Первые мѣсяцы нелегальной жизни.
Пріѣхавъ въ Харьковъ, я пошелъ по явкѣ центра, а не мѣстной группы, и, къ моему удовольствію, на другой день имѣлъ свиданіе съ Галиной Чернявской, которую я зналъ раньше и съ которой не видѣлся съ 79 года. Я сталъ совѣтоваться съ нею, куда мнѣ на нравиться, такъ какъ въ Харьковѣ, я не имѣлъ желанія остаться. Въ Петербургъ или Москву, гдѣ въ то время организацій не было, не имѣло смысла ѣхать, такъ какъ правительство начало готовиться къ коронаціи, и сколько ни будь систематическая организаціонная работа была, если не невозможна, то во всякомъ случаѣ сопряжена съ величайшими затрудненіями. Меня тѣмъ не менѣе тянуло на сѣверъ и, когда Чернявская заговорила о связяхъ, имѣющихся въ Ярославлѣ, я рѣшилъ поѣхать туда, въ надеждѣ пойти оттуда въ сношенія съ другими поволжскими городами. Черезъ день или дна я опять видѣлся съ Чернявской, которая въ этотъ разъ передала мнѣ. явки, пароли и проч. Мы провели вмѣстѣ около часа, и въ Чернявской, кипучая энергія которой вызывала во мнѣ раньше чувство, граничившее съ восхищеніемъ, и подмѣтилъ ту же усталость, которая уже поразила меня въ Вѣрѣ Фигнеръ. Тогда еще я себѣ не объяснялъ этого тѣмъ, что обѣ онѣ предчувствовали или сознательно предвидѣли близкій конецъ Народной Воли.
Послѣ второго свиданія съ Чернявской я думалъ, что мнѣ удастся уѣхать на другой день, но вышло не такъ. У насъ въ Кіевѣ паспортнаго бюро не было, и я уѣхалъ безъ бумагъ въ надеждѣ, что въ Харьковѣ, гдѣ имѣлось хорошее паспортное бюро, принадлежавшее, если не ошибаюсь, центру, меня снабдятъ хорошимъ видомъ.
Я обратился къ лицамъ, завѣдывавшимъ этимъ бюро, и началась для меня настоящая волокита, которая испортила мнѣ много крови. Мнѣ назначали свиданія на завтра, на послѣ завтра. Я приходилъ на Свиданія и уходилъ всякій разъ съ пустыми руками. Хорошо еще, что моя счастливая звѣзда столкнула меня въ день пріѣзда на вокзалѣ съ однимъ старымъ знакомымъ не-революціонеромъ, который, не задавая вопросовъ, пріютилъ меня у себя, Не то я могъ бы двадцать разъ провалиться раньше, чѣмъ снабдили меня паспортомъ. Такъ тянулось дѣло больше недѣли. Наконецъ мнѣ было назначено свиданіе, въ которомъ мнѣ должны были вручить паспортъ,-- это было самое послѣднее, рѣшительное слово. Свиданіе это должно было состояться въ кондитерской на одной изъ людныхъ улицъ Харькова. Привыкши къ математической точности, которая практиковалась у насъ въ Кіевѣ въ дѣлѣ свиданій, я въ назначенный часъ вошелъ въ кондитерскую и потребовалъ себѣ шоколада, ища глазами своего партнера. Никого! Какой то господинъ. который могъ бы быть имъ, при моемъ взглядѣ всталъ, расплатился и ушелъ, не подавши мнѣ ни малѣйшаго знака, хотя я и смотрѣлъ на него во всѣ глаза. Я сталъ прихлебывать шоколадъ и ждать. Проходитъ 5, 10, 20, 30 минутъ, и никто не приходитъ. Я давно выпилъ свой шоколадъ и потребовалъ другую порцію.
Хозяинъ заведенія качалъ посматривать на меня, или мнѣ казалось такъ. Наконецъ черезъ 10 минутъ послѣ назначеннаго часа дверь открывается и ко мнѣ быстро подходитъ -- Бычковъ. Но какой Бычковъ! Отъ прежняго довольно почтительнаго молодого человѣка, котораго мы мѣсяца три тому назадъ прятали въ духовной академіи у Дашкевича и наряжали въ гимназическій мундиръ, не оставалось и слѣда. Передо мной былъ франтоватый господинъ, въ фуражкѣ желѣзнодорожнаго вѣдомства, съ крайне самодовольнымъ и развязнымъ видомъ. Поздоровавшись, онъ сказалъ:
-- Вы, батенька, извините, что запоздалъ. Надѣюсь, что здѣсь съ вами ничего не случилось.
-- Вы всегда такъ точны въ дѣлахъ, какъ сегодня -- спросилъ я его съ сдержанной яростью.
-- Ну, ну, батенька, не сердитесь, это со всякимъ можетъ случиться.
Но что задержало его, онъ такъ и не сказалъ. Паспорта, къ счастью, онъ принесъ, Отдавши ихъ мнѣ, онъ сталъ говорить о себѣ. Разсказалъ, что стоитъ близко къ центру, что, по порученію Фигнеръ, ѣздилъ съ "сенаторской ревизіей" въ Ростовъ на Доку и другія мѣста и т. д.
