Недавно, на премьерѣ въ одномъ изъ театровъ (случайно, въ этотъ день шла моя пьеса) я встрѣтился въ первомъ антрактѣ у буфета съ рецензентомъ газеты «Голосъ Эртелева переулка».
— Ну, какъ вы? — осторожно освѣдомился я.
— Я ничего, — пожалъ онъ плечами. — Вы какъ?
— Что намъ дѣлается, — неопредѣленно замѣтилъ я.
— Такое дѣло ужъ ваше драматическое, — разсѣянно покачалъ онъ головой. — Какъ говорится: и не довернешься бьютъ, и перевернешься бьютъ.
— То есть?
— Вообще.
— Гм!..
— Вотъ вамъ и — гм!..
Мы скосили глаза и посмотрѣли другъ на друга.
— Какъ вамъ нравится моя пьеса?
— Пьеска? Какъ вамъ сказать… Я не имѣю никакихъ данныхъ утверждать, что пьеса хороша.
— То есть, значитъ, пьеса плоха? — огорченно вздохнулъ я.
— Я этого не говорю, но у меня нѣтъ данныхъ утверждать, что пьеса хороша.
— Понимаю! Вы просто находите пьесу средней.
Онъ пронзительно взглянулъ на меня.
— Я не имѣю даже данныхъ находить ее средней. Понимаете: не имѣю данныхъ.
— А если бы вы имѣли данныя?
— О, тогда другое дѣло! Вы сами понимаете: если я имѣю данныя находить вашу пьесу хорошей, то съ моей стороны было бы недобросовѣстно ругать ее.
— Я бы хотѣлъ, чтобы вы имѣли данныя.
— Повѣрьте — я не менѣе.
— Мы помолчали.
— Кстати, о Чеховѣ, — спохватился я. — Вы вѣдь знали покойника?
— Зналъ…
— Представьте, какая досада: нѣсколько лѣтъ тому назадъ я одолжилъ у него пятьдесятъ рублей и все не могъ собраться отдать. Теперь у меня и деньги есть, и желаніе отдать…
— Хорошо, — съ безыскусственной простотой согласился рецензентъ, — я передамъ ему.
— Ну, вотъ и прекрасно. Съ моей души камень снимите. Вотъ-съ… ровно пятьдесятъ.
— Позвольте, позвольте, — призадумался онъ. — Помнится мнѣ, покойникъ Антонъ Павлычъ часто говаривалъ, что вы ему задолжали сто рублей.
— Ахъ, вѣдь и вѣрно, — всплеснулъ я руками! — Только видите-ли… хотя я и бралъ у него сто, но однажды двадцать пять ему вернулъ. Онъ, вѣроятно, это запамятовалъ.
— Ну, ладно, — махнулъ рукой рецензентъ. — Передамъ 75.
— Очень обяжете.
Онъ усѣлся на диванчикъ; поболталъ ногой и сказалъ, разсматривая потолокъ:
— А то у насъ и Вечерняя газета есть. Тоже газета.
— Ну, какая же эта газета. Вѣдь ее никто не читаетъ, — улыбнулся я.
— Кому надо — прочтутъ.
— Надѣюсь, что эта газета найдетъ мою пьесу сносной.
— Газета не имѣетъ для этого данныхъ!
— Ну, много ли нужно для этой газеты данныхъ?
— Да, положимъ, немного. Газетка маленькая — короче воробьинаго носа. И данныя, чтобы найти пьесу хорошей, соотвѣтственныя.
— Охъ, печать, печать! — вздохнулъ я.
Онъ подтвердилъ:
— Да-съ. Шестая часть свѣта. Пресса.
— Да-а. Именно — пресса. Не даромъ въ послѣднемъ слогѣ двѣ буквы «с» рядомъ.
Онъ отодвинулся.
— Что вы хотите этимъ сказать?
— Не обижайтесь, ничего. Я пошутилъ.
— Я еще не имѣю данныхъ, чтобы выслушивать такія шутки!
Онъ отвернулся и замолчалъ.
Я засунулъ руку въ боковой карманъ, вынулъ изъ бумажника красную бумажку и положилъ ее на полъ.
Онъ нагнулся.
— Что это такое?
— Собачка. Не правда ли, премиленькая?
— Ничего. Мала только очень. Какой породы?
— Борзой щенокъ. Хотите, подарю?
— Я не большой охотникъ до маленькихъ собакъ. По моему, если собака — такъ чтобы она была другъ человѣка. Большая, сильная.
— Ну, знаете… Нынче и маленькія собачки цѣнятся. Въ Англіи, напримѣръ.
— Ну, что Англія… Переведите-ка вашу пьесу на англійскій языкъ, можетъ быть, они и найдутъ достаточныхъ данныхъ, чтобы придти въ восхищеніе.
Я пожалъ плечами.
— Все таки, фунтъ.
— Чего фунтъ?
— Да въ собачкѣ моей. Собачка фунтъ вѣситъ.
— Да вѣдь не русскій-же фунтъ!
— Еще чего захотѣли! Я говорю объ англійскомъ фунтѣ. Право, возьмите собачку, а?
— Пусть подрастетъ.
— До?
— До 2½ фунтовъ.
— Тяжела будетъ! Кто тамъ ее читаетъ, вашу вечернюю.
— Кому надо — прочтутъ.
— Гм!.. Ну, и ежели мой песъ два фунта потянетъ?
— Эхъ! Ну, ладно. Сдѣлано.
Собака поднялась на заднія лапы и прыгнула въ рецензентову будку, устроенную въ жилетномъ карманѣ.
— Кушъ! — сказалъ рецензентъ, хлопнувъ себя по карману.
Я вздохнулъ.
— А вы знаете, я вѣдь, и въ заграничныя газеты корреспондирую.
— Ну-съ?
— Такъ вотъ я хотѣлъ сказать: съ нашей россійской точки зрѣнія я имѣю вполнѣ достаточныя данныя быть довольнымъ вашей пьесой. Но заграницей… сами знаете… другія условія… иной укладъ жизни.
— Другія условія? Понимаю. Ну, чтожъ. На томъ свѣтѣ тоже другія условія, — деликатно возразилъ я.
— Что вы хотите этимъ сказать?
— Да то: вотъ теперь я, скажемъ, драматургъ, а на томъ свѣтѣ, можетъ быть, углемъ буду торговать.
Рецензентъ былъ очень догадливъ.
— Такъ-такъ! Значитъ, вамъ на томъ свѣтѣ угольки понадобятся?
— Я думаю.
— Хорошо-съ. Такъ вы дайте мнѣ рублей сто авансомъ, а я вамъ тамъ верну — самыми лучшими высшаго сорта угольками.
— Ну, что вы! Куда мнѣ столько! Я вѣдь въ розницу торговать буду. Если на 25 поставите — и то за глаза хватитъ. Тѣмъ болѣе, что у меня много и другихъ поставщиковъ.
Онъ добродушно засмѣялся.
— Ну, что съ вами дѣлать! Поставщиковъ всегда утѣсняютъ. Согласенъ!
* * *
Отошелъ онъ отъ меня довольный.
Изъ настоящей статьи видно, что успѣхъ пьесы зависитъ не только отъ критиковъ, но и отъ:
1) Личныхъ друзей Чехова.
2) Любителей собакъ.
3) Поставщиковъ угля.
И, кончая свою статью, скажу я свое послѣднее слово:
— Аминь!
Что значитъ въ переводѣ:
Истинно такъ.