Право литературной собственности. -- Рыночная цена литературного труда. -- Откупщики русской литературы.
Уже при самом своём возникновении книгопечатание породило потребность читать, вместе с этим оно создало две важнейшие отрасли промышленности: типографскую и книгопродавческую.
По мере развития книжной торговли явилась и контрафакция. Авторам оставалось одно средство против контрафакции: обращаться к правительству и ходатайствовать у него о пожаловании особых привилегий на исключительное право печатания и продажи книг, предполагаемых к изданию.
К этому так сказать, примитивному средству и обращались авторы в разных странах в борьбе с контрафакцией и плагиатом. Первая по времени издательская привилегия выдана была венецианской республикой в 1491 году профессору Petro de Raven на издание сочинения под заглавием "Phoenix". Привилегия обыкновенно обозначалась в начале или в конце пользующейся ею книги. Привилегии бывали без означения срока или срочные, например, на 2, на 3 года и т. д., смотря по коммерческим соображениям издателя.
Мало-помалу в защиту авторских прав является и законодательство. Так, например, в конце XVIII века, в Англии, самовольные перепечатники подвергались конфискации перепечатанных книг и штрафу по 1 пенни с листа; половина штрафных денег поступала в казну, а половина -- доносчику Как видно, правительство, в интересах автора, поощряло донос денежной наградой.
Пользуясь связями в парламенте, университеты Оксфордский, Кембриджский и некоторые другие учебные заведения выхлопотали законодательным путём признание за ними права вечной коллективной собственности на все сочинения научные или педагогические.
В России законодательство о контрафакции началось с предоставления привилегии исключительного издательства некоторым учёным корпорациям. С самого своего основания Академия наук издаёт календари и Ведомости и пользуется исключительным правом на все книги, напечатанные в академической типографии. Из-за календаря Академия вела споры и не раз преследовала частных издателей областных месяцесловов. Например, в 1780 году издан был от правительства указ о воспрещении всем типографиям печатать месяцесловы и другие книги, печатаемые в Академии наук. В этом указе между прочим сказано: "всякое перепечатывание какой бы то книги (академической) ни было, делает академии убыток и разстройку, что всегда предохраняемо было во всех касавшихся до типографий узаконениях... и о том прочим содержателям подтвердить, что Высочайше данным Академии регламентом предписано кунсткамеру и библиотеку преумножить и содержать, также и на надобные к тому припасы, как-то: спирт, камфару, склянки, и проч. -- употреблять из книжных доходов, почему наблюдение оного есть более нежели экономическое дело, которое по существу своему такого рода, что от недостатка оного не только приращение, но и самое содержание драгоценных в Императорской кунсткамере хранящихся вещей претерпеть может".
В 1800 году снова был издан указ о запрещении продавать и печатать календари, кроме издаваемых Академией наук.
Правительство наше, соблюдая интересы Академии, в 1735 году сносилось даже с Императором Карлом VI о прекращении в Германии перепечатывания академических изданий.
Указом 5 августа 1784 года комиссии народных училищ предоставлено было исключительное право на перепечатывание книг, издаваемых для употребления в народных училищах. Этот указ вызван теми обстоятельствами, что Новиков перепечатал некоторые учебники, не видя в этом ничего противозаконного. Следует упомянуть, что в позднейшее время известия с театра войны составляли монополию "Русского Инвалида", прочие же газеты и журналы ограничивались лишь перепечаткой сообщаемого в "Русском Инвалиде".
В 1854 году редакторы "Современника" обратились было с просьбой в Главное управление цензуры о дозволении им помещать свои известия о военных действиях. Но им было отказано на том основании, как писал военный министр, что "от подобного совместительства может пострадать "Русский Инвалид", доходы с издания коего имеют благотворительную цель".
Цензоры же ещё более усугубили эту монополию "Русского Инвалида": они не допускали печатания в периодических изданиях не только каких-либо корреспонденций из военного лагеря, но даже и беллетристических произведений с военной обстановкой.
При таких условиях, "Севастопольским рассказам" гр. Л. Толстого предстояла печальная участь пролежать в портфеле автора Бог знает сколько времени. Но в мае 1855 г. редактор "Современника" И. Панаев обратился в Главное управление цензуры с новой просьбой о дозволении печатать в "Современнике" как известия о военных действиях, так и военную беллетристику. "Такого рода статьи, -- писал он, -- должны быть, кажется, достоянием всех газет и журналов, а не одного "Русского Инвалида" или "Северной Пчелы", ибо патриотизм -- чувство неотъемлемое ни у кого, присущее всем и не разделяющееся как монополия. Если литературные журналы будут вовсе лишены права рассказывать о подвигах наших героев, быть проводниками патриотических чувств, которыми живёт и движится в сию минуту вся Россия, то оставаться редактором литературного журнала будет постыдно... Разве мы, редакторы этих журналов, не русские по сердцу и убеждениям? Можем ли мы оставаться в эти минуты совершенно чуждыми великим совершающимся событиям? Можем ли подавить в себе все патриотические стремления, порывания, чувства? Описывая петербургские новости провинциальным нашим читателям, мы не смеем упомянуть о том, как Государь Император изволил делать смотр петербургской дружине государственного ополчения, энтузиазм всех видевших это, наши впечатления, наши слезы, наши ощущении при этом зрелище!"
Князь Долгорукий уважил просьбу Панаева, и ему разрешено было печатать не только повести из военного быта, но и военные корреспонденции.
В "Современнике" 1855 года появилось начало военных рассказов гр. Л. Толстого, из коих первым был рассказ "Севастополь в декабре месяце, Л. Н. Т.".
Понятие о праве литературной собственности у нас в России имелось уже у большинства образованных людей в царствование императора Александра I, хотя не было ещё выражено с надлежащей определённостью ни в каком положительном законе.
При императоре Николае, 22 апреля 1828 года впервые выработано "положение о правах сочинителей", которое и было санкционировано Высочайше утверждённым мнением государственного совета 8 января 1830 года.
С 1857 года срок пользования авторским правом удвоен, так что из 25-летнего он превратился в 50-летний.
Каждый сочинитель или переводчик книги имеет исключительное право пользования во всю жизнь свою "изданием" и продажей оного по своему усмотрению, как имуществом благоприобретенным. По смерти автора, право на "издание" принадлежит его наследникам, но не долее 50 лет со дня смерти сочинителя. По истечении 50 лет право собственности литературного произведения поступает в общий фонд человеческого ума. Право на второе "издание" и т. д. должно быть оговариваемо новым условием между автором и издателем. Никто не должен нарушать прав авторских. Ссылаться на чужую книгу можно, но только при следующих условиях: 1) если в ссылках выписано в сложности не более трети части книги, и 2) если текста самого сочинителя вдвое более ссылок из одной какой-нибудь книги. Самовольным изданием (контрафакцией) почитается, если: 1) кто под названием второго или третьего и так далее издания печатает книгу, уже напечатанную;
2) кто, перепечатав в чужих краях книгу, изданную в России, хотя бы с переводом на другой язык, будет продавать напечатанные таким образом экземпляры в России, не имея письменного на то позволения законного издателя; 3) кто без согласия сочинителя напечатает произнесённую или читанную публичную речь;
4) журналист, под видом рецензии, или под другим предлогом перепечатывающий постоянно из чужих изданий статьи, хотя они занимают менее одного печатного листа; 5) перевод книги, уже переведённой, когда две трети книги кряду выписано слово в слово; 6) издание словаря с позаимствованием почти всех слов.
