Посвящаю Лидѣ Терентьевой.

Подперевъ руками голову, я углубился въ "Исторію французской революціи", и забылъ все на свѣтѣ.

Сзади меня потянули за пиджакъ. Потомъ поцарапали ногтемъ по спинѣ. Потомъ подъ мою руку была просунута глупая морда деревянной коровы. Я дѣлалъ видъ, что не замѣчаю этихъ ухищреній. Сзади прибѣгли къ безуспѣшной попыткѣ сдвинуть стулъ. Потомъ сказали:

-- Дядя!

-- Что тебѣ Лидочка?

-- Что ты дѣлаешь?

Съ маленькими дѣтьми я принимаю всегда преглупый тонъ.

-- Я читаю, дитя мое, о тактикѣ жирондистовъ.

Она долго смотритъ на меня.

-- А зачѣмъ?

-- Чтобы бросить яркій лучъ аналитическаго метода на неясности тогдашней конъюнктуры.

-- А зачѣмъ?

-- Для расширенія кругозора и пополненія мозга сѣрымъ веществомъ.

-- Сѣрымъ?

-- Да. Это патологическій терминъ.

-- А зачѣмъ?

У нея дьявольское терпѣніе. Свое "а зачѣмъ", она можетъ задавать тысячу разъ.

-- Лида! Говори прямо: Что тебѣ нужно? Запирательство только усилитъ твою вину.

Женская непослѣдовательность. Она, вздыхая, отвѣчаетъ:

-- Мнѣ ничего не надо. Я хочу посмотрѣть картинки.

-- Ты, Лида, -- вздорная, пустая женщина. Возьми журналъ и бѣги въ паническомъ страхѣ въ горы.

-- И потомъ, я хочу сказку.

Около ея голубыхъ глазъ и свѣтлыхъ волосъ "Исторія революціи" блѣднѣетъ.

-- У тебя, милая, спросъ превышаетъ предложеніе. Это не хорошо. Разскажи лучше ты мнѣ.

Она карабкается на колѣни и цѣлуетъ меня въ шею.

-- Надоѣлъ ты мнѣ, дядька, со сказками. Разскажи, да разскажи. Ну, слушай... Ты про Красную Шапочку не знаешь?

Я дѣлаю изумленное лицо.

-- Первый разъ слышу.

-- Ну, слушай... Жила была Красная Шапочка...

-- Виноватъ... Не можешь ли ты указать точно ея мѣстожительство? Для уясненія, при развитіи фабулы.

-- А зачѣмъ?

-- Гдѣ она жила?!

Лида задумывается и указываетъ единственный городъ, который она знаетъ:

-- Въ этомъ... Въ Симферополѣ.

-- Прекрасно!

Я сгораю отъ любопытства слушать дальше.

-- ...Взяла она маслецо и лепешечку и пошла черезъ лѣсъ къ бабушкѣ...

-- Состоялъ ли лѣсъ въ частномъ владѣніи или составлялъ казенную собственность?

Чтобы отвязаться, она сухо бросаетъ:

-- Казенная. Шла, шла, вдругъ изъ лѣсу волкъ!

-- По латыни -- Lupus.

-- Что?

-- Я спрашиваю: большой волкъ?

-- Вотъ такой. И говоритъ ей...Она морщитъ носъ и рычитъ:

-- Кррасная Шапочка... Куда ты идешь?

-- Лида! Это неправда! Волки не говорятъ. Ты обманываешь своего стараго, жалкаго дядьку.

Она страдальчески закусываетъ губу.

-- Я больше не буду разсказывать сказки.мнѣ стыдно.

-- Ну, я тебѣ разскажу. Жилъ-былъ мальчикъ...

-- А гдѣ онъ жилъ? -- ехидно спрашиваетъ она.

