29-го апреля мы провели на месте нашей стоянки, с тем что­бы дать генералу Б. время пройти ущелье и подойти к городу одновременно с нами.

30-го числа мы совершили переход в 25 верст и стали лаге­рем на берегу маленькой речки, протекающей в 15 верстах от Дербента.

1-го мая был день отдыха. Я отправилась гулять в окрестностях лагеря; местоположение было красивое; мы увидали издали гору, на которой был построен Дербент, и с помощью зрительной тру­бы могли рассмотреть самый город. Перед нашими глазами воз­вышались каменные стены, которые персы считают неприступными, называя их "Железными воротами"; это вход в Персию, укрепленный самою природою; близь берега моря возвышается высокая, весьма крутая, гора, на которой построен Дербент; одна половина города лежит на склоне горы, другая на песчаном прибрежье. По обеим сторонам города, во всю его длину, тянется толстая камен­ная стена; один конец ее упирается в гору, другой омывается морскими волнами; с этой стороны город защищен еще третьей стеною, такой же вышины и толщины, как и предыдущие, которая идет поперек города, отделяя его от нижней необитаемой части города, называемой Дубары.

Вечером 1-го мая войска получили приказание выступить из лагеря на следующий день, взяв с собою как можно менее обоза; все лишнее велено было оставить в вагенбурге, -- так называют четыреугольное место, огороженное телегами, которые ставятся в два ряда, одна возле другой; тут оставляют самые тяжелые фуры и все, что может стеснить войско; а так как женщина считается в походе самой главной обузой, то решено было, что и меня оставят в вагенбурге; хотя я была огорчена этим приговором, но я подчинилась ему безропотно, так как, отправляясь с мужем в поход, я обещала ему ни в чем не стеснять его и всегда добро­вольно подчиняться всему тому, что он сочтет нужным для своего спокойствие и для моей безопасности; кроме того я обещала никогда не выказывать слабости и боязни; это обещание мне пришлось при­помнить не далее, как на следующий день, когда я простилась с ним без слез, стараясь казаться веселой и схоронив в глубине мою грусть и тревожившие меня опасения. Итак, я осталась в вагенбурге, в самом грустном настроении духа; одинаковая участь постигла и М. К.; мы приказали с ней поставить наши до­мики рядом. Нас оставили под надзором одного маиора егерского полка и под защитою двух жалких рот пехоты. Наш защитник занялся устройством ограды из телег, и это огороженное местечко, среди которого мы находились, показалось мне весьма мрачным, тем более что тут были оставлены больные со всех полков и, в довершение беды, вскоре после ухода армии, начался проливной дождь, а вечером разразилась страшная гроза, продол­жавшаяся всю ночь; я не могла сомкнуть глаз, мой домик трещал и ежеминутно грозил разрушиться; мы были вынуждены всю ночь держать веревки, которыми он укреплялся; дождь не прекра­щался и весь следующий день. 3-го числа я сидела по уши в грязи и соскучилась до смерти, не говоря уже о том, что если бы наш неприятель был храбрее и энергичнее, то он мог без труда овла­деть вагенбургом; правда, мы находились на земле наших союзников, но на преданность персов трудно было рассчитывать; по всей вероятности, неприятели полагали, что мы приняли более мер предосторожности; впоследствии они имели о нас более точные сведение и всегда отлично знали, что делается у нас в лагере.

В виде развлечение мне приходилось слышать каждый вечер вой шакалов, внушавший мне сначала ужас; шакалы -- нечто среднее между волком и лисицей, телосложением и величиною они напоминают того и другого животного, однако, они отнюдь не кровожадны: они подходили очень близко к лагерю, их крик чрезвычайно своеобразен, он совсем походит на человеческий голос, то жалобный, то как будто выражает страх, причем очень ясно слышится ай, ай; говорят, будто шакал может издавать несколько отдельных звуков; я не могу утверждать этого, но так как их собиралась по вечерам около нашего лагеря целая стая, то мы слышали вой на разные лады.

Но что же делало войско, осаждавшее Дербент в то время когда мне было так весело в вагенбурге?