Взыскание за контрафакцию состоит: 1) в возмещении причинённых убытков; 2) отобрании напечатанных самовольно экземпляров (в пользу законного издателя).
Труды вольных учёных обществ, в случае прекращения существования оных до истечения срока исключительного права, обращаются в собственность публики.
Права авторов и переводчиков пьес, назначаемых для сцены, определены у нас Высочайше утверждённым 1827 года "положением о вознаграждении сочинителям и переводчикам драматических пьес и опер, когда эти последние будут приняты на Императорских театрах". Права автора в отношении сцены прекращаются со смертью автора и по наследству не переходят. Все драматические пьесы и оперы, отданные в собственность Императорским театрам, могут быть подразделены на пять классов. К первому классу принадлежат оригинальные трагедии и комедии в стихах, в 5 или 4 действиях, и музыка больших опер; ко второму классу -- оригинальные трагедии и комедии в стихах в 3-х действиях; оригинальные трагедии, комедии и драмы прозой в 5 или 4 действиях; переводы трагедий, комедий стихами в 5-4 действиях, и музыка средних опер; к третьему классу -- комедии в стихах в 2-1 действии, оригинальные трагедии, комедии и драмы прозой, мелодрамы в 3 действиях, и музыка оперетт; к четвертому классу -- оригинальные комедии, драмы прозой в 2-1 действии, переводы комедий стихами в 2-1 действии; к пятому классу -- переводы мелких произведений и водевилей в 1 действии.
На основании этих правил, "Ревизор" Гоголя, как пьеса оригинальная пятиактная в прозе, был причислен ко второму классу, и Гоголю за эту комедию было выдано единовременное вознаграждение, определённое для пьес второго класса 2500 рублей ассигнациями. По этому случаю Р. Зотов в своих театральных воспоминаниях рассказывает, что когда дело дошло до платы за "Ревизора", Гоголь требовал, чтобы ему была выдана сумма в 4000 руб., определённая за пьесы первого класса. Как ни убеждали его, что к первому классу отнесены пьесы в стихах, Гоголь почёл себя обиженным и долго сетовал потом на дирекцию. Если бы Гоголь отдал в дирекцию свою пьесу на условии поспектакльной платы, "Ревизор" принёс бы автору несколько десятков тысяч.
Пьесы и оперы, отдаваемые сочинителями в пользу бенефициантов, обращаются в принадлежность театра. Бенефицианты, не зная, какой сбор они сделают в бенефис, не рисковали платить авторам большие деньги. Так, "Горе от ума" Грибоедова было приобретено Брянским для своего бенефиса всего только за 2 000 руб. ассигнациями.
Сочинители драматических пьес и опер, когда эти последние будут приняты для представления на Императорские театры, во всю жизнь пользуются поспектакльной платой в следующем размере: за пьесы I класса 1/10 часть сбора; за пьесы II класса -- 1/15 часть сбора; за пьесы III класса -- 1/20 часть; за пьесы IV класса -- 1/30 часть сбора.
Пьесы, принадлежащие к V классу, приобретаются театральным начальством за известную плату. Чтобы судить, как велика часть сбора, получаемая сочинителями или переводчиками, сделаем расчёт относительно театров Петербургских -- Мариинского и Александринского.
Полный сбор Мариинского театра -1200 руб. Две трети этого сбора 800 руб.; поэтому, если театр совершенно полон, то на долю автора приходится за пьесу:
1 класса 80 р.
2 класса 53 р. 33 к.
3 класса 40 р.
4 класса 26 р. 26 к.
Полный сбор Александринского театра 1036 руб. Две трети этого сбора 690 руб., так что на долю автора приходится за пьесу:
1 класса 69 р. 6 к.
2 класса 46 р. 4 к.
3 класса 34 р. 53 к.
4 класса 23 р. 2 к.
Если пьесы отдаются в "собственность Императорских театров" за единовременное вознаграждение, плата не должна превышать для 1 класса -- 4 000 рублей, 2 -- 2500 руб., 3-2 000 рублей, 4 -- 1000 рублей, 5 -- 500 рублей.
Запрещённым пьесам ведётся в канцелярии Главного Управления по делам печати особый реестр, и ни один из театров империи не может поставить их на сцену, под опасением определённого взыскания.
Упомянутый реестр сообщается для сведения всем губернаторам. Всем содержателям театров, по распоряжению Главного Управления по делам печати, через губернаторов, высылаются алфавитные списки пьес, дозволенных к представлению.
В 1887 году уничтожена "конвенция о литературной собственности с Францией и Бельгией". Литературная конвенция была заключена с названными государствами в 1862 году. Приняв под покровительство все произведения духовного творчества человека, разумея под ними "книги, брошюры, драматические произведения, музыкальные сочинения, картины, гравюры, планы, географические карты, рисунки, скульптурные работы и другие произведения науки, литературы и художеств", статья i-я литературной конвенции гласит:
"Незаконные перепечатывания и воспроизведения или контрафакция творений, изданных первоначально в одном из договаривающихся государств, будут уподоблены в другом незаконному перепечатыванию и воспроизведению тех творений, коих авторы принадлежат к сему последнему государству".
Другими словами, виновные в контрафакции французского произведения отвечают в России по русским законам и наоборот.
Нельзя не заметить, что "литературная конвенция", была не что иное как принятое на себя русским обществом добровольное обязательство доброхотных даяний в пользу французских издателей. Духовное богатство Западной Европы, по крайней мере в прежнее время, богаче, чем у нас, потому что там и цивилизация началась раньше, чем у нас. Пётр Великий сблизил нас с Западной Европой, от которой мы получили железные дороги, телеграфы, пароходы и т. д.
В области литературы Россия была естественной потребительницей произведений словесности Западной Европы. Издательский рынок, например, Франции, представлял широкое поле для русских переводчиков. Но в силу литературной конвенции, наши переводчики должны были нести свои трудовые сбережения в пользу французских издателей, не получая таковых взамен. Кроме того, наше законодательство строже взыскивает за контрафакцию, нежели французские законы: за один и тот же проступок у нас подвергают виновного тюремному заключению на 2-8 месяцев, а во Франции -- только денежному штрафу в 100-1 000 франков.
Как мы сказали выше, конвенция о литературной собственности с Францией и Бельгией отменена, и со 2 июня 1887 года допускается полная свобода не только переводов, но даже и перепечатывание французских книг в России.
С литературной точки зрения Россия занимает в настоящее время очень выгодное положение в Европе: наши писатели то и дело переводятся на европейские языки.
Рядом с литературной собственностью стоит художественная и музыкальная собственности, о которых мы и скажем несколько слов.
Живописец, скульптор, архитектор и гравёр пользуются в течение всей своей жизни так называемой "художественной собственностью". Она состоит в исключительном праве, ему лишь принадлежащем, повторять, издавать и размножать оригинальное своё произведение всеми возможными способами. Со дня смерти художника право художественной собственности переходит к его наследникам, сроком на 50 лет.
Картины, статуи и другие художественные произведения могут быть проданы с публичного торга на уплату, например, долгов художника, но с приобретением их не переходит покупщику право художественной собственности; так что противозаконным копированием признаётся всякое повторение для денежных выгод художественного произведения без согласии лица, имеющего на то произведение право художественной собственности. Плагиатом в живописи почитается заимствование "групп, фигур и голов".
