* * *

Петербург, 20 декабря 1904 г. (2 января 1905).

Сегодня я встретился с одним из моих русских друзей, обыкновенно хорошо осведомленным. Прежде всего задаю ему вопрос, не был ли кто арестован после обеда в честь декабристов. "Нет", -- отвечает он мне, -- "однако вообще теперь ничему не следует удивляться. Правительство так нерешительно, настолько потеряло голову, что оно преследует наудачу. И потом, может быть, у него сейчас другие, отвлекающие его внимание заботы, о которых мы ничего не знаем. По-видимому, получены серьезные новости из Порт-Артура. Внешние затруднения могут объяснить отчасти то обстоятельство, что власть не принимает строгих мер даже после такой резкой манифестации, как банкет в память декабристов. И разве можно было бы сдержать силы оппозиции, разошедшейся вовсю, арестом нескольких лиц? Волнуются не отдельные профессиональные группы; нет, волнение и недовольство обнаруживаются всюду, во всех органах, во всех классах общества. Все, что не живет существующим режимом, против этого режима. Вы мне говорите о банкете в память декабристов. Но ведь заранее было известно, что цель его -- политическая. Относительно других собраний этого нельзя было бы сказать наперед с тою же уверенностью, если бы нам не было известно, что в наши дни используют каждый повод, чтобы протестовать против правительства. Так, несколько дней тому назад на совещании врачей по поводу санитарного состояния Петербурга один оратор вызвал горячие аплодисменты, доказывая, что это состояние зависит главным образом от административного режима и господствующих у нас политических условий. Среди тех же врачей, на их обеде 18-го декабря, как вам известно, пошли дальше конституции. Правда, триста присутствующих врачей голосовали за резолюцию против существующего политического порядка, являющуюся выражением мнения либералов, но нашелся врач, социал-демократ, произнесший весьма резкую речь, а затем рабочий [Тов. Шарек из Василеостровского района. (Прим. ред.)], требовавшие республики. В конце банкета социал-демократы проникли в залу с красными знаменами. Что остается делать правительству? Если оно примет энергичные репрессивные меры, начнет обыскивать, ссылать -- оно только вызовет большее раздражение и усилит движение. Если оно не будет ничего делать, оппозиция пойдет своим чередом, более равномерно, но беспрерывно и неудержимо. Директор департамента полиции в большом затруднении. Преследовать? Но перед лицом столь всеобщего движения он должен усомниться в действительности этого средства, и затем... он знает, что его могут укокошить. Предоставить событиям идти своим чередом? Но он видит опасность, которой подвергается правительство, да и не в привычках русской полиции складывать руки. Цензоры, политические сыщики не в меньшем затруднении. Они доносят, а по их докладам ничего не делается. Несколько недель тому назад вернулись, правда, к приему предостережений газетам, но робко и как бы конфузясь. Трудно сказать, почему одна статья вызывает предостережения, а другая, столь же смелая, проходит незамеченной. Одна либеральная газета наказана запрещением розничной продажи, но эта мера вызывает громадное усиление подписки. Другая газета приостановлена, но она снова появляется, только под другим заглавием, с тем же составом сотрудников; ее покупает та же публика. Словом, система полумер недействительна, а крайние меры опасны".