С утра шел дождик, и Соня очень волновалась.
-- Подумай только, если не разгуляется! -- беспрестанно обращалась она к сестре.
-- Тогда завтра разгуляется, -- отозвалась, наконец, Настя.
-- Дура! -- выбранилась на это нервничавшая Соня.
Но к полудню заблистало горячее солнце, и улицы дачного городка быстро подсохли. Марья Андреевна предложила идти в парк.
-- Ах, что ты, мама! -- тоном отчаяния воскликнула Соня.
-- Но почему же не пойти?
-- Да ведь тебя звали Сырниковы.
-- Что ж, что звали. К ним могу и завтра зайти.
-- Нет, мама, иди сегодня. Завтра к нам может кто-нибудь приехать из города.
-- Ну, ты все знаешь.
Марья Андреевна, как всегда почти, послушалась дочерей и ушла к Сырниковым. Сестры торопливо принарядились в свежие батистовые платьица и пошли к театру.
В березовой аллее, примыкающей к театральному садику, подозрительно шмыгали то какие-то дамы и барышни, то гимназисты.
-- Может быть, они тоже поджидают Райского, -- встревожилась Соня.
-- Ну вот, все твоим Райским очарованы, -- отозвалась Настя.
Ей Райский тоже очень нравился, но так как у него начинался роман с сестрой, то она расположена была относиться к нему критически.
Соня заглянула через решетку в театральный садик. Там было пусто, и только на актерском крылечке стояла какая-то женщина, должно быть, горничная.
-- Скажите, милая, в Театре репетируют? -- крикнула ей Соня.
-- А то как же, -- ответила женщина.
-- А скоро кончат?
-- Кто ж их знает.
Настя расхрабрилась и крикнула в свою очередь:
-- Райский там?
-- А то как же, -- повторила свой ответ женщина.
Сестры тихонько пошли по аллее. Встречавшиеся дамы и барышни весело разговаривали с гимназистами. Иногда поднималась беготня, слышался радостный визг. Подальше, где тени были гуще, затеяли играть в горелки. Все это очень увлекало Настю. Но Соня боялась отойти далеко от театра, и заставляла сестру кружиться вместе с нею около решетки.
-- Выходят, выходят! -- вскрикнула Настя.
Репетиция, очевидно, кончилась. На актерском крылечке показался пожилой благородный отец, потом молодая актриса вертлявого склада, в сопровождении двух вторых любовников; за ними несколько статистов и статисток; и, наконец, мимо всей этой пестрой толпы торопливо пробежал Райский.
Соню удивило, что он даже не взглянул в ту сторону, где они стояли.
-- Он торопится сюда, в парк, -- сказала Настя.
Но Райский, пробежав через садик, свернул на площадку к вокзалу.
-- Куда ж это он? -- с недоумением спросила Соня. -- Разве он едет в город? И почему у него на руке перекинуто пальто?
Настя не отвечала и только вопросительно посмотрела на сестру.
-- Что вы тут делаете? -- неожиданно раздался голос Павлика.
Он был в измятой, холщовой блузе, гимназическая фуражка лежала у него блином на голове, и вообще вся внешность его являла признаки летней беззаботности.
Сестры, не отвечая, обменялись взглядом, и поняв друг друга, бросились по направлению к вокзалу.
Райский широкими шагами шел по платформе, заглядывая в окна вагонов.
-- Вадим Николаевич! -- окликнула его задыхающимся от скорой ходьбы голосом Соня.
Он обернулся, дотронулся рукой до полей шляпы и небрежно кивнул головой.
-- Ах, это вы, -- сказал он, приостанавливаясь. -- А я в город еду.
-- Вот как! -- произнесла сквозь зубы Соня. -- А мы поджидали вас у театрального садика.
-- В другой раз, милочка, в другой раз, -- сказал Райский и бросился навстречу спешившей по платформе Пыхачевой.
Он распахнул перед нею дверцу вагона, помог ей войти и проскользнул вслед за нею.
Локомотив издал пронзительный свисток. Соня следила злыми глазами, как уселась Пыхачева, как Райский забросил на сетку свое пальто и покачнулся от толчка тронувшегося поезда.
-- Вот невежа, -- сказала Настя, поворачивая вместе с сестрой к дверям вокзала.
Соня ничего не говорила. Она шла с поджатыми губами, постукивая зонтиком по паркету зала. Только уже выйдя в парк она вдруг вспомнила вслух:
-- Нет, ты слышала: он имел дерзость назвать меня милочкой. Вот нахал! И с какой это раскрашенной дрянью он поехал? Верно актриса какая-нибудь.
Настя сочувственно подтолкнула сестру.
-- Знаешь, если мы с ним встретимся, сделаем вид, что совсем его не знаем, -- предложила она.
-- Я даже нарочно отвернусь, -- заявила Сопя.
И обе, взволнованные и негодующие, шли все скорее.
1911 г.