Право на печатание музыкальных сочинений принадлежит композиторам и их наследникам. Музыкальные пьесы, без дозволения сочинителя не могут быть исполнены публично, в театрах или концертах. Изданные же в свет музыкальные произведения, кроме опер и ораторий, могут быть и без согласия автора исполняемы публично.
Всякое произведение словесности, художеств и искусств даёт авторам этих произведений разные права, как личные, так и имущественные. Личные права состоят в разного рода наградах и имуществах, предоставленных лицу, как автору. Имущественные права -- те, кои принадлежат тому же лицу, как собственнику произведений. Первые не наследственны и существуют, пока жив автор; напротив, вторые -- наследственны. Например, сочинителям предоставлено право бесплатного входа в театры в дни казённых представлений. Композитор, продав издателю свою оперу, продолжает пользоваться поспектакльным сбором, потому что поспектакльная плата есть право личное, не подлежащее к праву издания.
Говоря о ценности литературной собственности, мы разумеем рыночную цену её, независимо от внутренних качеств литературной собственности. Как ценится авторский труд?
Нет сомнения, что изобретение книгопечатания удешевило цены книг; уже при Гутенберге цены на книги повсеместно понизились в Европе в три-четыре раза сравнительно с рукописными.
Самый важный факт в истории книги XIX века, это то, что книга стала обогащать автора. В особенности это следует сказать относительно Западной Европы, где пресса и книжное дело находятся на более высокой степени совершенства, нежели у нас.
Гениальные писатели становятся богачами.
Вальтер Скотт, заставлявший своими произведениями плакать модисток и герцогинь, нажил до шести миллионов. Громадные суммы, которые доставляли ему поэтические и прозаические творения, он употребил на постройку замка, в подражание древним витязям.
Башни и башенки скопированы были с какого-нибудь старинного шотландского замка, крыши и окна украшались гербами кланов и ползающими львами на красном поле... Много лет в этом замке он держал открытый стол и оказывал всякому постороннему посетителю шотландское гостеприимство.
Достигнув славы, Вальтер Скотт смотрит, наконец, на свой талант, как на каменноугольную копь, которую надо разрабатывать возможно быстрее и возможно выгоднее: в течение одного месяца, а иногда даже и пятнадцати дней он пишет целый том, и том этот даёт ему двадцать пять тысяч франков.
Но недолго продолжалось благосостояние Вальтера Скотта. Умственное и нравственное банкротство тяжелее финансового, материального банкротства.
Желание поддержать княжеское гостеприимство и феодальную роскошь заставило его принять участие в спекуляциях своих издателей. Оставаясь в мнении общества собственником-аристократом, а втайне негоциантом, он передал своим компаньонам бланковые подписи, и не наблюдал за тем, на какое они шли употребление. В результате явилось банкротство, и Вальтер Скотт на пятьдесят пятом году жизни очутился не только нищим, но ещё остался должен 117 тысяч стерлингов (1170000 р.) С удивительной твёрдостью и честностью он отказался от всякого снисхождения, принялся тотчас же за работу, писал неутомимо и в четыре года уплатил 70000 фунтов стерлингов. Но это не прошло даром: он истощил свой мозг до того, что нажил паралич и умер в страданиях.
Виктор Гюго на доходы от своих книг тоже выстроил роскошный замок, а будучи изгнан из Франции, жил настоящим владетельным князем, и в изгнании вёл литературную борьбу с Наполеоном III, которая кончилась не в пользу последнего.
За свою рукопись "Notre dame" Гюго получил 60 000 франков (около 20 тыс. руб.).
Приведём некоторые цифры авторских гонораров.
Байрон получил от своего издателя Муррея 386 000 франков. Шатобриан продал свои сочинения ассоциации издателей за 550 000 франков. Ламартин два из своих произведений продал Шарлю Жосмену за 100 000 франков, а Тьер за "Консульство и империю" получил с издателя Палена 500 000 франков. За роман "Nikolas Nicleby" Диккенс выручил 300 000 фр.
За возражение на поэму Тениссона, напечатанное в "Nineteenth Century", Гладстону за 20 страниц уплачено 250 фунтов стерлингов, т. е. по 26 коп. за каждое слово.
Теперь перейдём к истории литературного гонорара у нас в России.
Нам мало известно о продажной цене рукописных книг в древней Руси; однако некоторые сохранившиеся сведения указывают, что рукописные книги были дороги. В XIII столетии рукописный молитвенник стоил 50 гривен кун. Дьяк Грибоедов представляет собой первый известный нам пример вознаграждения, от власти царской происшедшего, за его частный литературный труд. Он написал в 1669 году сокращение Российской истории в 36 главах, содержащее в себе повествование о событиях России от Великого князя Владимира до означенного года. Это произведение не издано в свет; список хранится в Александро-Невской библиотеке. В конце Александро-Невской рукописи сказано, что сочинитель за эту книгу получил от государя царя и великого князя Алексея Михайловича, всея великия, малыя и белыя России самодержца "жалования: 40 соболей, да в приказе 50 рублев денег, атлас, камку, да придачи к поместному окладу 50 четей 10 рублей; а книга взята к великому государю вверх".
В юридических актах, изданных археологической комиссией в 1838 году, во вкладной крестного монастыря архимандрита Ефрема 1696 года, декабря 22, упоминается в числе прочих вкладов: "Прологи печатные, на большой бумаге, цена 10 рублёв".
Сохранилась любопытная запись (или счёт) со времён Алексея Михайловича, в которой обозначены цены на некоторые книги.
"7159 г. (1651 года) августа в 1 день взято к государю в Верх в розных рядех у торговых людей розных книг.
В Овощном ряду: у Гришки Григорьева Толковое Евангелие, цена 3 рубли 10 алтын.
Лествишник, цена полтора рубли без гривны.
Торжественник, цена 3 руб. 6 алт. 4 деньги.
У Силки Никитина книга Ефрема Сирина, цена 2 руб. Два Евангелия воскресных, цена 7 руб. У Варфоломейки Семенова книга Маргарит цена 3 руб. с четью".
Из этой записи видно, что при Алексее Михайловиче, в Москве книгами торговали в Овощном ряду!
При этом следует заметить, что старинный московский рубль -- не то, что нынешний: он был гораздо дороже нынешнего.
Болотов в своих записках рассказывает, что однажды, идя по площади в Москве, в 1766 году, повстречался с каким-то человеком, от которого купил "первую часть трудов экономического общества", только что изданную в свет и вышедшую в Петербурге из печати. Общество находилось под покровительством императрицы Екатерины II.
Заглянув в книгу, Болотов увидел, что "приглашались к сообщению обществу экономических своих замечаний все живущие в деревнях дворяне, равно как и другие всякого звания люди, и что для проложения им к тому удобнейшего пути, приложено было при конце сей книжки и 65 вопросов, такого существа и о таких материях, о которых не мудрено и не трудно было всякому ответить, буде только кто сколько-нибудь о деревенской жизни и сельской экономии имел понятие". Болотов составил ответы на некоторые вопросы и отправил в Петербург. Вскоре от экономического общества пришло к Болотову письмо: "было оно благодарительное от всего общества за присланное от меня сочинение, и в самом существе своём хотя ничего не значило, но для меня в тогдашнее время казалось неведомо как важным. Я кичился тем, как великим каким приобретением и поставлял себе то за великую честь, что сам президент того общества и первая тогда знаменитейшая в государстве особа удостоила меня своею перепискою. Президентом сим был у них граф Орлов".