Находясь шесть мѣсяцевъ спустя въ Казани, я былъ вызванъ на свиданіе съ пріѣзжимъ революціонеромъ нѣкіимъ студентомъ Яковлевымъ по прозванію "Стратонычъ" и родомъ изъ Новочеркаска {Яковлевъ въ послѣдствіи принялъ дѣятельное участіе въ конституціонномъ движеніи, былъ выставленъ кандидатомъ въ Думу отъ Партіи Народной Свободы, но во время предвыборной агитаціи на Кавказѣ былъ убитъ черносотенцами. Ред. }. Какъ разъ передъ тѣмъ, какъ идти на свиданіе, я прочелъ въ газетѣ телеграмму изъ Томска, въ которой говорилось, что какой то прилично одѣтый господинъ, ѣхавшій на извозчикѣ и замѣтившій, что послѣдній вмѣсто указаннаго мѣста, подвозитъ его къ полиціи, соскочилъ съ пролетки, выстрѣлилъ въ извозчика, промахнулся, затѣмъ повернулъ револьверъ и убилъ себя наповалъ. Высказывалось предположеніе, что самоубійца -- бѣглый политическій преступникъ.
Когда въ разговорѣ я передалъ содержаніе телеграммы Стратонычу, я увидѣлъ, что онъ поблѣднѣлъ, какъ смерть.
-- Ну, значитъ. Бычковъ погибъ,-- сказалъ онъ упавшимъ голосомъ.
Оказалось, что Бычковъ задумалъ освободить изъ ссылки свою невѣсту, Наталью Баранову, которая осенью 1882 г. была выслана административно изъ Кіева въ Западную Сибирь. Онъ подговорилъ Стратоныча ѣхать съ нимъ вмѣстѣ въ Томскъ и тамъ организовать побѣгъ. Доѣхавъ до Екатеринбурга, Стратонычъ однако раздумалъ и вернулся обратно. По дорогѣ онъ остановился въ Казани, гдѣ у него были знакомства съ тамошними революціонерами. Впослѣдствіи я узналъ, что извозчикъ, съ которымъ злая судьба столкнула Ьычкова, оказался уголовнымъ, содержавшимся въ Кіевской тюрьмѣ во время его побѣга и приговореннымъ къ ссылкѣ на поселеніе. Узнавъ въ своемъ сѣдокѣ Бычкова, извозчикъ рѣшилъ прямо повезти его въ полицію, надѣясь на большую награду. Произошло то, что было разсказано въ телеграммѣ.
Получивъ наконецъ паспорта (ихъ мнѣ дали нѣсколько), и на другой день выѣхалъ изъ Харькова и не останавливаясь нигдѣ доѣхалъ до Ярославля. Съ вокзала я взялъ извозчика и велѣлъ ему везти себя въ какія нибудь меблированныя комнаты. Онъ сдалъ меня въ номера, въ которыхъ наиболѣе почетнымъ жильцемъ оказался жандармскій поручикъ, адъютантъ жандармскаго генерала Зарина. Но тамъ же жили и студенты, литераторы, заѣзжіе земцы и т. а, такъ что специфическаго характера это учрежденіе не имѣло. Съ номернымъ, который снесъ мои вещи и отвелъ мнѣ комнату, у меня вышелъ довольно забавный инцидентъ. По обычаю онъ спросилъ меня:
-- Какъ прикажите васъ записать?
Я оказался въ очень затруднительномъ положеніи, потому что забылъ имя, которое долженъ былъ сказать. Но я не растерялся и спокойно сказалъ ему:
-- Я вамъ дамъ свою бумагу для прописки, когда разберу вещи.
Впослѣдствіи такихъ казусовъ со мной больше не случалось.
Мѣняя въ теченіи двухъ лѣтъ моей нелегальной жизни паспорта, я такъ усердно входилъ въ роль чужихъ états civils, что мой собственный сталъ мнѣ почти что чужимъ.
Продѣлавъ обычныя формальности и явки, я былъ направленъ къ студ. лицея Г--му, у котораго засталъ нѣсколько членовъ мѣстнаго революціоннаго кружка. Съ перваго же раза они произвели на меня въ высшей степени благопріятное впечатлѣніе своей серьезностью и развитіемъ. Всѣ ярославскіе революціонеры были пришлымъ элементомъ, въ громаднѣйшемъ большинствѣ случаевъ, семинаристами, для которыхъ, если не считать духовныхъ академій, Ярославскій юридическій лицей былъ единственнымъ доступнымъ учебнымъ заведеніемъ высшаго разряда. А что въ среднемъ семинаристы стоятъ значительно выше гимназистовъ, это давно признанный фактъ, причины котораго кроются, конечно, не въ превосходствѣ семинаріи надъ гимназіей, а въ той совокупности условій, которыя создаютъ намъ типъ семинариста.
