-- Цветники у меня каковы! -- заметил старик Гарушин, останавливаясь на ступенях террасы. -- Какая игра цветов, переходы, переливы, контрасты? Садовник у меня художник, поэт... К цветам ты как? Равнодушен? -- быстро спросил он опять, пытливо вглядываясь в лицо сына.
-- Я люблю все красивое, -- сказал сын.
-- Совсем не то! -- горячо перебил его отец. -- Я люблю цветок и не только в общей картине, а каждый в отдельности. Люблю следить за его ростом; люблю его жизнь, его душу, если можно так выразиться. Страсть к цветам у меня преобладающая страсть.
-- Какие же цветы у нас! -- пренебрежительно заметил Александр Петрович. -- Все бледно, хило...
-- Как? Что? -- воскликнул Петр Иванович. -- Ну, пойдем, я тебе покажу...
-- Нет, не сейчас! Ходить по солнцу я не привык. Надеюсь, мы сядем для твоих переговоров?
-- Можно и сесть, -- сказал отец. -- Вот здесь... Разве не та же Италия? -- умиленно добавил он.
-- Н-ну! -- несколько брезгливо отозвался сын.
-- Нет? А мне нравится! Я думаю, что жить можно. Можно жить! -- горячо и с ударением говорил старик, оглядывая широкий фасад своего дома, далеко раскинувшийся цветник налево и тенистые аллеи парка направо и по отлогому спуску к реке.
-- Меня накормили чем-то несвежим на станции, -- с болезненной гримасой сказал Александр.
-- Что же тебе? Принять чего-нибудь? Выпить?
-- Нет позже... Удивительно плохо у нас кормят!
-- Сколько тебе лет? -- неожиданно спросил Петр Иванович.
-- К чему тебе? Двадцать семь.
-- А в каких ты чинах? Я забыл.
-- К чему тебе? -- повторил молодой человек.
-- А к тому!
Петр Иваныч нагнулся и заговорил почти шепотом.
-- Хочешь... Через пять лет... ручаюсь... через пять лет ты здесь предводитель, первое, самое видное лицо и у губернатора свой человек?
Он шумно перевел дыхание и замер, не отрывая глаз от лица сына.
Александр Петрович чуть-чуть улыбнулся.
-- Однако, как это тебя!.. -- начал он и вдруг остановился, и видно было по его лицу, как мысль его лениво работала над непредвиденным вопросом.
-- Как же это? -- спросил он, наконец. -- Тебя здесь не особенно любят и... ценят. А меня по тебе. Как же?
Глаза Петра Ивановича опять вспыхнули.
-- Тебя по мне? Так что без меня, думаешь, было бы проще? Я поперек дороги встал? Что ж! Возвращайся в Петербург; там меня никто не знает... Годам к сорока до начальника отделения, быть может, доберешься. Я не помешаю.
Он вытянулся в кресле и замолчал.
-- Если ты будешь обижаться, то и говорить нельзя, -- вяло заметил Александр.
Петр Иванович не шевелился. Он следил за тем, как сын достал из кармана маленький прибор и стал медленно и спокойно подпиливать свои длинные ногти. Раздражение его росло, ясности и умиленности настроения как не бывало.
-- Конечно, я здесь не сила, -- наконец, сдержанно заговорил он, встал и начал ходить взад и вперед по усыпанной песком площадке. -- Где же быть силе у сына мелкопоместного дворянчика Гарушина? Мелкой сошки... ничтожества... Твоего деда, моего отца князь Баратынцев дальше передней своей не пускал... Про него и теперь еще всяких россказней не оберешься: пьяница, шут, мелкий мошенник... Не тем будь, покойник, помянут! Тот же князь Баратынцев мне, студенту, руки никогда не подавал, а один раз, на собрании, куда я попал из любопытства, взял меня этак вот за ворот, легонько толкнул к дверям и приказал попросту сбегать к нему на дом и сказать кучеру, чтобы через четверть часа подавал лошадей.
-- А ты что же? -- спросил Александр.
-- Сбегал и сказал! -- чуть не выкрикнул Петр Иванович. -- Но я уже тогда чувствовал... мне только надо было... выждать.
Он сделал жест, как бы угрожая кому-то, и потом вдруг повернулся к сыну.
-- Хочешь быть предводителем? -- тихо спросил он.
-- Но это бредни! -- ответил сын. -- Твоя мания величия не знает меры.
Петр Иванович усмехнулся.
-- Да? Ты думаешь?
-- Но ведь князь всю жизнь был предводителем и умрет им.
-- А если я его смещу? -- тихо спросил Петр Иванович, и в его изогнутой позе, в блестящих глазах Александру почудилась близость безумия.
-- Это ты-то? -- с оттенком презрения вырвалось у него.
-- А! И ты тоже говоришь: ты-то? Да, я! Я! Я! Сын шута и скомороха! Я смещу князя Баратынцева и посажу предводителем тебя, моего сына. Я!..
Он смеялся и колотил рукой в грудь.
-- Не кричи, -- попросил Александр. -- Говори просто и толком: какие у тебя данные?
Гарушин притих, но продолжал смеяться.
-- Все это просто и понятно даже для ребенка: ненаглядный сыночек, князь Андрей, приехал из полка в отпуск и привез гостинец -- долги! Уплатить -- состояние князя не выдержит; не уплатить -- князенка выгонят из полка с позором!
-- И ты заплатишь долг?
-- Старый князь был у меня вот здесь. Просил, умолял...
-- Заплатишь? -- повторил свой вопрос Александр.
-- Да! -- сказал Петр Иванович и сел.
Александр спрятал в карман свой несессер и нахмурил лоб.
-- Конечно, ты все обдумал и в проигрыше не будешь ни в каком случае?
-- В проигрыше не буду, -- подтвердил отец.
-- Но для предводительства нужны большие средства, -- немного погодя сказал Александр.
-- Разве их нет?
-- У тебя, они есть, но не у меня.
Лукавая улыбка мелькнула в глазах Петра Ивановича.
-- Новое имение я покупаю на твое имя, -- сказал он.
-- Ну, это что за состояние в земле! -- небрежно заметил сын.
-- Как? Что? -- воскликнул Гарушин. -- Это не состояние?.. Если ты женишься на княжне, -- высказал он разом свою заветную мысль, -- я тебе отдам половину того, что имею сам. При таких деньгах, да связи... Недурно для Гарушина! Как? Что?
Александр зевнул.
-- Удивляюсь тебе, -- сказал он. -- Ты волнуешься, как мальчик. Кому, как не тебе, знать силу денег. У тебя деньги -- у тебя все. Пора успокоиться.
-- Успокоиться! -- с горькой усмешкой повторил Петр Иванович. -- Нет, это не по мне... Не с моим характером. Быть может, позже... когда ты заменишь князя, -- прибавил он с улыбкой.
-- Княжна, кажется, не первой молодости? -- спросил Александр.
-- Ты увидишь ее, -- сказал Петр Иванович. -- На днях мы будем у них. Ну, что же? Действовать? -- с громким смехом спросил он через минуту и дружески хлопнул сына по коленке.
Александр поморщился.
-- Мне все равно, -- сказал он, -- и если ты обещаешь... Пора и мне не глядеть из чужих рук.