Ободренный этим успехом, Болотов послал в редакцию "Трудов вольноэкономического общества" новое своё сочинение, за которое был "обрадован присылкою ко мне из экономического общества превеликого пакета. Я не знал, -- говорит Болотов, -- что бы такое это было, но распечатав, увидел, что это была вновь напечатанная вторая часть "Трудов" общества, в прекрасном кожаном переплете, при письме от секретаря общества, подполковника Андрея Андреевича Нартова, в котором писал он ко мне, что общество, признав сочинение мое о Коширском уезде полезным и достойным напечатания, поместило оное во второй части "Трудов" своих и оную в знак благодарности ко мне посылает". Таким образом, вместо платы, экономическое общество прислало своему сотруднику экземпляр "Трудов", где была напечатана его статья.
Болотов ни на что большее и не претендовал: "не в состоянии я никак описать вам того чувствования удовольствия, с каким рассматривал и читал я в первый еще раз напечатанное мое сочинение. Признаюсь, что для меня весьма приятна была та минута, в которую в первый раз увидел я свое имя напечатанным. Мысль, что сделается оно чрез то всему отечеству известным и некоторым образом останется бессмертным и увековечится, ласкала очень сильно моему самолюбию и вперяло уже некоторое особое о себе мнение. Я кичился тем и побуждался еще более мыслить о своем втором сочинении и о том, как бы его скорее переписать набело и отправить в Петербург".
Из этого факта видно, что на первых порах возникновения нашей журналистики, сотрудники писали из любви к искусству и из-за того почёта, каким пользуется печатное слово. Точно так же авторы изданных книг, вместо денежного вознаграждения нередко довольствовались известным числом экземпляров -- для раздачи своим знакомым. В 1784 году тот же Болотов пишет: "имел я неизъяснимое удовольствие видеть книгу свою "О благополучии", наконец напечатанную. Г. Новиков не преминул тотчас прислать ко мне выговоренные экземпляры, и я не мог книгою сею довольно налюбоваться и благодарил Господа, что он удостоил наконец сей мой труд быть напечатанным, следовательно, быть через то увековеченным".
Около этого же времени И. А. Крылов, прибыв в Петербург, продал книгопродавцу Брейткопфу своё юношеское произведение, оперу "Кофейница". Опера, слова которой были сочинены пятнадцатилетним юношей, показалась Брейткопфу любопытным явлением, и он согласился купить "Кофейницу", предложив автору за труд 60 рублей. Крылов вместо денег взял у книгопродавца книг, преимущественно сочинения Расина, Мольера и Буало.
При императоре Александре I вознаграждение за литературный труд определено было в виде положительных правил в уставах некоторых высших учебных заведений. В уставе, например, медико-хирургической академии, от 28 июля 1808 года, постановлено, что академик или профессор, представивший какое-либо своё сочинение, одобренное к напечатанию, получает единовременное награждение годового жалованья. Подобное правило принято было и в уставах духовных академий 1814 года: одобренная конференцией книга печатается за казённый счёт, а сочинителю назначается почётное или денежное вознаграждение.
При Александре I и пресса, и книжное дело находились в жалком состоянии: авторы и книгопродавцы не могли опираться на очень малый круг читателей. Главным поощрителем и покровителем литературы, по крайней мере в материальном отношении в то время было само правительство "Редко какой-нибудь правитель оказывал такое поощрение литературе, как император Александр, -- говорит его летописец Шторх. -- Замечательные литературные заслуги лиц, находящихся на службе, вознаграждаются чинами, орденами, пенсиями; писатели, не состоящие на государственной службе, за литературные свои труды, доходящие до сведения императора, нередко получают подарки значительной ценности. При настоящем положении книжной торговли русские писатели не всегда могут рассчитывать на приличный гонорар за большие серьезные сочинения; пример Карамзина представляет счастливое исключение. В таких случаях император, смотря по обстоятельствам, жалует писателям иногда крупные суммы на напечатание их трудов. Многие писатели посылают свои рукописи императору, и если они имеют какую-нибудь полезную тенденцию, он велит напечатать их за счет кабинета и затем дарит обыкновенно все издание литератору". "Почти все известные писатели, находящиеся на службе, получили орден св. Анны 2-й степени, например, Румовский, Озерецковский, Иноходцев, Севергин, Гурьев, Паллас, Крафт, Георги, Фус, Шубер и мн. др. И в рескриптах, с которыми присылались орденские знаки, император почти при каждом случае объявляет, что он жалует эти отличия полезным литературным заслугам".
Затем Шторх упоминает о пособиях, которые назначал император на издание полезных трудов. Так, например, он дал некоему Лебедеву на издание путевых заметок по Европе и Азии 10 000 рублей; московскому профессору Страхову на издание перевода "Путешествия младшего Анахарсиса, Бартелеми" 6 000 рублей; Политковскому на издание Адама Смита -- 5 000 рублей и др. Множество русских писателей, представлявших императору свои сочинения, награждаемы были перстнями, табакерками и другими ценными подарками. Но ни один из русских писателей не мог похвалиться в этом отношении большим отличием, чем Карамзин.
Вообще, сумма, употреблённая кабинетом Его Величества на этот предмет за один только 1802 год, простиралась до 160 000 рублей.
Не только писателей, правительство поощряло и издателей.
Около 1820 г. И. И. Глазунов предпринял многотомное издание "Памятника законов". При поднесении министром юстиции первой части этой книги императору, Александр Павлович Всемилостивейше повелел в 31 день августа 1825 года "для поощрения к продолжению сего издания наградить издателя Глазунова золотою медалью на владимирской ленте с надписью: "за полезное"".
Для Карамзина необходима была материальная поддержка правительства, чтобы он мог написать "Историю Государства Российского" -- знаменитейшее литературно-научное предприятие в царствование Александра I. По званию историографа, Карамзин почитал долгом представить двенадцатилетний труд свой лично государю, чтобы "История Государства Российского", посвящённая его имени, явилась в публику с его собственного одобрения и под его высоким покровительством. С этой целью в 1816 году он поехал в Петербург. Вскоре после того государь принял Карамзина, долго беседовал с ним, наградил его чином статского советника, орденом св. Анны i-й степени и приказал выдать ему из кабинета 60 000 рублей на напечатание "Истории".
Через полтора года по переезде Карамзина в Петербург, вышли восемь томов его "Истории Государства Российского". В 25 дней было продано 3 000 экземпляров: дело беспримерное в нашей книжной торговле. "Появление этой книги, -- рассказывает А. Пушкин в своих записках, -- наделало много шуму и произвело сильное впечатление. Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось, была найдена Карамзиным, как Америка Колумбом. Несколько времени ни о чем ином не говорили, хотя многие толки были такого свойства, что могли отучить всякого от охоты к славе". Второе издание продано было книгопродавцу Оленину за 50 000 рублей.
Пушкин сам гордился тем, что он один из первых развил у нас книжную торговлю.
Пушкин своими гениальными произведениями возбудил в русском обществе любовь к чтению. Заполонив литературный рынок своими поэтическими произведениями, Пушкин естественно должен был наткнуться на вопрос о литературном гонораре, о котором в нашем обществе в то время были ещё весьма смутные понятия.