Ярославскій кружокъ состоялъ человѣкъ изъ восьми, изъ которыхъ на первомъ планѣ стояли Г--кій, П--скій (Іонычъ), Б--іи (Болотный) и Петръ Мухаковъ (убитый вовремя якутской бойни {См. ст. О. С. Минора "Якутская драма 22 марта 1889 года". Былое, 1906 г. Сентябрь. Ред. }. Если бы всѣ эти люди вышли на сцену въ восходящій періодъ революціонной волны, а не въ моменть, когда она перешла въ мелкую, а, можетъ быть, и мертвую зыбь, то они безъ всякаго сомнѣнія сыграли бы видную роль въ революціонномъ движеніи. Г--кій былъ прямо таки человѣкомъ, выдающимся по уму, развитію и характеру. Но волею судебъ они были заброшены въ небольшой губернскій городишко, въ которомъ они могли оперировать только надъ не многочисленный!, составомъ ярославскаго студенчества. А когда они черезъ годъ вышли на болѣе широкую дорогу, разгромъ лопатинской организаціи фактически положилъ конецъ Народной Волѣ. У кружка Г--каго не было никакихъ сношеній ни съ рабочими, ни съ такъ называемымъ обществомъ. Кромѣ двухъ-трехъ врачей (изъ которыхъ одинъ былъ извѣстенъ подъ непочтительной кличкой "вологодскаго теленка", связи сводились къ нулю. Имѣлись у него кружки саморазвитія среди студентовъ и гимназистовъ, и это было все. Были, впрочемъ, двѣ три народныхъ учительницы. Я скоро увидѣлъ, что въ Ярославлѣ мнѣ дѣлать нечего, и рѣшилъ переѣхать въ другое мѣсто. Я написалъ объ этомъ въ Харьковъ, Но по причинамъ, которыя тогда казались необъяснимыми, съ организаціей партіи у меня оказались порванными всѣ сношенія. Я писалъ письма за письмами въ надеждѣ возстановить связи, но все было напрасно. Только черезъ нѣсколько недѣль въ Ярославль дошли слухи объ арестахъ по всей Россіи, и это обстоятельство объяснило мнѣ причину моей оторванности. Двинуться въ другое мѣсто я пока не могъ, потому что связей у меня не было никакихъ.
Посовѣтовавшись съ моими новыми знакомыми, я рѣшился остаться въ меблированныхъ комнатахъ и выдать себя за бывшаго студента университета, готовящагося къ кандидатскому экзамену въ лицей. Паспортъ былъ у меня приличный, хотя и фальшивый, и при нормальныхъ условіяхъ не долженъ былъ вызвать никакихъ подозрѣній. На другой день мои знакомые прислали мнѣ нѣсколько хорошихъ книгъ и цѣлый ворохъ литографированныхъ лекціи. Лекціи были для обстановки, а за книги я взялся съ большимъ удовольствіемъ.
За послѣдніе пятнадцать мѣсяцевъ своей жизни и былъ всецѣло поглощенъ революціонными дѣлами и треволненіями, и заняться серьезнымъ чтеніемъ было немыслимо: не было для этого ни времени, ни необходимаго спокойствія духа. Въ Ярославлѣ же все это перемѣнилось. Дѣловыхъ заботъ у меня не было, я проводилъ часа два-три въ день съ революціонной публикой, а остальное время съ наслажденіемъ читалъ. Оберегая мою безопасность, мои знакомые предупредили меня, что непосредственными сосѣдями у меня были съ одной стороны студентъ К--ій, бывшій радикалъ, два раза изгнанный изъ московскаго университета и ставшій "дрянью", съ другой стороны находящійся позъ надзоромъ жандармовъ тоже изгнанный изъ Москвы студентъ Гофманъ. Дрянность К--го выразилась въ слѣдующемъ: когда въ 1882 г. въ Ярославскомъ лицеѣ возникли безпорядки, онъ пошелъ къ директору лицея и сказалъ ему;
-- Г-нъ директоръ, я пришелъ заявить вамъ, что не принимаю никакого участія въ студенческихъ безпорядкахъ, начавшихся въ лицеѣ.