-- Онъ жилъ у Западныхъ отроговъ Урала. Какъ-то папа взялъ его и понесъ въ садъ, гдѣ росли яблоки. Посадилъ подъ деревомъ, а самъ влѣзъ на дерево рвать яблоки. Мальчикъ и спрашиваетъ: "папаша... яблоки имѣютъ лапки?" -- "Нѣтъ, милый" -- "Ну, значитъ, я жабу слопалъ!"

Разсказъ идіотскій, нелѣпый, подслушанный мной однажды у полупьяной няньки. Но на Лиду онъ производитъ потрясающее впечатлѣніе.

-- Ай! Съѣлъ жабу?

-- Представь себѣ. Очевидно, притупленіе вкусовыхъ сосочковъ. А теперь ступай. Я буду читать.

Минутъ черезъ двадцать знакомое дерганіе за пиджакъ, легкое царапаніе ногтемъ и шопотъ:

-- Дядя! Я знаю сказку.

Отказать ей трудно. Глаза сіяютъ, какъ звѣздочки, и губки топырятся такъ смѣшно...

-- Ну, ладно. Излей свою наболѣвшую душу.

-- Сказка! Жила-была дѣвочка. Взяла ее мама въ садъ, гдѣ росли, эти самыя... груши. Влѣзла на дерево, а дѣвочка подъ грушей сидитъ. Хорошо-о. Вотъ дѣвочка и спрашиваетъ: "мама! груши имѣютъ лапки?" -- "Нѣтъ, дѣтка" -- "Ну, значитъ, я курицу слопала!"

-- Лидка! Да вѣдь это моя сказка!

Дрожа отъ восторга, она машетъ на меня руками и кричитъ:

-- Нѣтъ, моя, моя, моя! У тебя другая.

-- Лида! Знаешь ты, что это -- плагіатъ? Стыдись!

Чтобы замять разговоръ, она проситъ:

-- Покажи картинки.

-- Ладно. Хочешь я найду въ журналѣ твоего жениха?

-- Найди.

Я беру старый журналъ, отыскиваю чудовище, изображающее гоголевскаго Вія, и язвительно преподношу его дѣвочкѣ.

-- Вотъ твой женихъ.

Въ ужасѣ она смотритъ на страшилище, а затѣмъ, скрывъ горькую обиду, говоритъ съ притворной лаской:

-- Хорошо-о... Теперь дай ты мнѣ книгу -- я твоего жениха найду.

-- Ты хочешь сказать: невѣсту?

-- Ну, невѣсту.

Опять тишина. Влѣзши на диванъ, Лида тяжело дышетъ и все перелистываетъ книгу, перелистываетъ...

-- Пойди сюда, дядя, -- неувѣренно подзываетъ она. -- Вотъ твоя невѣста...

Палецъ ея робко ложится на корявый стволъ старой растрепанной ивы.

-- Э, нѣтъ, милая. Какая же это невѣста? Это дерево. Ты поищи женщину пострашнѣе.

Опять тишина и частый шорохъ переворачиваемыхъ листовъ. Потомъ тихій, тонкій плачъ.

-- Лида, Лидочка... Что съ тобой?

Едва выговаривая отъ обильныхъ слезъ, она бросается ничкомъ на книгу и горестно кричитъ:

-- Я не могу... найти... для тебя... страшную... невѣсту.

Пожавъ плечами, сажусь за революцію; углубляюсь въ чтеніе. Тишина... Оглядываюсь.

Съ непросохшими глазами, Лида держитъ передъ собой дверной ключъ и смотритъ на меня въ его отверстіе. Ее удивляетъ, что, если ключъ держать къ глазу близко, то я виденъ весь, а если отодвинуть, то только кусокъ меня.

Кряхтя, она сползаетъ съ дивана, приближается ко мнѣ и смотритъ въ ключъ на разстояніи вершка отъ моей спины.

И въ глазахъ ея сіяетъ неподдѣльное изумленіе и любопытство передъ неразрѣшимой загадкой природы.