В первой четверти XIX века наша книжная торговля была очень слаба: но всё-таки издательство давало кой-какой доход; только им пользовались почти исключительно издатели, и очень редко -- авторы.
Вместе с тем, если в нашем обществе было мало уважения к литературе, к литературным занятиям, к писателям, то в нём ещё более сильное предубеждение существовало против литературного заработка: получать плату за свои сочинения, особенно за стихи, казалось почти святотатством, оскорблением своего поэтического творчества, неуважением к искусству.
Пушкин, нуждавшийся в деньгах и живший главным образом вообще от дохода со своих сочинений, поставил этот вопрос на практическую почву. Он не только не стыдился своего литературного заработка, не только не скрывал, что печатание его сочинений даёт ему средства к жизни, но даже особенно настойчиво указывал на это, постоянно говоря, что он печатает свои стихи не для славы и похвал, но для денег.
С подобными заявлениями мы часто встречаемся в его письмах. Так, например, в письме к Вяземскому, он говорит: "Я пишу для себя, а печатаю для денег, а ничуть не для улыбки прекрасного пола".
Ту же мысль выразил Пушкин в одном стихотворном наброске:
На это скажут мне с улыбкою неверной:
-- Смотрите! Вы, поэт, уклонкой лицемерной
Вы нас морочите, вам слава не нужна:
Смешной и суетной вам кажется она.
Зачем же пишете? -- Я? Для себя!
На что же
Печатаете вы? -- Для денег! -- Ах,
мой Боже!
Как стыдно! -- Почему ж?..
Всего прямее и всего лучше решён этот вопрос в письме к Казначееву: тут мы видим, что вопрос о литературном гонораре мучил Пушкина, но что он сумел решить его просто и правильно: "Я уже победил свое отвращение писать и продавать стихи ради насущного хлеба; главный шаг уже сделан: если я и пишу под влиянием капризного вдохновения, то на самые стихи, раз они написаны, я смотрю уже, как на товар: по стольку-то за штуку". Этот же взгляд коротко и ясно выражен в "Разговоре поэта и книгопродавца" в словах последнего:
Позвольте просто вам сказать:
Не продается вдохновенье.
Но можно рукопись продать.
Многие стихотворения Пушкина, ещё до появления их в печати, ходили по рукам в многочисленных рукописях, за что поэт сетовал на своих друзей, кои преждевременным распространением его стихотворений нарушали тем его денежные выгоды. В 1824 году, в то время как книгопродавец Смирдин только что купил за 3 000 рублей ассигнациями всё издание "Бахчисарайского фонтана", напечатанного князем Вяземским, Пушкин получает известие в Одессе, что поэма его уже читается в рукописях всем Петербургом. Пушкин был очень раздосадован этим.
В 1825 году писали поэту из Москвы в Михайловское, что за право вторичного издания трёх, тогда уже вышедших, его поэм Селивановский предлагает 12 000 рублей; но сделка не состоялась, и право издания перешло к Смирдину. Первое издание "Евгения Онегина" куплено было за 12 000 рублей асс., и, вероятно, вдвое более доставило ему отдельная продажа глав. В 1828 году сам Пушкин писал из Петербурга: "здесь мне дают (а la lettre) по 10 рублей за стих".
В 1833 году Пушкин представил на усмотрение начальства новый свой труд "История Пугачевского бунта" и вместе с двумя наградами: 31 декабря 1833 года Всемилостивейше пожалован он в камер-юнкеры Двора Его Императорского Величества и на печатание книги дано ему заимообразно 20 тысяч руб. асс., с правом избрать для сего одну из казённых типографий, получил дозволение на напечатание её. Осенью 1834 г. "История" отпечаталась и поступила в продажу. Через три месяца Пушкин шутливо писал к П. В. Нащокину: "Пугачев сделался добрым, исправным плательщиком оброка... Денег принес он мне довольно, но как около двух лет жил я в долг, то ничего не остается у меня за пазухой и все идет на расплату".
В 1836 году Пушкин за 3 000 рублей уступил И. Ив. Глазунову право на издание "Онегина" в числе 5 000 экземпляров, в миниатюрном формате.
Издание покупалось публикой довольно хорошо, так что можно было рассчитывать, что в течение года разойдутся все 5 000 экземпляров, но когда с поэтом стряслась несчастная катастрофа 28 января 1837 года, публика бросилась покупать миниатюрное издание "Онегина" с такой жадностью, что в одну неделю оно всё было распродано.
После кончины Пушкина, по Высочайшему повелению, приказано было опекунам над детьми и имением его, графу Г. А. Строганову, В. А. Жуковскому, графу М. Ю. Виельгорскому и камер-юнкеру Тарасенко-Отрешкову издать полное собрание сочинений Пушкина, и на этот предмет повелено было отпустить из государственного казначейства потребную сумму денег, на которые и изданы были под наблюдением В. А. Жуковского и П. А. Плетнёва, 8 томов, в полную осьмушку, крупным, чётким шрифтом, в которые вошло всё то, что было напечатано при жизни Пушкина.
Затем оставались ещё так называемые посмертные сочинения, оказавшиеся в кабинете Пушкина. Разбор и осмотр оставшихся по смерти поэта бумаг поручен был, по Высочайшему повелению, В. А. Жуковскому, который пригласил к себе в сотрудники по этому делу A.A. Краевского и А. П. Заблоцкого. Оказалось, что посмертных сочинений хватит ещё тома на четыре, таких же, как и первые 8 томов.
Книгопродавцы Илья Иванович Глазунов и М. Заикин обратились к графу Г. А. Строганову с просьбой продать им право на издание этих сочинений. Граф Строганов согласился и назначил, посоветовавшись с прочими опекунами, за право напечатания в числе 5 000 экземпляров посмертных 3-х томов 37000 рублей асс. Надзор за изданием поручен был от опеки П. А. Плетнёву; на корректуру назначено ему от издателей особо 1 000 руб. асс. Тома эти напечатаны были в таком же формате и таким же шрифтом, как изданные опекой 8 томов, и названы были томами 9-м, 10-м и и-м. Эти посмертные сочинения вышли в свет в 1841 году, и несмотря на то, что в числе их находились малознакомые лучшие произведения Пушкина, каковы, например, "Медный всадник", "Русалка", "Арап Петра Великого" и множество лирических стихотворений, эти новые три тома продавались плохо, и все 5 000 экземпляров едва были распроданы в течение десяти лет.
В 1882 году Тургенев писал Анненкову из Парижа;
"Вследствие расстройства моего здоровья, я желал бы ещё при жизни сделать распоряжение о капитале, образуемом моими сочинениями. Полное их собрание (последнего издания) находится теперь в распоряжении книгопродавцев, наследников купца Салаева в Москве, и срок их владения ими уже близится за истощением экземпляров. Желая продать теперь их вполне, с присовокуплением всех новых моих произведений, появившихся в журналах, сборниках и отдельно, а также и всего того, что ещё может быть написано мною впредь, конечно, по предварительном напечатании их в журналах -- поручаю вам... отыскать покупщика и сообщить мне сюда в Париж проект доверенности, посредством которой я передам избранному вами лицу мои права собственности на означенные сочинения... При определении условий предполагаемой продажи обращаю внимание ваше и почтенных моих советчиков на то обстоятельство, что сам я не могу определить непременяемой цифры или цены нового издания; но могу приблизительно указать на следующие соображения.