Пока нѣсколько озабоченный директоръ придумывалъ, что бы ему сказать въ отвѣтъ, К--ій откланялся и ушелъ. Съ тѣхъ поръ вся радикальная молодежь относилась къ нему съ величайшимъ презрѣніемъ. Само собою разумѣется, я не имѣлъ никакого желанія знакомиться съ К., также какъ я не спѣшилъ войти въ сношенія съ Гофманомъ. Но вышло не такъ, какъ я предполагалъ. Какъ то разъ вечерамъ недѣли черезъ полторы послѣ моего пріѣзда К--ій зашелъ ко мнѣ и, отрекомендовавшись, просилъ позволенія познакомиться со мной. Онъ не замѣтилъ, что я пріѣзжій, мало выхожу, много читаю и, вѣроятно, скучаю, Если мнѣ нуженъ какой нибудь совѣтъ или содѣйствіе, онъ къ моимъ услугамъ. Я поблагодарилъ, и мы разговорились. К--ій оказался очень умнымъ, образованнымъ и бывалымъ человѣкомъ, но въ немъ было что то надтреснутое, что вызывало у меня къ нему скорѣе симпатію, чѣмъ противоположное чувство. О презрѣніи къ нему не могло быть и рѣчи, потому что онъ былъ не изъ тѣхъ людей, кого можно искренно презирать. Съ тѣхъ поръ до самаго моего отъѣзда изъ Ярославля я часто встрѣчался съ К. Онъ большей частью заходилъ за мной передъ вечеромъ, чтобы повести меня гулять, и много часовъ мы провели съ нимъ вмѣстѣ въ пріятной и интересной бесѣдѣ. Я своихъ взглядовъ отъ него не скрывалъ, но, конечно, не говорилъ ему, что я нелегальный. Онъ спорилъ со мной, выражалъ крайній скептицизмъ и говорилъ мнѣ: "блаженъ, кто вѣруетъ". Черезъ полтора года, когда произошелъ разгромъ организаціи Лопатина, я, пріѣхавъ въ Москву, разыскалъ К--го въ редакціи "Русскаго Курьера" -- онъ былъ сотрудникомъ этой газеты -- и просилъ его пойти и вызвать на свиданіе со мной одного человѣка, который былъ мнѣ недоступенъ. Само собой разумѣется, я началъ съ того, что объяснилъ ему настоящее положеніе вещей и предупредилъ о большихъ непріятностяхъ, которыя обрушатся на него, если наши сношенія будутъ открыты. И этотъ скептикъ, который возмутилъ всю ярославскую радикальную молодежь тѣмъ, что не хотѣлъ принять участія въ студенческихъ безпорядкахъ, не только не испугался, но даже съ величайшей охотой исполнилъ мое порученіе. Сообщивъ мнѣ результатъ на ближайшемъ свиданіи, онъ съ большой простотой изъявилъ готовность и впредь оказывать мнѣ услуги. Истинно тронутый, я сказалъ ему:
-- К--ій, я всѣмъ сердцемъ радовался бы, если бы вы могли стать мнѣ товарищемъ по дѣлу. Но мы не вѣрите въ него. Принимать же отъ васъ мелкія услуги, которыя вашу жизнь могутъ окончательно погубить, не принося существенной пользы дѣлу, я отказываюсь.
К. тоже былъ очень взволнованъ. Посидѣвши еще вмѣстѣ нѣкоторое время, мы распрощались. Съ тѣхъ поръ я о немъ ничего не слыхалъ.
Мои Ярославскіе знакомые относились неодобрительно къ моему сближенію съ К. и никакъ не могли понять, какой интересъ я находилъ въ разговорахъ съ нимъ. Въ концѣ концовъ они рѣшили, что "дядя" (они меня такъ звали) очень хитеръ, и что онъ прикрывается, какъ щитомъ, оффиціально признанной благонадежностью К.
Вскорѣ послѣ моего знакомства съ К--мъ Гофманъ далъ знать Г--кому, что рядомъ съ нимъ, Гофманомъ, поселился какой то подозрительный человѣкъ, который много времени проводитъ въ своей комнатѣ, выдаетъ себя за готовящагося къ кандидатскому экзамену, поетъ духовные гимны и уже успѣлъ снюхаться съ К--мъ. Просилъ навести справки. Мы отъ души смѣялись "духовнымъ гимнамъ". Дѣло въ томъ, что я очень люблю малорусскія пѣсни, которыхъ знаю огромное число, и. когда на душѣ кошки скребутъ, еще и теперь ихъ пою, вспоминая старину, А тогда и самъ богъ велѣлъ пѣть, потому что часто таки скребло на душѣ, и. кромѣ того, пѣніе малорусскихъ пѣсенъ входило нѣкоторымъ образомъ въ мою роль, потому что я проживалъ по вымышленному паспорту дворянина Полтавской губерніи Ващенко. Въ своемъ москальскомъ невѣжествѣ Гофманъ принялъ заунывныя малорусскія пѣсни за духовные гимны.
Я не обратилъ вниманія на подозрительность Гофмана и просилъ, пока я не обживусь, ничего ему не говорить обо мнѣ. Но, когда, спустя нѣкоторое время, онъ сталъ положительно утверждать, что я шпіонъ, присланный затѣмъ, что бы слѣдить за каждымъ его шагомъ и словомъ (для того я и поселился рядомъ!), я сталъ опасаться, что эти разговоры дойдутъ до ушей жандармскаго поручика, жившаго въ нижнемъ этажѣ, и что онъ, пожалуй, пожелаетъ познакомиться съ таинственнымъ коллегой по сыску, Я попросилъ тогда нашихъ предупредить Гофмана. Велико было его смущеніе!
Дождавшись меня въ корридорѣ, онъ далъ мнѣ записку, въ которой говорилось, что онъ употребитъ всѣ свои усилія на то, чтобы оберегать меня.
