ШАПКА МОНОМАХА
Сегодня мадам Троцкая никого не принимает. У нее с утра мигрень, кислое настроение, и даже ее постоянные посетители, два Аякса -- Клембовский и Гутор, просидевши в передней сорок минут -- уехали, не повидав своей повелительницы.
Только когда доложили о приходе ее любимца -- генерала Парского, мадам Троцкая немного оживилась и приказала просить.
-- Ах, мой женераль, -- протянула она, капризно выпятив губки, -- у меня сегодня такое настроение, что впору самой к стенке стать.
-- А что такое? -- озабоченно спросил Парский, склонясь к протянутой ручке.
-- Скучно. Мне чего-то хочется, а чего -- и сама не знаю. Знаете что, генерал. Я хочу, чтобы вы устроили мне двор.
-- А что? Опять грязь развели, канальи? Сегодня же прикажу вымести и убрать пустые ящики.
-- Какой вы смешной, мой женераль. Я вам не о таком дворе говорю, который из окна виден, а о настоящем придворном дворе. У нас при дворе нет настоящего блеска, настоящего изящества, а Леве хоть кол на голове теши -- никакого внимания. Я пробовала сама что-нибудь сделать -- ничего не выходит.
-- Да, это трудно, -- призадумавшись, отвечал Парский.
-- Еще бы. Вы знаете, я основала благотворительное общество Красного Креста и попросила назначить себя почетной председательницей и покровительницей -- а что вышло? На первом же торжественном заседании секретарь общества стащил у меня соболий палантин и выменял на полпуда сахару.
-- Неужели только полпуда дали? -- оживился Парский.
-- Ах, мой женераль, вы совсем не тем интересуетесь, чем надо. Полпуда или пуд -- сэт эгаль {Это все равно (фр.). }. Пришло мне позавчера в голову -- иметь своего придворного поэта -- помните, как Мольер был. Я и позвала Маяковского. Посидел полчаса, выпил полторы бутылки коньяку, набил все карманы печеньем, обкусал ногти, плюнул три раза на ковер и ушел, даже не попрощавшись. Неужели и Пушкин и Лермонтов были такие? Генерал, устройте мне двор!
-- Понимаете, это очень сложная вещь. Нужно, чтобы было много блестящей молодежи... У вас есть родственники?
-- Конечно, есть. И в Житомире есть, и в Елисаветграде. Один племянник Сеня -- он на станции Одесса-Товарная с хлебом работал -- на днях заявляется ко мне и просит: "Тетя, -- говорит, -- вы теперь совсем как королева -- сделайте меня виконтом". "Сеня, -- говорю я ему, -- какой из тебя может быть виконт, когда ты каучуковые воротнички носишь и у тебя всегда под носом красно". "Тетя, -- говорит, -- когда буду виконтом, вместо линолевых воротничков надену жабо, а что касается красного, так вы же сами знаете, что у меня хронический насморк".
-- Да, -- задумчиво покачал головой Парский. -- Этот, пожалуй, на роль петиметра не подойдет.
-- Ну разве же это не обидно? Теперь, когда мой Левочка разговаривает с державами Согласия, заложив ногу на ногу, а руки в карманах -- так для этого же нужен пышный блеск. А где он? Нужна придворная жизнь, а где она? Мадам Каменева советовала мне: "Фаничка, -- говорит она, -- Фаничка! Набери себе побольше фрейлин, и чтобы они присутствовали при твоем ложении и вставании". Это легко сказать -- набери. А как я с ними должна обращаться -- я и не знаю. Могу я послать ее сбегать в Предком за сотней папирос, или для этого паж должен быть? Должна я с ними здороваться за ручку или они мне должны целовать ручку? Прямо-таки целый ряд тяжелых неразрешимых вопросов. Генерал, устройте мне двор.
-- А вы хотели бы, приблизительно, в стиле какой эпохи?
-- Что бы вы сказали про наполеоновский? Пышный двор, все маршалы из солдат, Лева ходит одетый в лососиновые штаны, а у меня талия высоко-высоко, совсем под груди. Мадам Каменева говорила мне: "Фаничка, вам это замечательно пойдет".
-- А может быть, вам больше улыбается Екатерининская эпоха? -- тоном модного портного, предлагающего ходкий фасончик, сказал Парский.
-- Это тоже ничего себе эпоха. Фижмы, парики, граф Зубов. И мне нравится, что Екатерина переписывалась с Дидро и Вольтером. Я тоже, знаете, попробовала написать Анатолю Франсу, да ответа не получила. Или марку забыла наклеить, или тогда почта была лучше, чем теперь. А Луначарский даже обещал, что Пролеткульт издаст мою переписку с Анатолем Франсом. Послушайте. А что вы скажете о дворе Людовиков?
-- Хорошие были дворы, -- похвалил Парский.
-- И знаете, вы были бы моими тремя мушкетерами: вы, Гутор и Клембовский.
-- А знаете, вы действительно напоминаете лицом Анну Австрийскую.
-- Серьезно? Мерси. Ах, герцог Букотам, ах, бриллиантовые наконечники! А Дзержинский был бы кардиналом Ришелье... Да... Только ведь Людовики плохо кончили. Я не хотела бы для Левы такой карьеры.
-- А не хотите Людовиков -- возьмите эпоху Цезарей. Вот была красота, вот блеск! Устройте цирк на сто тысяч человек и скажите Дзержинскому, чтобы он, вместо своего дурацкого "к стенке", выпускал на саботажников диких зверей. Жестоко, но красиво.
-- А где же Дзержинский диких зверей достанет? Гамбургский Гагенбек на товарообмен не пойдет.
-- А в Зоологическом?
-- Ну действительно. Все хищные давно передохли. Остались одни филины да павлины. Так если этих зверей выпустить на голодных буржуев, так не звери их съедят, а они зверей слопают. И потом эпоха Цезарей не для нашего климата...
-- А кстати, о климате. Вы мне прошлый раз обещали дать записочку на два пуда дров.
-- Да ведь вы в прошлом месяце уже получили.
-- Не понимаю, чего вы жметесь, ваше королевское величество. Ваши предки раздавали придворным, поддерживавшим их престол, целые города, поместья и леса, а из вас дюжину поленьев нельзя вытянуть... Пишите записку!
-- Ах, мой женераль! Недаром нам, правящим сферам, приходится часто восклицать: "Как тяжела ты, шапка Мономаха!" Довольно с вас будет и пудика.