Продажа моих сочинений доселе давала мне до 6 000 рублей годового дохода, не включая сюда 1000 рублей, ежегодно получаемых с "Записок охотника"; да, вероятно, столько же, если не более, получали доходу с них и их издатели".
Так как Анненков и Стасюлевич отказались от хлопот на отыскивание покупщика на новое издание сочинений Тургенева, то он через некоего Топорова предложил наследнику фирмы Салаева, Думнову, "не хочет ли он купить новое издание?"
Думнов ответил, что он готов купить новое издание и даже не прочь приобрести сочинения Тургенева на вечные времена.
Тургенев решил "лучше сперва продать одно издание, а там виднее будет", и предложил следующие условия: издание выйдет в количестве 5 500 экземпляров, 25 экземпляров -- авторских, цена 25 000 рублей, с рассрочкой на 2 года, но чтобы непременно 5 000 рублей были уплачены вперёд.
Спустя несколько дней Тургенев пишет своему посреднику: "молчание Думнова служит, кажется, доказательством, что он, ввиду большого количества остающихся экземпляров, берет свое намерение назад. Если Глазунов точно желает быть издателем -- тем лучше, но я сомневаюсь".
Хотя Думнов изъявил в письме к Тургеневу своё согласие на издание его сочинений, но дело расстроилось. В своём письме к Полонскому от 8 августа 1882 г. Тургенев между прочим пишет: "дело с продажей моих сочинений окончено, только издателем будет не Салаев, а Глазунов (Петербургский голова). Нечего и говорить, что, как издателя, И. И. Глазунова я в тысячу раз предпочитаю московским господам".
Как известно, всякий журнал или газета щеголяют подбором более или менее известных сотрудников. О знаменитых писателях и говорить нечего: редакторы, что называется, осыпают их золотом, чтобы только залучить их в свой журнал. Перед началом подписки на журнал редакторы в многочисленных объявлениях оповещают публику, что в их "органе" будет печататься новое произведение такого-то знаменитого писателя.
В 1882 году, 24 сентября, Тургенев извиняется перед Марксом, издателем "Нивы": "М. Г., болезнь помешала мне написать обещанную вам повесть. Так как здоровье мое до сих пор мало улучшилось, то пока я не могу сказать ничего определенного. Надеюсь, что мне удастся доставить вам повесть в течение будущего года, быть может, в январе или феврале; но не знаю, насколько могу уполномочить вас обязаться перед читателями. Что касается вашей программы (объявления о "Ниве" 1883 г.), то вы можете употребить следующие слова: "г-н Тургенев обещал нам повесть, которую он надеется доставить в редакцию в течение зимы".
Сказать что-либо, или объявить название повести, было бы, по моему мнению, рискованно".
В письме к Топорову, 18 ноября 1882 г. Тургенев пишет: "повесть для "Нивы" я обещал, но с непременным условием не назначения срока. Никакого контракта я, разумеется, не заключал.
Маркс предлагает мне 2000 рублей за 1 печатный лист его "Нивы", который равняется двум листам "Вестника Европы". Цена, как видите, очень почтенная. Но я не хочу связываться, тем более, что моё здоровье опять значительно ухудшилось и я совсем не знаю, когда буду в состоянии приняться за работу".
Повесть от Тургенева Марксу так и не суждено было получить.
Незадолго до смерти Ив. Серг. Тургенев продал свои авторские права Глазунову "на веки", т. е. до окончания законного срока права литературной собственности за 80 000 рублей. 15 июля 1883 года он писал И. И. Глазунову из Буживаля об окончательном устройстве дела, которое так сильно занимало его в последние месяцы жизни.
"М. Г. Иван Ильич! С удовольствием узнал я от А. В. Топорова о желании вашем приобрести право собственности на издание всех сочинений моих".
"Предложение ваше совпадает с желанием моим передать право издания в руки честного и надежного издателя. Что касается до условий, то, надеюсь, что сумма в 80 тысяч рублей не покажется вам слишком высокою, так как я включаю в нее те 25 000 рублей, которые следуют мне по контракту 1882 года, а также и те 20000, в которых я определяю стоимость "Записок Охотника", приносящих мне по 1400 рублей и более ежегодно. Прибавив эти 20 тысяч к тем 60 тысячам, в которые было оценено полное собрание сочинений моих, с оставлением за мною права стереотипного издания "Записок Охотника", я нахожу, что требования мои не должны показаться вам слишком преувеличенными".
Глазунов, конечно, согласился, и в том же году отпечатал полное собрание сочинений Тургенева в количестве 15 000 экземпляров, в двух изданиях.
Ф. М. Достоевский представляет собой, в материальном отношении, тип писателя, который пером добывает себе средства к существованию.
В 1869 году, в письме к H. Н. Страхову, он пишет:
"Вы чрезвычайно лестно для меня написали мне, что "Заря" желает моего участия в журнале. Вот что я принужден ответить: так как я всегда нуждаюсь в деньгах чрезвычайно и живу одной только работой, то всегда почти принужден был, всю жизнь, везде, где ни работал, брать деньги вперед. Правда, везде мне давали. Я выехал скоро два года назад из России, уже будучи должен Каткову 3 000 р., и не по старому расчету с "Преступлением и наказанием", а по новому. С той поры я забрал ещё у Каткова до трёх тысяч пятисот рублей. Сотрудником Каткова я остаюсь и теперь, но вряд ли дам в "Русский Вестник" что-нибудь в этом году. Конечно, "Русский Вестник" будет присылать мне деньги и в этом году, хотя я и остался там несколько должен. В настоящую минуту я еще не получил от Каткова денег, нуждаюсь чрезвычайно, почти до последней степени. Полагаю, недели три ещё промедлят присылкой, но не в том главное дело, а дело в ближайшем будущем. Короче, мне необходимы деньги до последней степени, и потому я предлагаю редакции "Зари" следующее: во-первых, я прошу выслать мне сюда, во Флоренцию, теперь же вперёд 1000 руб. Сам же я обязуюсь, во-вторых, к i-му сентября нынешнего года, т. е. через полгода, доставить в редакцию "Зари" повесть, т. е. роман. Он будет величиною с "Бедных людей", или в 10 печатных листов; не думаю, чтобы меньше; может быть, несколько больше. Идея романа меня сильно увлекает. Это не что-нибудь из-за денег, а совершенно напротив... Плату с листа я предлагаю в 150 руб. (с листа по расчёту "Русского Вестника', если лист "Зари" меньше), -- т. е. то, что я получаю с "Русского Вестника". Меньше не могу".
Таким образом, из этого письма видно, что Достоевский, вследствие нужды иногда продавал свои литературные произведения, имевшиеся, так сказать, ещё только в проекте.
Свое участие в "Русском Вестнике" Достоевский начал с того, что взял из редакции 500 рублей вперёд. В 1858 г. он пишет к своему брату из Семипалатинска: "Я открыл сношения с Катковым ("Русский Вестник") и послал ему письмо, в котором предложил участвовать в его журнале, и обещал повесть в этом году, если он мне пришлет сейчас 500 рублей серебром. Эти 500 рублей я получил от него назад тому с месяц, при весьма умном и любезном письме. Он пишет, что очень рад моему участию, немедленно исполняет моё требование (500 руб.) и просит как можно менее стеснять себя, работать не спеша, т. е. не на срок. Это прекрасно. Я сижу теперь за работой, но только то беда, что я не уговорился с Катковым о плате с листа, написав, что полагаюсь в этом случае на его справедливость..." Далее он замечает: "правда, у вас теперь дают большую плату. Писемский получил за "Тысячу душ" 200 или 250 рублей с листа. Этак можно жить и работать не торопясь".