Послѣ этого инцидента я оффиціально (черезъ посредство номерного) познакомился съ Гофманомъ и нашелъ въ немъ въ высшей степени цѣнную силу. Это былъ молодой человѣкъ очень талантливый, остроумный, съ рѣдкой эрудиціей и необыкновеннымъ ораторскимъ даромъ. Рѣчь его, особенно когда онъ разгорячался, походила на причудливый и блестящій фейерверкъ, при чемъ одной илъ оригинальностей ея было то, что главный "букетъ" чаще всего всплывалъ и разгорался не тамъ, гдѣ его ждали.
Гофманъ быль идейнымъ революціонеромъ, и въ то же время революціонеромъ по темпераменту. Онъ пришелъ къ революціонному образу мыслей, оперируя надъ логическими категоріями. Какъ и всѣ люди его склада, Гофманъ былъ бы довольно жалкимъ практическимъ дѣятелемъ. Но за то въ немъ были всѣ данныя для блестящей литературной дѣятельности. Для своей кандидатской диссертаціи онъ взялъ темой: "Сила есть право". Въ ней онъ на основаніи глубокаго историческаго анализа главныхъ формъ правя приходитъ къ заключенію, что право въ его юридическомъ смыслѣ есть только выраженіе силы. Профессора только воздѣли руки къ небу отъ такой диссертаціи и, конечно, не приняли ея. Но она была блестяще написана, и о ней. говорятъ, отзывался съ большой похвалой извѣстный экономистъ Исаевъ, который былъ тогда профессоромъ въ Ярославскомъ лицеѣ,
Гофману было тогда всего двадцать два года: онъ былъ женатъ и -- ce que ne gâte rien -- имѣлъ крупное состояніе, которое, впрочемъ, принадлежало, кажется, его женѣ. Онъ прекрасно говорилъ на нѣсколькихъ языкахъ, и ему невидимому предстояло блестящее будущее въ Россіи или за границей. Но россійскій Молохъ не могъ упустиль такую избранную жертву. Послѣ ареста Лопатина былъ арестованъ и Гофманъ, но такъ какъ принадлежность его къ какой-бы то ни было организаціи не могла быть установлена, то онъ былъ высланъ въ Западную Сибирь и затѣмъ переведенъ въ Челябинскъ. Здѣсь онъ покончила, жизнь самоубійствомъ. Что побудило его къ этому, мнѣ неизвѣстно, кажется, болѣзнь: тюрьма и ссылка наградили его чахоткой.
* * *
Въ началѣ мая стала съѣзжаться въ Ярославль всякаго рода публика, которую, по случаю готовящейся коронаціи, просили убраться изъ Москвы. Пріѣхалъ, между прочимъ, довольно извѣстный въ то время своими разсказами писатель Л. Онъ остановился у насъ въ номерахъ и сейчасъ же перезнакомился со всей радикальной публикой. Я по своему обыкновенію старался избѣжать новаго знакомства, тѣмъ болѣе, что Л. не безъ удовольствія говорилъ, что онъ на очень дурномъ счету у жандармовъ, и что за нимъ слѣдятъ. Но пришлось таки съ нимъ познакомиться. Какъ то разъ я сидѣлъ у Гофмана съ двумя-тремя товарищами, когда вошелъ Л. Насъ познакомили и начался общій разговоръ, при чемъ больше всего говорилъ довольно непріятнымъ и самоувѣреннымъ голосомъ самъ Л. Между прочимъ зашла рѣчь о либеральной прессѣ и Л. сталъ восхвалять газету "Голосъ", которая уже столько лѣтъ, несмотря на трудныя времена, стоитъ на стражѣ либеральныхъ принциповъ. Не знаю, раздражала ли меня манера говорить Л., или я вообще въ этотъ день плохо владѣлъ собою, но я совершенно неожиданно для себя и довольно рѣзко сказалъ:
-- На какой ужъ тамъ стражѣ либеральныхъ принциповъ! Скажите: на стражѣ подписки, и это будетъ вѣрнѣе.
-- Какъ такъ?-- спросилъ Л., вспыхнувъ.
-- Да такъ. Позвольте намъ напомнить, что по поводу убійства Мезенцева "Голосъ". думая выслужиться, назвалъ революціонеровъ мерзавцами, не стоющими веревки, на которой ихъ вѣшаютъ. Можно, конечно, не одобрять политическихъ убійствъ, но бросать грязью въ людей, умирающихъ за идею, этого не сдѣлаетъ ни одинъ истинный либералъ, ни даже просто порядочный человѣкъ.
Л. замолчалъ, но съ этого времени онъ очень не взлюбилъ меня. При встрѣчѣ онъ былъ со мною преувеличенно вѣжливъ, а за глаза, какъ передавалъ Гофманъ, ругательски ругалъ меня. Онъ говорилъ, что господчики вродѣ меня, пока не оперятся, говорятъ объ истинномъ либерализмѣ, а какъ только крылышки отросгуть, превращаются въ самыхъ заправскихъ дѣйствительныхъ статскихъ совѣтниковъ. Онъ называлъ меня то "истиннымъ либераломъ" (въ ковычкахъ), то дѣйствительнымъ статскимъ совѣтникомъ. Онъ былъ того мнѣнія, что и трусъ, потому что, когда онъ приходилъ къ Гофману и съ замашками ужаснаго конспиратора собирался читать запрещенную сказку Щедрина, удостовѣрившись, что за дверью никто не подслушиваетъ, я обыкновенно спокойно вставалъ и уходилъ къ себѣ.
