Солнце садилось в конце аллеи, и его яркий красноватый диск блестел сквозь подвижную сетку листьев и ветвей. Вдоль аллеи уже легла тень, но жара первых июньских дней еще не успела замениться вечерней прохладой. В круглой беседке, обвитой плющом, шел оживленный спор.
-- Господа! -- говорил человек средних лет, полный, с обрюзгшим и помятым лицом. -- Господа! Чем больше теорий, чем больше программы, тем меньше искренности. Помилуйте, к чему нам эти ходульные герои, у которых самопоклонение всегда на первом плане? К чему нам эти крикливые проповедники общественной доблести и морали, у которых в каждом слове звучит фальшь? Наша молодежь увлекается, она даже легкомысленна, быть может, но я с удовольствием беру на себя ее защиту: она не лицемерит, она пользуется жизнью и всеми благами ее, она знает, что за молодостью близко идет старость, и что тогда хватит еще времени и на мораль, и на проповеди разных возвышенных идей.
Оратор быстро оглянул присутствующих, стараясь уловить впечатление, произведенное его маленькой речью, особенно на княжну.
Он остался доволен. Вера Ильинишна слегка вспыхнула. Небольшая ростом, очень худенькая, она производила впечатление еще недоразвившейся девочки, но в чертах лица, в линии подбородка и крепко сложенных губ сквозили энергия и упорство. Она была некрасива, и только одни глаза, голубые, широко открытые, были хороши и придавали лицу оживление и выразительность.
-- Это неправда! -- крикнула она. -- Та часть молодежи, которую я знаю, и о которой мы говорим, та молодежь, которая только смеется над всеми мыслями, над всеми благородными попытками... Где ее взгляды?.. Два года назад они носили усы стрункой, теперь носят щеткой...
Она вдруг остановилась, как бы спохватившись. Ее собеседник глядел на нее снисходительно-насмешливым взглядом.
-- Когда вы сердитесь, я прихожу в восторг! -- смеясь сказал сосед княжны по скамье, еще молодой человек с подстриженной клином бородкой, ласковыми карими глазами и яркими губами, складывающимися при улыбке сердечком.
-- Юрий Дмитриевич! -- воскликнул Маров. -- В лице молодежи княжна обвиняет и вас.
-- Нет! -- ответила Вера. -- Причем тут Листович? Маров защищает известный тип молодежи, а я его ненавижу! И когда я замечаю, как еще мальчуганы, дети по возрасту, подготовляют из себя манекенов для приличного ношения мундира...
-- Пора пить чай, -- спокойно заметил Дима, 14-ти-летний мальчик в форменной фуражке привилегированного учебного заведения.
Он встал, отвел на середину аллеи, прислоненный к дереву, велосипед и медленно поехал по песчаной дорожке, заслоняя солнце и словно брызгая лучами из-под никелированных спиц колеса.
-- Жизнью пользуйся живущий! -- с сладкой улыбкой продекламировал Маров. -- Я пожил, и немало пожил и все еще жить хочется, да так, чтобы сразу шире забрать, захватить... Если бы дали мне полную свободу распорядиться своей судьбой, я сказал бы: дайте мне узнать счастье... блаженство, которого я не мог бы пережить, и я приму смерть с благодарностью. Так, Юрий Дмитриевич?
-- Ну, что ж, -- шутя сказала Вера. -- Примите порядочную дозу гашиша или вспрысните себе побольше морфия. Цель будет достигнута. Умрете именно так, как хотите.
-- Все умрем! -- с напускной грустью, покачивая головой, подхватил Маров. -- И останется от нас горсть праха, но я умру воспользовавшись всеми дарами жизни, а вы из вашей борьбы с ветряными мельницами вынесете одно утомление и разочарование.
-- Я не умею бороться! -- грустно сказала Вера. -- Я сержусь, никому ничего не доказываю. Я хотела бы быть правой, потому что...
-- Потому что вы нетерпимы! -- сказал Маров.
-- Не знаю, -- ответила Вера.
-- Пожалуй! -- вдруг сказала она. -- Да, вы правы, я нетерпима. Я возмущаюсь... Я чувствую, всей душой своей чувствую, что относиться к жизни так, как относится к ней большинство, недостойно! Если бы я сама была выше, умней, добрей, мне легко было бы стать снисходительной. Но я чувствую себя неправой и негодую, что другие, кругом меня, не видят своей неправоты. Я не выношу их непоколебимой уверенности в себе и своих силах.
-- Правы сильные. Это всегда было и всегда будет так, -- сказал Маров. -- Перед таким порядком надо смириться.
-- Сильные! -- крикнула Вера. -- Но если бы эти "сильные" были действительно сильны, они не боялись бы ни борьбы, ни света... Ну, идемте пить чай, -- спокойно прибавила она и пошла вперед легкой, нервной походкой.
Она была не совсем довольна собой: она то сдерживалась, то прорывалась, чувствуя, что с Маровым не следовало говорить об этих вещах и таким тоном...
Но она не могла удержаться.