Петр Иванович Гарушин стоял в своем цветнике перед кадкой с каким-то редким тропическим растением и машинально разглядывал один листок за другим. Он был высок, худощав, приподнятые плечи торчали угловато, линия груди ввалилась, а спина слегка горбилась. Лицо, удлиненное, землистого оттенка, казалось суровым, и трудно было представить себе улыбку в холодном взгляде серых глаз и под нависшими щетинистыми усами рыжеватого цвета.
Сын его, вчера только приехавший из столицы, еще не выходил. Он казался вчера сильно уставшим или нездоровым. Старик посоветовал ему лечь в постель пораньше.
Теперь он ждал его к кофе и уже начинал волноваться. Чтобы сократить время, он ходил по цветнику, подолгу останавливался перед каждой клумбой и поминутно поглядывал на террасу, где был накрыт стол к утреннему завтраку, по-английски.
В дверях террасы показался лакей.
-- Александр Петрович еще почивает? -- громко спросил Гарушин.
-- Никак нет. Идут сюда, -- ответил лакей. Петр Иванович оживился.
-- А! Так подавайте, -- сказал он, и легкой походкой, которую трудно было ожидать при первом взгляде на его фигуру, он обогнул пестрые клумбы и поднялся по ступеням. В то же время Александр Петрович вышел на террасу.
-- Выспался? -- с легкой насмешливостью спросил у него отец, небрежно пожимая ему руку. -- Ну, садись, будем завтракать.
-- А ты уж давно? -- вяло осведомился Александр Петрович.
-- Давно! -- с усмешкой ответил отец. -- А тебе нездоровится, что ли? Что это ты точно вареный какой-то? Или не отдохнул?
Сын сделал гримасу.
-- Я думаю, что меня накормили чем-то не... несвежим на вокзале. У меня желудок... притом, легкая лихорадка.
-- Да! -- сказал Петр Иванович, вглядываясь в лицо сына. -- Ты здоровьем не пышешь. Не румян!
Сын опять сделал ту же гримасу и вытянул шею, заглядывая в серебряные судки.
-- Кушай! -- предложил Петр Иванович, придвигая к нему блюда. Александр протянул руку, белую и изнеженную, как у женщины, и жестом, от которого сверкнули камни нанизанных на его пальцы колец, он стал медленно накладывать себе кушанья. Сидя друг против друга, оба молчали. Отец ел быстро и рассеянно, сын медленно смаковал, не поднимая глаз от своей тарелки.
-- Недурно у меня стряпают, а? -- наконец, хвастливо заметил Петр Иванович.
-- Недурно, -- вяло отозвался сын.
-- Ну, что? Как у вас там, в столице? -- с оттенком иронии спросил Гарушин.
Александр оттянул немного ворот своей батистовой сорочки и на минуту закрыл глаза.
-- Я думаю, -- сказал он, -- что ты все новости знаешь из газет.
-- Конечно! Но бывают слухи... сплетни... -- Александр пожал плечами.
-- Я их не слушаю! -- сказал он. -- Да, наконец, скажи пожалуйста: что может быть интересного у нас?
Петр Иванович оживился.
-- Не разделяю твоего мнения! -- заметил он. -- Меня все интересует, все! Как бы то ни было, а интерес в жизни есть. Иначе -- зачем жить? Так по-моему. Как? Что?
Сын перевел в пространство взгляд своих бесцветных глаз, и его бледное лицо, окаймленное белокурой бородкой, приняло скучающее выражение. Он был в летнем светло-сером костюме и в просторных желтых башмаках. В противоположность отцу каждый жест, каждое движение его были спокойны и делались как бы с таким расчетом, чтобы как можно менее утомить Александра Петровича. Даже выражение лица отсутствовало как бы умышленно и заменялось неподвижностью, доходившей почти до мертвенности. Лицо было худощавое, удлиненное, как у отца, с прямым тонким носом, прекрасными крупными зубами... Но и природа, как бы заразившись апатией своего творения, пожалела красок, и с бесцветного лица глядели бесцветные глаза, с незаметными, белесоватыми ресницами и бровями.
-- А ты еще имение покупаешь? Зачем это? -- спросил Александр Петрович, наливая себе в чашку кофе. Старик встрепенулся.
-- Покупаю, да.
-- Зачем это? -- повторил сын. -- Между нами сказать, ты не хозяин, и все эти твои... земледельческие затеи приносят одни убытки.
Петр Иванович заволновался.
-- Хозяйство такое, как у меня, -- плохая нажива, -- сказал он, -- но это дело большое, разнообразное и в высшей степени интересное.
-- Кончится тем. -- сказал Александр Петрович, -- что при своем крупном состоянии ты будешь сидеть без денег, как все землевладельцы.
-- Возможно! -- задорно отозвался Петр Иванович. -- Все возможно!
Он был видимо недоволен, и в его холодных серых глазах засветился недобрый огонек.
-- На мой век хватит! -- с притворной веселостью прибавил он, закрывая своей ладонью холеную руку сына. -- А по отношению к тебе я квит: я сделал для тебя все, что сделали для меня мои родители: я дал тебе возможность стать человеком образованным, годным на всякое дело. Это первая и важнейшая обязанность родителей. Как? Что? -- обычной скороговоркой добавил он, наклоняясь через стол и заглядывая в лицо сына. Александр Петрович промолчал и пожал плечами.
-- Нет? Не согласен? -- насмешливо воскликнул Петр Иванович и засмеялся тихим, захлебывающимся смехом.
-- Вижу, что насчет родительских обязанностей ты придерживаешься особого мнения. Вижу!.. Хи-хи... Не согласен!
Он вдруг перестал смеяться и придал своему лицу серьезное выражение.
-- А разговор у нас с тобой будет особый и серьезный разговор! -- подчеркнул он.
Александр скользнул по его лицу слегка встревоженным взглядом, но сразу успокоился и откинулся на спинку стула.
-- Я слушаю, -- сказал он.
-- Нет, не здесь. В саду, -- сказал Петр Иванович.