Черезъ нѣсколько времени послѣ моего отъѣзда изъ Ярославля Л. встрѣтился съ Петромъ Мучановымъ въ Нижнемъ на ярмаркѣ и между прочимъ спросилъ его, какъ поживаетъ дѣйствительный статскій совѣтникъ.
Какъ передавалъ мнѣ Гофманъ, со словъ самаго Л., Мухановъ насмѣшливо посмотрѣлъ на своего собесѣдника и сказалъ;
-- Эхъ, тоже наблюдатель! Да знаете ли вы, кто такой нашъ дѣйствительный статскій совѣтникъ? Никто другой, какъ нелегальный революціонеръ, извѣстный подъ именемъ Кашея-Безсмертнаго?
Л. только свиснулъ.
Когда я видѣлся весной 84 г., въ Москвѣ съ Гофманомъ, онъ Передалъ мнѣ, что Л. очень просилъ его устроить ему со мною свиданіе, Но такъ какъ Л. былъ человѣкъ самъ по себѣ мало интересный, а для дѣла безполезный, то я отказался видѣться съ нимъ.
Къ концу мая набралось въ наши номера такая масса народа, притомъ не совсѣмъ чистаго, что я рѣшился перебраться на частную квартиру. По совѣту К то я взялъ комнату со столомъ у одного виднаго инженера, который недавно былъ переведенъ въ Ярославль изъ Петербурга. Люди оказались порядочные, хотя безъ малѣйшаго намека на "идеи", и черезъ нихъ совершенно помимо моей воли у меня завелись "важныя" знакомства въ обществѣ. Домъ, къ которомъ мы жили, принадлежалъ отставному генералу, занимавшему должность предсѣдателя губернской земской управы. Мой хозяинъ познакомилъ меня съ генераломъ и его семьей, и старикъ почему то обнаружилъ ко мнѣ самое неожиданное расположеніе. Комната моя была въ нижнемъ этажѣ и выходила на тихую улицу и, такъ какъ мой письменный столъ стоялъ у окна, то я, сидя за столомъ, могъ видѣть всѣхъ, кто проходилъ по улицѣ. Если кому нибудь изъ товарищей нужно было вызнать меня на свиданіе, то стоило только ему пройти мимо моего окна и вынуть изъ кармана носовой платокъ, я уже зналъ, что нужно пойти на условленную квартиру. Проходя мимо моего открытаго окна, генералъ останавливался, чтобы перекинуться нѣсколькими слонами со мною. Мало-по-малу остановки сто подъ моимъ окномъ стали удлиняться, такъ, что мнѣ даже неловко было. Кончилось тѣмъ, что мы стали гулять вмѣстѣ. Велико было изумленіе моихъ пріятелей, когда они видѣли нелегальнаго "дядю" спокойненько прогуливающимся по бульвару съ такой губернской шишкой, какъ предсѣдатель губернской земской управы. Что привлекло его ко мнѣ, я положительно понять не могу, Была въ немъ микроскопическая либеральная закваска, но это не мѣшало ему дружить съ жандармскимъ генераломъ Заринымъ и при всякомъ удобномъ и неудобномъ случаѣ подписывать всеподданнѣйшіе адреса. Онъ часто приглашалъ меня къ себѣ; я уклонялся, насколько позволяли приличія, но былъ у чего нѣсколько разъ. Фактъ моихъ знакомствъ сталъ настолько общеизвѣстнымъ, что мнѣ стали кланяться городовые на улицѣ. Мои революціонные знакомые приписывали мнѣ макіавелистическую ловкость и ни за что не хотѣли вѣрить, что всѣ мои "успѣхи", которые для дѣла и тѣни значенія не имѣли, были съ моей стороны абсолютно непредумышленными и для меня самого неожиданными. Впрочемъ на генераловъ въ эту пору мнѣ дѣйствительно везло. Въ іюлѣ пріѣхалъ въ Ярославль отецъ моего инженера, генералъ путей сообщенія (зеленая подкладка) и директоръ какого то департамента. Въ противоположность своему сыну, водный генералъ былъ умный человѣкъ и либералъ шестидесятыхъ годовъ. Я даже заподозрилъ, что въ свое время онъ былъ больше, чѣмъ либераломъ. Старикъ обратилъ на меня свое благосклонное вниманіе и сталъ въ моемъ лицѣ ощупывать "нынѣшнее поколѣнье". Увидѣвши послѣ нѣсколькихъ разговоровъ, что со мной можно говорить, онъ и изложилъ мнѣ свое либеральное credo. Я отвѣтилъ ему откровенной критикой тогдашняго либерализма и показала, полное его безсиліе. Сославшись на опытъ западно европейскихъ народовъ, я выставилъ ему на видъ, что поставленная либерализмомъ цѣль можетъ быть достигнута только сознательной и античной борьбой. Тактика же русскихъ либераловъ состоитъ въ томъ, что они сидятъ у моря и ждутъ погоды. Генералъ въ свою очередь отвѣтилъ мнѣ критикой революціонныхъ пріемовъ борьбы, говорилъ о разнуздыванія звѣря, объ интересахъ культуры, объ особенныхъ условіяхъ русской жизни и т, д. За недѣлю, которую онъ провелъ въ Ярославлѣ, мы нѣсколько разъ вступали въ споръ и какъ всегда бываетъ, всякій остался при своемъ. Надо отдать ему справедливость, онъ былъ изъ тѣхъ рѣдкихъ стариковъ, которые внимательно присматриваются къ молодежи и стараются уяснить себѣ новыя теченія жизни. Во всякомъ случаѣ онъ не имѣлъ противъ меня ни малѣйшаго неудовольствія и, за день до его отъѣзда, мы сдѣлали вмѣстѣ длинную прогулку въ лодкѣ и затѣмъ въ лѣсу на берегу Волги. Прощаясь, онъ сказалъ мнѣ.