Авансы из редакции, к которым Достоевский прибегал так часто, имели и дурную сторону. По крайней мере в одном из писем (1846 г.) он сетует, что "связал себя по рукам и по ногам моими антрепренёрами. А между тем со стороны делают блистательные предложения. "Современник" дает мне за лист 260 руб. серебр., что равняется 300 руб. в "Отечественных Записках", "Библиотека для чтения" 250 руб. асс. за свой лист и т. д., и я ничего не могу туда: все взял Краевский за свои 50 рублей, дав денег вперед".
Спешная работа под влиянием нужды, из-за денег, оставляет заметный след и на отделке литературного произведения. "Чтобы сесть мне за роман и написать его, надо полгода сроку. Чтобы писать его полгода, нужно быть в это время обеспеченным... Ты пишешь мне беспрерывно такие известия, что Гончаров, например, взял 7000 рублей за свой роман, а Тургеневу за его "Дворянское гнездо" сам Катков давал 4000 рублей, т. е. по 400 рублей за лист. Друг мой! Я очень хорошо знаю, что я пишу хуже Тургенева, но ведь не слишком же хуже, и я надеюсь написать совсем не хуже. За что же я-то, с моими нуждами, беру только 100 рублей, а Тургенев, у которого 2 000 душ, по 400 руб.
От бедности я принуждён торопиться и писать для денег, следовательно, непременно портить".
Из письма к А. Н. Майкову 1868 г. видно, что Достоевский за своего "Идиота" (около 42-х печатных листов) взял с редакции "Русского Вестника" до 7 000 рублей, т. е. 166 руб. за печатный лист.
Что касается Писемского, то автор "Тысячи душ" получал сравнительно хороший гонорар. Так, ещё в начале своей литературной деятельности, в 1857 г., он получал в "Библиотеке для чтения" за беллетристику 150 руб., за путешествия -- 75 руб. сер., за все же другого рода статьи -- по взаимному соглашению. Исключение составил только роман "Боярщина", который уступлен был на условиях гонорара 200 руб. серебром за печатный лист.
В 1858 году, 29-го июля, Писемский продал книгопродавцу Д. Е. Кожанчикову право на издание романа "Тысяча душ" в количестве 3 000 экз. за 3 000 руб. Рукопись романа Писемский обязался доставить уже подписанной цензурой.
В конце 1860 года Писемский продал право на издание собрания своих сочинений (всего 19 сочинений) Стелловскому и Гиероглифову на пять лет за 8 000 руб. серебром.
До истечения пятилетнего срока Писемский не имел права издавать ни одного из переданных по условию сочинений, в противном же случае он подвергался взысканию в виде неустойки в пользу Стелловского и Гиероглифова двадцати тысяч руб. серебром.
В 1868 году Писемский продал В. В. Кашпиреву для помещения в издаваемом им журнале "Заря" новый свой роман "Люди сороковых годов", за который получил самый большой гонорар сравнительно с другими произведениями, а именно: круглую цифру 12 000 р.; но роман этот вместе с тем является и самым крупным по объёму произведением Писемского.
В начале 1871 года, а именно 18-го января, Писемский продал С. А. Юрьеву для издаваемого им журнала "Беседа" роман "В водовороте", с платой по 250 руб. сер. за печатный лист.
Уже в августе того же, 1871 года, Писемский нашёл издателя на отдельное издание романа "В водовороте", в лице московского книгопродавца О. И. Салаева. За право печатания этого романа в количестве 2 400 экз. Салаев заплатил Писемскому 1500 руб., в три срока по 500 руб., обязуясь назначить продажную цену не более 3 руб. за три тома.
Больше 250 руб. Писемский за лист не получал.
Каждый писатель, выступая на литературное поприще, прежде всего, конечно, пробивает себе дорогу. Общество ждёт от него, что нового он скажет. А если писатель -- поэт, то с какими он песнями пришел?
"К какой он цели нас ведёт?
О чём бренчит? Чему нас учит?
Зачем сердца волнует, мучит,
Как своенравный чародей?"
Общество, а также и собратья по перу, с недоверием взирают на каждого новичка. Проходит много времени, пока писатель мало-помалу не займёт в литературе своё определённое место, пока его литературный облик не примет вполне определённое очертание.
Можно считать общим правилом, что великие ученые и гениальные писатели, властители дум современного им общества, почти всю свою жизнь проводят в напряжённой борьбе с противоположными течениями мысли. И только благодаря этой неустанной борьбе и своему таланту они оставляют глубокий след в литературе.
Нередко бывает, что при появлении великого писателя на арене общественной деятельности разные фарисеи от литературы "с улыбкою самолюбивою", на первых порах задают себе знаменитый вопрос: "От Назарета может ли быть что доброго?"
Но по мере того, как великий писатель создаёт свои гениальные произведения, слава о нём распространяется, авторитет растёт. Фарисеи и "книжники" меняют о нём свои суждения. На книжном рынке слово его ценится на вес золота.
Издатели и книгопродавцы заискивают перед ним. Спрос на его сочинения увеличивается, и писатель начинает наконец собирать жатву от трудов своих.
Но жизнь человеческая коротка.
Справив свой "литературный юбилей" (заметим, что в России литературные юбилеи знаменитых писателей празднуются с чрезвычайной торжественностью, это показывает, что русское общество высоко чтит звание писателя, а тем более своего любимца), писатель начинает свыкаться с мыслью, что в пределах земного он совершил все земное.
Бросив векам мысль плодовитую, гениальный писатель под конец своей жизни видит, как эта плодовитая мысль начинает ассимилироваться обществом, и как она на книжном рынке начинает приносить материальную ценность, доход.
Вот тут-то и является к услугам писателя издатель, желающий купить у него "на веки" право литературной собственности. Под этим "на веки" разумеется законный срок права литературной собственности, по русским законам -- на 50 лет со дня смерти писателя.
Пока писатель жив, он, конечно, сам спешит воспользоваться своим правом, и охотно продаёт право на издание своих сочинений первому подвернувшемуся книгопродавцу или издателю.
Право литературной собственности русских классических писателей запродано книгопродавцам. Из многочисленных примеров приведём хотя бы некоторые, имеющиеся под рукой:
Тургенев накануне своей смерти продаёт право литературной собственности книгопродавцу Глазунову. Точно так же Щедрин (Салтыков) незадолго до своей кончины вёл переговоры с московским книгопродавцем Думновым (фирма Салаевых) о продаже последнему посмертных изданий его сочинений. Думнов предлагал автору "Губернских Очерков" 60 тысяч, но дело не выгорело.
В самое последнее время Глеб Успенский продал право литературной собственности на большую часть своих сочинений (статьи, вошедшие в дешёвое двухтомное издание Ф. Павленкова) за 25 000 руб.
Таким образом, почти вся русская литература (т. е. её главнейшие представители) находится на откупе, причём главным откупщиком следует считать фирму Глазунова, который откупил право издания на сочинения Жуковского, Лермонтова, Некрасова, Тургенева и Гончарова.
Московской фирмой Салаевых откуплены были Пушкин и Гоголь. Срок Пушкину уже минул, а сочинения Гоголя до сих пор ещё представляют собой собственность фирмы Салаевых.
