бы хотелось протянуть время и усыпить бдительность общественного мнения, но это не удалось уже 12 декабря, а после падения Порт-Артура стало еще менее возможным.