-- Молодой человѣкъ, васъ нечего предупреждать, что такія идеи, какъ у васъ, обыкновенно ведутъ далеко... Если судьба занесетъ васъ въ Петербургъ, заходите ко мнѣ, буду радъ васъ видѣть.
Я отвѣтилъ ему имѣясь, что дальше далекаго никакія идеи не заведутъ, а за ласку поблагодарилъ его. Когда я весною 18й4 г. былъ въ Петербургѣ, я, по своей нерѣшительности, не зашелъ къ доброму зеленому генералу и, можетъ быть, поступилъ нехорошо съ дѣловой точки зрѣнія. Мои успѣхи въ Ярославскомъ обществѣ служили долго темой разговоровъ въ революціонныхъ кружкахъ и стали мало-по малу носить легендарный характеръ. Такъ, одинъ изъ товарищей Петра Дашкевича, попавшій учителемъ въ Ярославль нѣсколько лѣтъ послѣ моего пребыванія въ этомъ городѣ, разсказывалъ ему, что я, будучи нелегальнымъ, устроился учителемъ при дѣтяхъ жандармскаго генерала Зарина.
Въ одно іюльское послѣобѣда "Болотный" (прозванный такъ за свои неимовѣрно длинныя ноги, придававшія ему несомнѣнное сходство съ голенастыми обитателями болотъ) прошелъ мимо моего окна и очень выразительно обошелся съ носовымъ платкомъ. Я поспѣшилъ на условленную квартиру и узналъ, что пріѣхалъ одинъ нелегальный, который желаетъ со мной видѣться. Онъ раньше бывалъ въ Ярославлѣ, и былъ извѣстенъ мѣстнымъ революціонерамъ. Удивило меня нѣсколько, что онъ требовалъ самой абсолютной конспиративности.
Когда меня привели въ надлежашее, укромное мѣсто гдѣ-то за Волгой, я увидѣлъ передъ собой громаднаго бѣлокураго мужчину, похожаго на прасола или на приказчика. Онъ мнѣ сказалъ, что онъ -- Крыловъ, который подъ именемъ Воскресенскаго былъ хозяиномъ типографіи, поставленной Фигнеръ въ Харьковѣ и взятой въ 1883 году. При типографіи арестованы, кромѣ него, Воскресенскаго, его жена, сестра Валерьяна Осинскаго (повѣсилась въ тюрьмѣ) и въ качествѣ прислуги Чемоданова. Арестъ типографіи онъ приписывалъ неосторожности Чемодановой (впослѣдствіи узнали, что типографію выдалъ Дегаевъ).
Воскресенскаго держали нѣсколько недѣль въ Харьковской тюрьмѣ, а затѣмъ повезли въ Петербургъ. Еще въ тюрьмѣ всѣ мысли его были устремлены на побѣгъ, но къ этому не представлялось и тѣни возможности. Тогда у него созрѣлъ планъ бѣжать по дорогѣ изъ Харькова въ Петербургъ,-- планъ, который онъ привелъ въ исполненіе съ рѣдкой выдержкой и энергіей. Отправленный съ двумя жандармами изъ Харькова, онъ въ дорогѣ показалъ себя самымъ послушнымъ и тихимъ изъ "сопровождаемыхъ". Все время онъ имѣлъ убитый видъ, которымъ тронулся бы и камень. По жандармы зорко смотрѣли за каждымъ его движеніемъ, и до Москвы не представилось ни малѣйшаго случая даже къ слабой попыткѣ на побѣгъ. Въ Москвѣ жандармы смѣнились и вначалѣ тоже зорко слѣдили за плѣнникомъ, но вниманіе ихъ мало по-малу стало ослабѣвать. До Твери все-таки не удалось сдѣлать попытку. На одной изъ станціи за Тверью старшій жандармъ вышелъ за чѣмъ то въ сосѣдній вагонъ,-- можетъ быть для того, чтобы поболтать съ кондукторомъ. Этимъ воспользовался Воскресенскій. Подождавши пока старшій жандармъ закрылъ за собой дверь сосѣдняго вагона, онъ въ одинъ прыжокъ очутился около двери, открылъ ее, вышелъ и опять закрылъ. Затѣмъ спрыгнулъ съ вагона, конечно, въ направленіи движенія. Все это длилось только нѣсколько секундъ.
