О своих первых шагах на сцене я рассказывал в другом месте. Но мои последующие шаги должны быть (я так полагаю) также интересны для читателя.
Вот один из таких шагов.
* * *
Я уже три недели, как играю на сцене. Вид у меня импозантный, важный, и на всех не играющих на сцене я смотрю с высоты своего величия.
Сидел я однажды с актерами в винном погребке за бутылкой вина и шашлыком и поучал своих старших товарищей, как нужно толковать роль Хлестакова, не смущаясь тем, что задолго до меня мой коллега Гоголь гораздо тщательнее и тоньше объяснил актерам эту роль.
Худощавый молодой господин с белыми волосами и истощенным вечной насмешкой лицом подошел к нам и принялся дружески пожимать руки актерам:
- Здравствуйте, Гаррики! Нас познакомили.
- Вы тоже актер? - снисходительно спросил я.
- Что вы! - возразил он, оскаливая зубы. - Как это вы можете по первому впечатлению так дурно судить о человеке?! Я не актер, но в вашем деле кое-что понимаю. Вы давно на сцене?
Я погладил свои бритые щеки:
- Порядочно. Завтра будет три недели!
- Ого! Значит, через восемь дней можно уже и юбилей праздновать. Хе-хе... Воображаю, как вы волнуетесь на сцене!
- Кто - я? Ни капельки.
- Ну да, знаем мы! Конечно, если роль вызубрили, да под суфлера идете, да окружены опытными товарищами - тогда ничего. А представьте себе - на сцене какая-нибудь неожиданность, что-нибудь такое, что не предусмотрено ни автором, ни режиссером, - воображаю вашу растерянную физиономию и трясущиеся колени...
- Ну, - усмехнулся я. - Меня не легко смутить.
- На сцене-то? Да бывают такие случаи, когда и Варламова с Давыдовым можно, что называется, угробить!
- Меня не угробите.
- Люблю скромных молодых людей! - вскричал он. Потом задумался, искоса на меня поглядывая. У меня было такое впечатление, что я действую ему на нервы...
- Что у вас идет завтра в театре?
- "Колесо жизни" Рахимова. Сам автор обещал завтра прийти посмотреть, как я играю Чешихина.
- Ах, вы играете Чешихина? И вы говорите, что вас невозможно на сцене смутить, сбить с толку?
- Да. По-моему, это гнилая задача.
Он зловеще улыбнулся, протянул костлявую руку.
- Хотите заклад? На 6 бутылок кахетинского, на 6 шашлыков.
- Не хочу.
- Почему?!
- Мало. По десяти того и другого, плюс кофе с бенедиктином.
- Молодой человек! Вы или далеко пойдете, или... плохо кончите. Согласен!
Таким образом состоялось это странное пари.
* * *
Шел второй акт "Колеса жизни". У меня только что кончилась бурная сцена с любимой девушкой, которая заявила мне, что любит не меня, а другого.
- Кто этот другой? - спросил я крайне мрачно.
- Это вас не касается, - гордо ответила она, выходя за двери.
Свою роль я хорошо знал. После ухода любимой девушки я должен схватиться за голову, поскрежетать зубами, уткнуться головой в диванную подушку, а потом вынуть из кармана револьвер и приставить к виску. В этот момент хозяйка дома, которая тайно любит меня, а я ее не люблю, - выбегает, хватает меня за руку и, рыдая на моей груди, признается в своем чувстве... Такие пьесы, скажу по секрету, играть не трудно, а еще легче - писать.
Я уже схватился за голову, уже по авторскому замыслу поскрежетал зубами и только что подскочил к дивану, чтобы "уткнуться головой в подушку", - как боковая дверь распахнулась, и худой молодец с белыми волосами - тот самый, который взял подряд как бы то ни было смутить меня на сцене, - этот самый парень вышел на первый план самым непринужденным образом.
С двух сторон я услышал два шипения: впереди - суфлера, из боковой кулисы - помощника режиссера. Из директорской ложи глянуло на нас остолбенелое лицо автора.
- Здравствуйте, Чешихин! - - развязно сказал беловолосый, протягивая мне руку. - Не ожидали? Я на огонек завернул.
Впереди я слышал шипенье, сбоку за кулисой отчаянное проклятие.
- Здравствуй, Вася, - мрачно сказал я. - Только ты сейчас зашел не вовремя. Мне не до тебя. Может быть, завернешь в другой раз, а? Мне нужно быть одному...
- Ну, вот еще глупости! - засмеялся беловолосый нахал, развалившись на диване. - Посидим, поболтаем.
Публика ничего не замечала, но за кулисами зловещий шум все усиливался.
Я задумчиво прошелся по сцене.
- Вася! - сказал я значительно. - Ты знаешь Лидию Николаевну?
Он покосился на меня и, незаметно подмигнув, проронил:
- Конечно, знаю. Преаппетитная девчонка.
- А-а! - вскричал я в неожиданном порыве бешенства. - Так это, значит, ты тот, из-за которого она отказала мне?! (Суфлерская будка вдруг опустела, но я от этого почувствовал себя еще увереннее и легче.) Ты?! Отвечай, негодяй!
"Вася" поглядел испуганно на мои сжатые кулаки и сказал примирительным тоном:
- Бросьте... поговорим о чем-нибудь другом...
- О другом?! - заревел я, торжествующе поглядывая на автора, который метался в директорской ложе, как лошадь на пожаре. - О другом? Ты меня довел почти до смерти и теперь хочешь говорить о другом?! Отвечай! (Я бросился на него, стал ему коленом на грудь и стал колотить головой об спинку дивана.) Отвечай - как у вас далеко зашло?!
"Вася" побледнел как смерть и прошептал:
- Пустите меня, медведь! Вы так задушите! Шуток не понимаете, что ли?
- Ты сейчас умрешь! - прорычал я. - Другой раз тебе будет неповадно!
Он глядел на меня умоляющими глазами. Потом прошептал:
- Ну, я проиграл пари, какого черта вам еще нужно? Пустите, я уйду.
- Смерть тебе! - вскричал я со злобным торжеством - и так стукнул его голову о спинку дивана, что он крякнул и свалился на пол.
- Неужели я убил его?! - вскричал я, театрально заламывая руки. - Воды, воды этому несчастному!
Я схватил графин с водой и вылил щедрую струю на корчившееся тело "Васи". Он испуганно закричал.
- Очнулся! - обрадовался я. - А теперь иди, несчастный, и постарайся на свободе обдумать свое поведение!
Я взял его в охапку и почти вышвырнул в боковую дверь. Схватился за голову. Прислушался. По мягким звукам ударов и по заглушенным стонам за кулисами я понял, что передал неудачливого Васю в верные руки.
- Итак, вот кто ее избранник! - вскричал я страдальчески. - Нет! Лучше смерть, чем такое сознание.
Дальше все пошло как по маслу: я вынул револьвер, приставил к виску, из средних дверей выбежала любящая женщина, упала на грудь - одним словом, я опять стал на рельсы, с которых меня попробовали стащить так неудачно.
"Колесо жизни" завертелось: в будке показался суфлер, в ложе - успокоенный автор.
* * *
После спектакля мне подали в уборную записку: "Жрите сегодня ваше вино и шашлык без меня. Я все оплатил. Иду домой сохнуть и расправляться. Будьте вы прокляты!"
Впервые опубликовано отдельным сборником с подзаголовком "Новая книга рассказов" - Варшава, Изд. "Добро", 1924 г.