Одна из многих.
Хорошенькая, изящная, как нарядная куколка, девица придвинула к себе ближе обсахаренные орехи и, облизывая обсахаренные пальчики, сказала:
-- Наша Одесса -- ужасный город! Посмотрели бы вы, как вели себя одесситы при большевиках!..
-- А вы разве были тогда в Одессе, при большевиках?
-- Ну! -- обиженно усмехнулась она с непередаваемой, неподражаемой одесской интонацией, придав этому слову из двух букв выражение целой длинной фразы, смысл которой должен был значить:
-- Неужели ты сомневался, что я была в Одессе, и что я, вместе со всеми, пережила все тягчайшие ужасы большевизма, и что я с честью вышла из положения, заслужив титул героини и ореол мученицы!..
Да... многое может вложить настоящий одессит в слово из двух букв.
-- Что ж... тяжело вам было там?
-- Мне? Если бы я начала рассказывать обо всех моих страда... Передайте мне эти тянучки... merci! Страданиях, то в целую книгу не упишешь.
Она положила себе на голову белую ручку с отполированными ноготками и задумалась.
-- Ах!.. Эти обыски, эти аресты...
-- У вас был обыск?!
-- Не один, а три. Положим не у меня, а у моих соседей, но все равно -- тревожили и меня. Товарищ председателя чрезвычайки заходит вдруг ко мне и просит бумаги и чернил, -- они там в соседней квартире что-то писали... Ну, что было делать -- дала! Ведь мы тогда все были совершенно бессильны.
А он смотрит на меня и вдруг говорит... благодарю вас, мне не хочется этого кекса... и говорит: "А я вас знаю, вы очень хорошо поете!".
Понимаете -- знает меня! Я чуть в обморок не упала...
Потом в чрезвычайке уже я ему говорю...
-- Неужели в чрезвычайку вас таскали?!
-- Да, видите ли... Там был какой-то концерт -- вот нас артистов и заставили петь! Такой ужас! Револьвер к виску -- и пой! Я там, впрочем, большой успех имела -- они, вообще, замечательно умеют слушать. А как аплодировали! Потом уже, сидя в автомобиле с товарищем председателя чрезвычайки...
-- Все-таки, значит, они были с вами вежливы -- назад отвозили.
-- Нет, это не назад... Это, вообще, днем было. Я шла к Робина, а он взялся меня подвезти. Шикарный у него автомобиль, знаете...
-- Охота вам была с большевиком ездить, -- заметил я.
-- А что поделаешь? Револьвер к виску -- и катайся! Я уж потом и то говорила ему: "Вы, Миша, ужасный человек! С вами прямо страшно". А он засмеялся, открыл крышку рояля и говорит: "хотите -- говорит -- шашкой перерублю все струны, а вам новый пришлю!"
-- Неужели в автомобиле рояль стоял? -- изумился я.
-- В каком автомобиле?!.. При чем тут автомобиль?.. Дома у меня, а не в автомобиле.
-- Неужели же вы большевиков у себя дома принимали?
-- А что поделаешь? Револьвер к виску и сидит и пьет чай до трех часов ночи!.. "Миша, -- говорю я ему -- ты меня компрометируешь"... Ах, столько страданий за эти несколько месяцев! Не поехать к ним в чрезвычайку неловко, -- обидятся, а поедешь... Впрочем, один раз очень смешной случай был. Присылают они за мной автомобиль -- огромный-преогромный, теряешься в нем, как пуговица в кармане; плачу, а еду. Впрочем, единственный раз я у них была. Приезжаю... На столе столько наставлено, что глаза разбегаются! Преподносят мне, представьте, преогромный букет роз и мимозы...
-- Неужели от большевиков букеты принимали? -- с упреком заметил я.
-- А что поделаешь?! Револьвер к виску и суют в руку. И темно-фиолетовая лента -- чудесное сочетание! Впрочем, я один раз у них только и была. Спрашивают: "Чего -- говорят -- сначала хотите выпить?". Я говорю: "Зубровки, той, что мы вчера пили". Посмотрели друг на друга как-то странно, мнутся: "Да она -- говорят -- в погребе". -- "А вы принесите из погреба, -- говорю я. "Неужели боитесь? Пойдите с племянником Саней (племянник мой тогда тоже со мной был -- Саня) и принесите". Саня уже встал было, а они совсем переполошились. "Нельзя туда, в тот погреб!". -- "Да почему?!". -- "Оттуда -- говорят -- еще расстрелянные бандиты не убраны!.. Там лежат". Нет, нет... Лучше эту розовенькую... Она, кажется, с орехами!.. Да... так, понимаете, какой ужас: где эта зубровка -- расстрелянные бандиты лежат. Мы потом эту зубровку "бандитовкой" называли. Ох, уж эта Одесса-мама... Вечно она что-нибудь выдумает... ха-ха!.. Слушайте, отчего же вы не смеетесь?..
-- Спасибо. Я уже года два, как не смеюсь.
Я встал, наклонил свое лицо к ее розовому, разрумянившемуся личику и тихо спросил, глядя прямо ей в глаза:
-- Скажите, а они не могли подсунуть вам, вместо бандитовки -- офицеровку?
И я видел, как что-то, будто кипятком, ошпарило ее птичий мозг.
Она заморгала глазами быстро-быстро и, отмахиваясь от чего-то невидимого, жалобно прочирикала:
-- Но они же револьвер к виску... Танцуешь у них -- и револьвер у виска, пьешь -- и револьвер у виска... Не смотрите на меня так!
* * *
Разнообразный город Одесса.