Написано Аркадием Аверченко при любезном содействии его коллеги Герберта Джорджа Уэллса, эсквайра
Получив соответствующее разрешение, компания американских миллионеров-предпринимателей выпустила на купленный за чертой города участок земли целую тучу архитекторов, инженеров и, главное, специалистов по всем отраслям предполагаемого предприятия - самым мельчайшим.
Весь участок обнесли высочайшим забором, и только на южной стороне ограды были проделаны монументальные ворота с огромной вывеской, на которой горела и сверкала всеми цветами радуги огненная надпись:
"Город Чудес".
А ниже:
"День пребывания в Городе Чудес и осмотра его стоит 5 миллионов руб. Спешите! Лучшая аттракция мира! Важно для русской "взыскующей града" души!!"
Беспрерывная адская работа кипела 3 месяца.
Наконец последняя гайка была привинчена, последний гвоздик вбит куда следует - и предприятие было объявлено открытым для широкой публики.
* * *
Беря у входной кассы билеты и платя за них жирную пачку керенок в пятьдесят тысяч, Иван Николаевич Трошкин говорил своему другу Филимону Петровичу Грымзину:
- То есть, знаешь, если бы не так дорого драли, - ни за что бы не пошел!
- Еще бы! - рассудительно поддакивал Грымзин, - этакие деньжища не жалко и заплатить.
- Чего это они нам покажут?
- Говорят тебе - Город Чудес. Значит, чудеса будут - ясно!
- Пожалуйста, сначала в контору, ваше сиятельство,
- сказал швейцар, снимая фуражку и изгибаясь в три погибели.
- Слышь ты, - толкнул локтем приятеля Грымзин.
- Чудеса, брат, уже начались. "Сиятельством" назвал.
В конторе щеголевато одетый клерк почтительно вручил им какую-то проштемпелеванную бумажку и указал на кассовое окошечко:
- Там получите деньги на расходы!
И когда кассир пододвинул им столбик золотых монет, рублей на двести, на столько же романовских и целую кучу серебряных рублей и мелочи - оба друга только промычали что-то и, боясь громко ступать по вылощенному паркету, направились к выходу.
Вдруг Трошкин застыл перед огромным, висящим на стене отрывным календарем и, не могши вымолвить слова, только головой дернул:
- Смотри!
На календаре было: "1908 год. 18 августа".
- Виноват, - робко обратился к клерку Трошкин. - Какое у нас сегодня число?
- 18 августа.
- А... год?
- Неужели не знаете? 1908-й. Тут же написано.
- Ну-ну, - покрутили головой друзья. Вышли. Ошарашенные, зашагали по городу.
По улице мчался мальчишка, оглашая воздух неистовыми воплями:
- Ин-те-рресные газеты: "Новое время", "Русское слово", "Речь"!! "Биржевка"!!
- Постой, постой! За какое число "Новое время"?
- Ясно - за сегодняшнее.
- Сколько тебе?
- Две за "Биржевку", пятак за "Новое время"!
- Ф-фу!! Зайдем-ка в кафе, почитаем. Барышня! Два кофе по-варшавски, полдесятка пирожных. Ну-ка, что они там пишут?.. Гм! Статья Меньшикова:
"Сколько раз мы уже твердили о том, что Финляндия готова предать Россию в первый же удобный момент. Еврейская левая пресса, которая спит и видит - поднять в России революцию..."
- А посмотри хронику.
- Изволь. "Его Величеству Государю императору имели высокую честь представляться представители тамбовского дворянства. Выслушав речь предводителя дворянства, Его Величество соизволил ответить: "Рад слышать, что тамбовские дворянские традиции остались неизменны". - "Увольняется в полугодовой отпуск д. с. с. Криворучко". - "Орденом Станислава 3-й ст. награждается старший советник градоначаль..."
- Буренинский фельетон есть?
- Все на своем месте.
- Кого ругает-то?
- Валерия Брюсова.
- А, брат Ваня? Каково! Времена-то какие!..
- Барышня, получите. Сколько? 75 копеек? Дороговато. Хи-хи!
Вышли. На улице их внимание привлекла масса зеленых и розовых билетиков, наклеенных на парадных дверях.
- Чего это, Ваня?
- Квартиры все сдаются. Время осеннее скоро - сам понимаешь!.. А это что за вывеска... Во, брат! "Доминик". Зайдем... А? У буфета по рюмочке... А? С пирожком, а?
У буфетного прилавка толпилось много делового народа.
- Я, - говорил один другому, - могу продать вам вагон сахару по четыре с полтиной за пуд.
- Ваня... Что же это?
- Статисты, нешто не понимаешь. Для нас все эти разговоры. Для нас поставлены. Да-с - не зря деньги содрали. Буфетчик! Пирожки-то свежие?
- Помилуйте! Вам ординарную или двуспальную, за гривенник?
- Ваня! Обедать хочу, шампанского хочу, музыки хочу! Всего хочу. Деньжищ-то у нас уйма. 498 с полтинником осталось. Это из пятисот-то, Ваня. Спервоначалу обедать, потом в театр, потом в шантан.
Вышли. Пошли к "Медведю". Пообедали. Снова вышли.
- Ваничка, голубчик мой!!! Ей-Богу, городовой стоит. Ваня, пойдем поцелуем. Не могу я видеть равнодушно. Стоит, голубчик, глазками смотрит. Гор-родо-вой!!
Не спеша приблизился городовой.
- Чего орешь зря? В участок захотел?
- Ваня... Слова-то какие: "орешь", "участок"!.. Городовой! Я протестую. Почему у вас не старая жизнь? Почему вы новые революционные порядки вводите?
Лицо городового приняло сразу новый, интеллигентно-испуганный вид.
- Что вы, мистер? Этого у нас не может быть. Помилуйте, наша фирма...
- А вон, почему на углу очередь стоит? Разве в хорошее время очередь стояла?
- Это же на Шаляпина, сэр, всегда бывала, сэр.
И тут же вызверился на проезжавшего извозчика:
- Я т-тебе покажу, дьявол желтоглазый... Не знаешь, какой стороны держаться?! Экие шалманы!..
- Барин, пожалуйте за четвертачок... Куда надо?
- Ваня! Изнемогаю от счастья. Три бутылочки шампанского мы с тобой охолостили, а я изнемогаю не от шампанского, а от радости бытия, Ваничка... Ваня, в театр бы ахнуть!..
С таинственным видом приблизился барышник.
- Билетиков у кассы не достанете. Желаете у меня? Второго ряда, вместо восьми целковых - десять только и возьму. Пожалуйте-с.
В театре Филимон Петрович снова ахнул:
- Ваня! Кто это там с хором на сцене на коленках стоит? НеужТо ж Шаляпин?! Ах, голубчик ты мой! Это значит Высочайшее-то присутствие, а? Что делается... Все, как раньше... Ах, молодчины американцы!
И с переполненным сердцем влез Ваня на стул и завопил радостно:
- Товарищи... Нет, извините, к черту товарищей... Граждане!! Жертвую от полноты чувств на американский Красный Крест сто тысяч!!
Подошел капельдинер. Снял Ваню со стула и внушительно шепнул:
- Сэр! Вы, очевидно, не рассчитали. Сто тысяч золотом, - а других денег мы не признаем! - там за оградой будут стоить миллиард вашими... Опомнитесь.
И сел Ваня на стул, и горько заплакал Ваня...
В красивую, полную пышной грезы и блеска жизнь ворвалась пошлая, тяжелая проза, и сразу потускнела вся американская позолота, и сделался жалким комедиантом стоящий на коленях актер, так великолепно загримированный Шаляпиным...