Русские классические писатели при жизни получают сравнительно небольшое вознаграждение за свои сочинения: львиная часть барышей выпадает на долю откупщиков русской литературы. При жизни знаменитого писателя спрос на его сочинения ещё только устанавливается, тогда как после его смерти этот спрос бывает вполне определён, скорость распространения его сочинений в публике тоже мало-помалу выясняется.
У нас нередко случается, что какой-нибудь ходкий учебник приносит составителю его больше дохода, чем иной chef-d'oeuvre русской литературы -- своему автору.
Учебник по арифметике Евтушевского запродан издателю Полубояринову за 50 000 руб.
Рядом с этим можно сопоставить другой факт: как было упомянуто выше, Гончаров продал свои сочинения только за 35 000 руб.
Конечно, г. Полубояринов не остался в убытке, потому что ещё при жизни Евтушевского его учебник разошёлся в количестве 900000 экземпляров. Немудрено поэтому, что многие составители всевозможных учебников и руководств смотрят на молодое учащееся поколение, как на дойную корову: было бы масло им. Единственной уздой против наплыва плохих учебников в русские школы надо считать учёный комитет при министерстве народного просвещения: одобрение или неодобрение которым представленного на рассмотрение учебника имеет большое влияние на его распространение.
Спрашивается, как же пользуются откупщики русской литературы своим благоприобретенным правом литературной собственности?
Правду сказать -- варварски.
Выпустив в свет посмертное издание писателя, издатель назначает баснословно дорогую цену за издание, благо нет конкуренции, и с лихвой выручает все расходы по изданию, считая тут и стоимость авторского права. Снявши, так сказать, пенки своим первым изданием, издатель выпускает второе, третье и т. д. издания -- все по одной и той же баснословной цене. Понятно, при дороговизне издания сочинения известного автора недоступны большинству читающей публики; не проникая в самые недра русского общества, они скользят по верхам его, т. е. среди классов более или менее обеспеченных, интеллигентных. Между тем откупщик литературы за всё это время получает исправно хорошую ренту, сохраняя о писателе самое приятное воспоминание.
Издатель мог бы получить ренту ещё более высокую, стоило бы ему выпустить дешёвое издание; но откупщики русской литературы упорно держатся своих старых традиций. До чего может дойти ослепление наших издателей, показывает история изданий сочинения Пушкина...
Фирма Салаевых ни за что не соглашалась выпустить дешёвое издание даже гениального Пушкина: оно-де не пойдёт, застрянет.
Однако факты блистательно показали как раз противоположное. Но для этого пришлось выждать окончании срока права литературной собственности.
Какой-то злой рок тяготел над произведениями величайшего из русских поэтов. Как ни печально в этом сознаться, но ко дню открытия Пушкину памятника в Москве (5 июня 1880 г.) издание его сочинений было библиографической редкостью. Полный экземпляр этих сочинений нужно было собирать и заказывать, платя за него тройную стоимость против первоначальной цены. В течение 50 лет, когда сочинения Пушкина были на откупе, их разошлось не более 60 000 экземпляров.
Но вот 29 января 1887 года истекал срок права литературной собственности на сочинения Пушкина. Издатели приготовились. В одном Петербурге вышло сразу 4 издания Пушкина, а именно: 1) издание Литературного фонда, под редакцией Морозова, цена 6 руб. за 7 томов; 2) издание Комарова, под редакцией Ефремова, цена 3 руб. за 7 томов; 3) два издания Ф. Павленкова, однотомное и 8-томное (а потом 10-томное) цена 1 р. 50 к. и 4) 10-томное издание Суворина, цена 1 р. 50 к.
30-го января 1887 года Пушкин предстал перед русской публикой в дешёвом издании. И публика набросилась на сочинения Пушкина с жадностью. Вот как, например, покупались сочинения Пушкина в Петербурге.
В день выхода дешёвого издания сочинений Пушкина, книжный магазин Суворина, что называется, был взят штурмом. Вот что читаем об этом в газете "Новое Время":
"Этот день останется в летописях нашей книжной торговли.
Такого дня не бывало еще никогда. Книжный магазин "Нового Времени" сегодня подвергся решительно осаде.
Несмотря на то, что приняты были меры, усилен состав приказчиков, экземпляры запакованы были заранее, толпа сказалась в этом случае, как хорошими своими, так и дурными сторонами. Еще до открытия магазина стояла толпа, с минуты на минуту она увеличивалась. Магазин был битком набит, была давка и смятение. Приказчики и артельщики сбились с ног; некоторые из публики взлезали на столы, забирались за прилавки, сами хватали сдачу. К и часам магазин представлял картину разрушения: в углах, за прилавками, были беспорядочно нагромождены груды разорванных, запачканных, истоптанных ногами различных книг, которые не успели вовремя прибрать с прилавка, разломана мебель и повержена на пол, конторка с кассой опрокинута, конторские книги измяты и растоптаны. Слова убеждения не действовали. К этому часу г. обер-полицмейстер прислал полицию; магазин был закрыт и публику стали пускать частями, в очередь.
Покупатели входили уже с заранее сжатыми в кулаке деньгами. Их прямо совали в карманы артельщикам, брали, что нужно и уходили, пробираясь через толпу. Некоторые, не имея возможности протиснуться в магазин, нанимали тут же посыльных, прося их достать Пушкина. Другие же, выйдя из магазина, перепродавали купленное за большую цену (цена доходила до 2 руб. 50 коп.), но это были барышники. В двенадцатом часу все 6 000 экземпляров, приготовленные на этот день, были проданы. Несколько тысяч было продано в Москве, Харькове, Одессе и других городах.
Сочинения Пушкина в издании г. Суворина печатались в количестве 15 000 экземпляров, что составило более 4000000 печатных листов. В Петербурге и других местах сегодня продано одного этого издания до 10000 экземпляров, или 100 000 томов. Такого факта не было ещё никогда с самого начала русской книжной торговли".
По поводу выхода дешёвого издания сочинений Пушкина, в периодической прессе возбуждался вопрос о праве наследников автора на его литературную собственность. Указывали, что 50 летний срок очень продолжителен.
В Германии и Австрии полагается 30-летний срок для права наследников автора на его произведения.
У нас предлагали упорядочить дело так: наследники пользуются правом литературной собственности в течение 25 лет, затем, по прошествии этого срока, всякий имеет право издавать это сочинение, но с уплатой известного процента с дохода от издания упомянутого сочинения в пользу наследников. На этот процентный сбор с издателей сочинения известного автора предлагалось установить тоже 25-летний срок.
Но вопрос пока остается открытым.
Сочинения Гоголя, Лермонтова и других до сих пор ещё ждут своей очереди, т. е. дешёвого издания.
Еще Некрасов сказал:
"Если придет охота страстная
За чтение засесть,
На то у нас прекрасная
Литература есть".
Однако из всего вышесказанного видно, что русские писатели, даже самые знаменитые из них, проникают в общество туго. Причина этому -- нелепые традиции наших книгопродавцев. Откупщики русской литературы, довольствуясь рентой, получаемой за дорогие издания, предназначенные для богатого класса и аристократии ума, совсем не выпускают дешёвых изданий для низших слоев общества, например, для мещан, разночинцев, крестьян и т. д.
В этом отношении они стерегут наше национальное достояние, наше умственное богатство, не пускают его в оборот для широкого распространения в народе.