Коснувшись земли, онъ упалъ и, еще лежа, увидѣлъ, какъ саженяхъ во ста впереди жандармъ всѣмъ тѣломъ рухнулъ на полотно дороги и остался лежать. Собравъ всѣ силы, Воскресенскій бросился бѣжать въ сторону отъ дороги по кочковатому и топкому мѣсту, поросшему мелкимъ лѣсомъ, Оглянувшись, онъ увидѣлъ вдали остановившійся поѣздъ и какихъ-то людей бѣжавшихъ по направленію къ нему. Онъ поддалъ и черезъ нѣкоторое время очутился въ непроходимомъ болотѣ, куда онъ залѣзъ по шею, спрятавши голову между кочками. Къ счастью, былъ жаркій день, и болотная ванна особенно тяжелыхъ неудобствъ не представляла. Втеченіе двухъ часовъ онъ слышалъ крики въ лѣсу, затѣмъ мало по-малу все стихло. Поѣздъ ушелъ. Подождавши еще часъ-другой, онъ взобрался на сухую кочку, снялъ и просушилъ свои вещи и, когда наступила ночь, онъ вышелъ на твердую землю, одѣлся и осторожно направился вдоль полотна по направленію къ Твери. Въ одномъ мѣстѣ рѣчка пересѣкала дорогу, и ему пришлось пройти по мосту мимо сторожевого домика. Сторожъ вышелъ и окликнулъ Воскресенскаго. Тотъ молча шелъ впереди. Сторожъ тогда погнался за нимъ, Воскресенскій побѣжалъ и въ одномъ мѣстѣ оступился и упалъ въ канаву. Сторожъ, который, вѣроятно, былъ не изъ храбраго десятка остановился и сказалъ ему вслѣдъ:
-- Ну, если хочешь купаться, купайся, чортъ съ тобой!
Уже сильно разсвѣтало, когда Воскресенскій подошелъ къ Твери. Онъ забрался въ лѣсъ, чтобы нѣсколько отдохнуть и привести себя къ сколько-нибудь презентабельный видъ. Онъ не ѣлъ уже болѣе сутокъ, но его желѣзному здоровью такое испытаніе было нипочемъ. Въ полдень онъ вошелъ въ городъ, поѣлъ, въ одной цирульнѣ велѣть остричь, а въ другой и совсѣмъ обрить бороду, взялъ билетъ и пріѣхалъ ночью въ Москву. По его разсказамъ за нимъ нею ночь гнались но Москвѣ шпіоны. Только къ утру ему удалось сбить ихъ со слѣда и пробраться на Ярославскій вокзалъ. По всей вѣроятности, эпизодъ со шпіонами не больше, какъ слѣдствіе разгоряченнаго воображенія Воскресенскаго, потому что, еслибы шпіоны заподозрили въ немъ бѣглеца, они не ограничились бы слѣжкой, Воскресенскій разсказалъ мнѣ нѣкоторыя подробности объ арестѣ Вѣры Фигнеръ, которую будто бы выслѣдилъ Меркуловъ, также какъ и объ арестѣ всѣхъ членовъ харьковской организаціи. Чернявская, по его словамъ. успѣла скрыться, а относительно Бычкова онъ ничего не зналъ. Мы рѣшили, что онъ поживетъ нѣкоторое время въ Ярославлѣ, пока придетъ въ себя (несмотря на свою бычачью комплекцію онъ нервно былъ сильно потрясенъ, и часто на него нападала нервная дрожь) и пока мы общими усиліями сдѣлаемъ новую попытку войти въ сношенія съ остатками организаціи. Прошло около двухъ недѣль, и отвѣта на наши письма мы ни откуда не получали. Воскресенскій, который совсѣмъ оправился за это время, заявилъ, что онъ поѣдетъ разыскивать связи. Черезъ одного знакомаго въ Москвѣ онъ надѣялся войти въ сношенія съ уцѣлѣвшими революціонерами. Такъ какъ въ Ярославлѣ намъ дѣйствительно нечего было дѣлать, то я согласился на его предложеніе, и онъ уѣхалъ въ Москву. Вскорѣ послѣ отъѣзда Воскресенскаго я тоже оставилъ Ярославль и переѣхалъ въ Казань, гдѣ по слухамъ было много революціонеровъ, большей частью студентовъ, изгнанныхъ въ разное время изъ другихъ университетовъ и получившихъ разрѣшеніе окончить курсъ въ Казанскомъ университетѣ.